— Положи на место, — с невольным раздражением сказала Лиза, увидев в руках у пятилетней дочки Поли свой айфон.
Ей должны были звонить. Звонок — важный, долгожданный, от него многое зависело. А ребёнок брал телефон каждый раз в самый неподходящий момент, обращался с дорогостоящим и необходимым под рукой прибором, как с ещё одной своей игрушкой.
— Я хочу поиграть, — упрямо проскулила Поля, прижимая телефон к груди. — Тебе что, жалко?
— Жалко, — уверенно и строго парировала Лиза, не поддаваясь на детские манипуляции. — Мало ли, что ты хочешь. Это мой телефон, и мне нужно для работы, чтобы он был всё время под рукой.
— Но я хочу, — уже с нескрываемой злостью, каким-то чужим, свистящим голосом произнесла Поля и вцепилась в телефон.
Холодная волна ярости захлестнула Лизу. Она почувствовала, как вмиг вспотели руки, а в животе стало мерзко пусто. Лиза помнила это своё состояние яростного безсилия, которое впервые узнала в общежитии училища. Её поселили третьей в комнате с ещё двумя девчонками. Те уже успели подружиться и, видимо, сойтись характерами, ещё до прихода Лизы, и теперь она чувствовала себя чужой и лишней. Соседки вели себя в комнате хозяйками и словно не замечали присутствия Лизы в их пространстве. Однажды она увидела, что кто-то воспользовался её зубной щёткой. Лиза была так шокирована, что, кроме как сказать, что это её щетка, больше не нашлась, чем ответить. А услышав в ответ спокойное «Ну и что? Тебе жалко, что ли?», просто потеряла дар речи.
В следующий раз она увидела на одной из соседок своё кружевное бельё, которое её любимая тётя привезла ей из Парижа. Лиза им очень дорожила и надевала по праздникам как украшение.
— Это моё бельё! — с возмущением закричала она соседке.
Та и бровью не повела:
— У меня тоже такое, — отрезала она, и прошла мимо Лизы, как мимо шкафа.
Лиза всегда терялась перед людской наглостью и бесцеремонностью, перед отсутствием уважения к другому человеку и его пространству. И дело было не в том, что у тебя взяли любимую или интимную вещь, а в том, что некто грубо нарушает выстроенный тобою мир и устанавливает в нём свои правила, совершенно невзирая на тебя. Это было покушение на свободу её существования.
И вот теперь её дочка, её кровиночка, вела себя таким же непотребным образом.
Лиза несколько раз глубоко вдохнула, стараясь унять клокотавшую внутри ярость. Она старалась не смотреть на рассерженное и капризное лицо дочери, на её побелевшие пальчики, стиснувшие телефон. Лиза соображала, как объяснить маленькому ребёнку, что у человека должна быть совесть, которая не позволит взять чужое. Объяснить, что «хочу» в отношении другого человека не существует, а есть другое слово — вопрос «Хочешь?». Как объяснить пятилетней девочке, что такое «согласие».
— Принеси Соню и Риту, — сказала Лиза ровным голосом. Она была совершенно спокойна. Рита и Соня были любимые Полины куклы, две её игрушечные дочки, без них девочка не засыпала, и всегда возила их с собой. Она шла с ними в сад, и куклы ждали её в шкафу, чтобы вечером вместе вернуться домой.
— Зачем? — насторожилась Поля.
— Будем играть, — не моргнув глазом, почти улыбнулась Лиза.
Поля обрадовалась, тут же оставила телефон и побежала за куклами.
— Вот, — сказала она радостно. — Во что будем играть? — спросила заинтересованно, протягивая маме игрушки.
Лиза взяла кукол, положила в пакет, а затем в свою огромную кожаную сумку, в которой при необходимости можно было разместить самолёт.
— Я их у тебя забираю, — сказала Лиза, всем своим деловым видом подчёркивая, что дело решённое и не предполагает обсуждений.
— Как? — не поняла Поля. — Это же Соня и Рита, это мои дочки, я их люблю. Разве ты не знаешь? — В её голосе уже слышались слёзы.
— Ну и что? — спокойно откликнулась Лиза. — Я хочу. Что тебе, жалко?
— Но как же? — уже хныкала Поля. — Возьми других, у меня много. Какие хочешь, мне не жалко.
— Хочу только этих, — холодно, словно не замечая её подступающих слёз, сказала Лиза, и стала собираться уходить, забирая с собой дочкиных любимиц. Через 10 минут должна была прийти няня.
Дочка наблюдала за Лизой несчастными широко открытыми глазами. Было видно, что в её хорошенькой головке совершалась непривычная мыслительная работа.
Лиза уже надевала пальто, когда Поля подошла к ней и с жалобным видом произнесла: «Мама, верни мне Соню и Риту, я всё поняла. Я не буду больше брать твой телефон.» И Лиза ей сразу поверила: в голосе ребёнка звучало нечто новое. Лиза не знала, что это. Но если у совести есть голос, то он, как зуб, начал прорезаться у её ребёнка. Сколько всего ещё надо будет ей сделать, чтобы этот голос сформировался и окреп, подумала Лиза, взяла телефон, с благоговением вернула дочке её любимиц и поцеловала Полю в бархатистую щёчку.
