Часть первая: БИТВА ЗА ЦБК
Что мешает региональной лесной промышленности — от верховий Амура до Сихотэ-Алиня и Уссури — работать рентабельно, рачительно, на долгосрочную перспективу? Разумеется, с оптимальной отдачей для трудовых лесопромышленных коллективов, каждого местного жителя и всей страны. С этим архиважным вопросом отправляюсь в районы, где лес не только рубят, но и перерабатывают —преимущественно для зарубежного потребителя. Да, сегодня отечественной экономике требуется меньше 5% той древесины, что ежегодно поспевает в приамурской и приморской тайге. Если её с умом не рубить, она гниёт или сгорает в пожарах. Основная надежда заготовителей и переработчиков на индустриальные соседние страны. Леса там нужно много, а у нас его хоть отбавляй. Но это только на первый взгляд.
Таёжный магнит и азбучный аудит
Прежде всего интересует железнодорожная ветка от Комсомольска до Сулука. Как журналисту мне довелось побывать там в самом начале XXI века — с такой же целью и по аналогичным причинам. Спустя двадцать лет, по примеру известного литературного мушкетёра, возвращаюсь к незаконченным в молодости делам. За Хабаровский край отвечал тогда Виктор Ишаев, за Приморский — Сергей Дарькин, либерализацией в масштабе России заведовали премьер-министр Касьянов и сменивший его Фрадков. Под началом этих товарищей остатки советской лесопереработки в обеих губерниях обанкротили и закрыли, хотя с выходом на международные рынки устаревшие технологии можно и нужно было менять на передовые зарубежные образцы. Отсутствовало элементарное понимание, что комплексная переработка увеличивает внутренний рынок и улучшает экспортные позиции. Вместо её модернизации получили утилизацию вплоть до 95% вывоза сырья за рубеж, ослабление лесной службы, разгул пожаров и браконьерства, удушающий дым в посёлках и городах.
Со временем государство окрепло, усилило прессинг против браконьерского промысла, внедрило электронный контроль за вывозом древесины, выделило субсидии и кредиты на переработку некоторым компаниям, однако уверенности у большинства дальневосточных лесопромышленников не прибавилось. При минимальном внутреннем спросе сократились поставки на зарубежные рынки. Причины самые разные: от бюрократических до политических… Чтобы не заблудиться в их лабиринте, вспомним что такое тайга. В Хабаровском крае это кедрово-широколиственные и хвойные чащи, уникальный животный мир, полезные дикоросы, рыбные реки, плодородные почвы, огромные подземные кладовые, сообразуемый с ними климат. Их богатства по отдельности не работают, все взаимосвязано как в организме.
Если использовать их без алчности, помогать им восстановиться — хватит на многие поколения. Иначе получим искусственную пустыню вместо могучего таёжного изобилия, за счёт которого с конца XIX столетия вдоль Амура поднялись живописные села и города, мощная индустрия, инфраструктура. Но уже к исходу XX века дармовые дары закончились, и благополучие огромного региона перешло в прямую зависимость от качества планирования, природного равновесия, экономного и комплексного использования ресурсов. В алчные 90-е этими азбучными истинами пренебрегли, и в следующее десятилетие лесопереработку пришлось начинать заново настоящим предпринимателям-патриотам, вкладывающим заработанное в родные поселки и фирмы. Наибольшую лепту в восстановление отрасли на современной основе внесли основатели и сотрудники ЗАО «Флора», СП «Аркаим», ОАО «Тернейлес». Туда, где они работали, чёрные лесорубы не лезли, леса там по-крупному не горели, объёмы переработки неуклонно росли.
Светлое воспоминание той поры — один из леспромхозов «Флоры» на бамовской станции Горин. Весь её кругляк был законным, отправлялся оттуда только этой компанией, набирал обороты новый японский цех. При этом всего лишь в ста километрах — на станции Постышево (посёлок Берёзовый) ДВЖД сдавало в аренду китайским скупщикам десятки путевых тупичков, к ним подвозили краденный лес местные воровайки и по поддельным документам гружёные вагоны уходили в Китай. Оформлением вагонов под личиной железнодорожников занимались такие бандюги, что от моих резонных вопросов сразу поднялись на дыбы. Вместе с тем добросовестные компании только начинали набирать обороты и перестроить весь лесной комплекс ещё не могли.
Информация к осмыслению: «До развала СССР российский Дальний Восток заготавливал в целом около 30 миллионов кубометров в год. Из них до 8 миллионов кубов вывозилось на экспорт в Японию, до 2 миллионов в КНДР и до 2 миллионов в Среднюю Азию. Еще 16 миллионов кубов использовались для местного производства пиломатериалов, бумаги, картона, фанеры, ДСП, ДВП, шпал, шахтного крепежа, и для отопления таёжных поселков. В общем итоге перерабатывалось до 50%. Хабаровский край как самый лесистый давал в 80-е до 12 миллионов кубов, в том числе экспортировал около 4 миллионов. Потребности внутреннего рынка и КНДР обеспечивали ближайшие к Комсомольску, Хабаровску, Транссибу и БАМУ леса. Леспромхозы в Николаевском, Ульчском районах, а также Тугуро-Чумиканском и имени Полины Осипенко преимущественно работали на Японию. Сырьевой экспорт был обусловлен их удаленностью от центров переработки, нормальных дорог, магистральных ЛЭП и географической близостью к морским портам в Татарском проливе. Япония поставляла им технику в основном для заготовки необходимой ей древесины и других видов сырья».
Один волшебный процент
Начало 90-х сопровождалось развалом промышленности и обрушением краевой лесозаготовки — с 11 миллионов до 4.5 миллионов кубов. В 1995-м в основном работали те леспромхозы, которые традиционно экспортировали в Японию необработанное бревно. Через несколько лет легальная заготовка вырастет до 8.5 миллионов кубов, и до сопоставимой величины — незаконные вырубки. Причина этой лесной лихорадки — не в возрождении краевой индустрии, она продолжала сжиматься подобно шагреневой коже. С начала двухтысячных Японию догнал и перегнал быстро растущий китайский рынок. Особенно после 2007-го, когда щепетильная к соблюдению контактов Япония перестала у нас закупать сырьё в ответ на российский запрет «круглого» экспорта, несмотря на то что сама Москва, не успев ввести, его тут же и отменила. Вместе с китайской переработкой поднимался хабаровский экспорт с характерным криминальным душком.
Не меньше уничтожалось огнём, — и природным, и рукотворным. Всего, на заготовках и пожарах, краевая тайга ежесезонно теряла более 20 миллионов кубов. При этом под промышленные заготовки было передано в долгосрочную аренду 13 миллионов гектаров из 73 миллионов гектаров федерального лесного фонда в Хабаровском крае. Аренда рентабельна там, где есть инфраструктура для транспортировки и переработки. На остальных 60 миллионах гектарах заготовка убыточна, больше природных пожаров и погибшего от них леса. Так, в Ургальском лесничестве при аренде в 16% площади за 2022 год сгорело 3435 гектаров, или 1,1% леса. По площади это в пять с лишним раз больше, чем вырублено. В его Тырнинском филиале с арендой в 13% сгорело в полтора раза больше площади заготовок. Зато в Баджальском при аренде в 66% не сгорело ни одного! То есть от молний страдают в основном недоступные не арендованные участки, куда можно добраться только по воздуху. Лет 20 назад одинаково мощно горели и недоступные, и доступные. Умышленными поджогами грешили сотрудниками авиа-лесоохраны, иначе им официально почти ничего не платили, а также некоторые арендаторы и лесничества, дабы на месте управляемых возгораний рубить условно сгоревшую древесину для нелегального сбыта. После передачи лесов в управление регионам о таких безобразиях стало не слышно. Если в какой-то области разгулялись пожары, значит недоработала местная власть. Федеральные средства последние годы поступают заблаговременно, хотя объёмы субвенций по ряду позиций требуют кратного увеличения. Например, о какой объективной оценке лесных запасов может идти речь, если их государственная таксация, то есть тщательное обследование, выполнялась 38 лет назад при норме раз в десять лет?
Другой насущный вопрос: при каком максимальном изъятии древесины приамурская тайга сохраняет свой природный ресурс? Обратимся к науке. Исходя из общепринятого столетнего периода созревания ели и лиственницы ежегодно можно рубить до 1% лесной массы, и тогда она сокращаться не будет. На 9 миллионах гектарах 1% это около 6 миллионов кубов спелого леса, но фактически, то есть легально и нелегально, а также в огне пожаров уничтожалось 4%. А с учетом катастрофических пожаров 1998-го года ежегодные потери достигли 8%. С такими темпами, по прогнозу международного Байкальского форума учёных и лесопромышленников 2007 года, российский Дальний Восток к 2027-му мог превратиться из экспортёра древесины в её импортёра.
Судя по опубликованным данным, транспортно-доступные массивы ценных пород на юге Дальнего Востока вырубали гораздо больше природной нормы ещё в советские времена. Многие перерабатывающие технологии не менялись десятилетиями, отсюда низкие производительность и рентабельность, высокая энергоёмкость и незавидное качество. СССР наглядно продемонстрировал, что тотальная госмонополия, как и монополия частная, ведёт к бюрократическому застою.
В условиях ельцинско-гайдаровской гиперинфляции накопившиеся проблемы детонировали одна за другой. Тяжелейшим ударом для лесной отрасли края явилось закрытие в 1997-м в Амурске градообразующего ЦКК (целлюлозно-картонный комбинат), в 2000-м перестаёт перерабатывать древесину Хорский гидролизный завод, приказали долго жить производство фанеры в Мухене и ДСП в Амурске. Сразу восемь ЦБК, построенных еще японцами, разобрали и распродали на Сахалине. Список можно продолжить. ЦКК и Хорский гидролизный принимали по дотируемым государством ценам всю низкосортную древесину с отходами переработки, составляющими до 60% от заготовки. Сегодня неходовое сырьё накапливается в тайге и у лесозаготовителей, давит на них убытками вплоть до банкротства, провоцирует пожары в лесах и посёлках.
Рядом Китай, который запретил у себя коммерческие рубки, построил в своих приграничных провинциях десятки заводов по переработке российского леса, занялся масштабным лесовосстановлением. Ещё немного, и пришлось бы там закупать доски. К концу 90-х Дальний Восток занял в России последнюю строчку по уровню переработки и первое место по вывозу кругляка. Если в Архангельской области доля переработки не падала ниже 70%, то в Хабаровском крае на рубеже нулевых она скатилась до 5% отметки. Махровым цветом расцвели браконьерство и контрабанда, что привело к ответному закручиванию гаек со стороны государства — без должной поддержки переработки и таёжных посёлков, каждый из которых утверждает российское присутствие на Амуре с середины XIX столетия.
Отрасль без пряников, инвестор без инвестиций
Перед угрозой ресурсного голода Федеральное правительство в 2007-м запрещает экспорт пиловочника, но затем ограничивается повышением пошлины на его вывоз с 6,5% до 20%, а в 2009 году — до 25%. С 2012 года, после вступления России в ВТО, пошлина в 25% осталась только для азиатских рынков, как рычаг увеличения дальневосточной переработки. Обратная сторона медали: новая пошлина обнулила среднюю рентабельность большинства предприятий в 15%, и лишила их собственного источника инвестиций. Из кнута и пряника государство задействовало только кнут. Между тем, стимулирующие меры системно внедряются по линии федерального Минсельхоза, и мы видим, как успешно поднимается агропром.
В лесной промышленности края (ЛПК) даже те, кто развивал свою переработку, оказались под прессингом после того, как на дальневосточные лесные ресурсы положили глаз транснациональные игроки. В 2004 году металлургическая группа «Евраз» Александра Абрамова и инвестиционно-банковский американский консорциум Renaissance Partners создают вскладчину RFP Group и выкупают контрольный пакет акций у Дальлеспрома, который с советских времён объединял лесозаготовителей всего региона. В 90-е с началом приватизации 25 ведущих лесопромышленных предприятий Хабаровского края, Приморья, Амурской области акционировались и передали государственные акции в управление Дальлеспрому. Одновременно несколько его леспромхозов создают ЗАО «Флора» для лесопереработки по БАМу, возрождения в Амурске производства ДСП, открытия в Комсомольске шпонового завода.
Мне довелось побывать в Эвороне и Горине, когда возглавлявший «Флору» Владимир Анатольевич Белозеров планировал выйти на стопроцентную переработку всей её лесосеки, а это ни много ни мало 1.5 миллиона кубов! В пользу того, что поставленная Белозеровым цель была бы достигнута, говорят этапы его профессионального становления: от квалифицированного механика до главного инженера крупнейшего отраслевого объединения «Комсомольсклес» с семитысячным трудовым коллективом. Не случайно акционеры «Флоры», среди которых не числилось ни одного иностранца, не желали продавать свое многообещающее дело, тем паче далёким от лесной специфики финансистам, но под административно-силовым давлением сверху были вынуждены уступить. RFP Group получил в управление лесную аренду с ежегодной лесосекой около 6 миллионов кубов. Появление регионального монополиста объяснялась концентрацией сырьевых ресурсов под обещанный RFP-инвесторами целлюлозно-бумажный комбинат (далее ЦБК). Сам Александр Абрамов изъявлял желание вложиться деньгами в его строительство стоимостью около миллиарда долларов, но дальше слов дело не сдвинулось. Якобы оказалось что ЦБК строить невыгодно, что противоречит федеральной лесной Стратегии. Полпред Президента в ДВФО Юрий Трутнев тоже неизменно за ЦБК и привлечение под него инвестиций.
Да, RFP Group построил в Амурске современный шпоновый завод. Правда, по мощности он скромнее, чем у «Тернейлеса» и тем паче у «Аркаима». Примерно такой же сооружала «Флора», пока её не выкупили. Поскольку завод RFP Group расчитан на 1,5 миллиона из 6 миллионов кубов лесосеки, большая их часть экспортировалась кругляком. Незадолго до этого СП «Аркаим» соорудил деревообрабатывающий комплекс в Ванино. Крупнейший на Дальнем Востоке. Его владелец Александр Лепихов, вероятно, рассчитывал, что ограничения экспорта кругляка перенаправят его потоки на «Аркаим». Возможно, так бы оно и было, но «Дальлеспром» перешел к RFP Group, а тот продолжал вывозить в основном кругляк вплоть до очередного повышения пошлин.
«Аркаиму» пришлось искать лес в Сибири, залазить в долги, банкротиться, судиться, менять собственника и название. Сейчас это New Forest Pro. В какой мере загружены его мощности, сколько продукции он поставляет на внутренний и на внешний рынки, где закупает недостающую древесину? — спрашиваю письмом у нынешнего руководителя компании Евгения Матюшкова. Безответно. Кто он такой, широкой общественности тоже неведомо. Развёрнутые вопросы о перспективах переработки и судьбе предприятий в составе RFP Group адресую также её директору Дмитрию Вальтфогелю. И тоже нулевая реакция. Хотя это не праздное любопытство, с учётом того, что RFP Group недавно выкупили японцы. Владельцы новые, а директор всё тот же. Означает ли это продолжение прежней политики? Время покажет.
После повышения пошлины на кругляк в 2015 с 25% до 40% RFP Group перестал закупать убыточный лес у леспромхозов в Ульчском и Комсомольском районах, и они закрылись. Формально уцелел только Шелеховский леспромхоз в селе Ягодное, но и он фактически не работает, пропадают тысячи кубометров отличных брёвен. На экспорт не отправишь, и переработчики, в том числе RFP Group, зачастую давали за кругляк ниже производственной себестоимости, значительная часть которой — длинное транспортное плечо по грунтовым дорогам. Для собственной переработки, по оценке промышленников, требуется не меньше одного мегаватта, но до Ягодного нет ни региональных, ни магистральных ЛЭП. Только маломощные дизель-электростанции. Закроется леспромхоз, угаснет и Ягодное. Для выживания без сырьевого экспорта краевому ЛПК требуются адресные субсидии на логистику, новые дороги в лесу, перерабатывающее оборудование. А также госинвестиции в ЛЭП и качественные дороги для таких районов, как Ульчский, в котором в 2013-м на заготовке леса было занято 9 предприятий, 722 человека, и бюджет получил от этого 179 миллионов рублей аренды и налоговых платежей. В 2022-м там осталось одно единственное предприятие и то малазийское «Римбунан Хиджау» с численностью сотрудников в Ульчском около 80 человек (почти все не местные), и платежами в районный бюджет — в 32 миллиона. У «Римбунана» есть также своя переработка в посёлке Хор, что в два раза дальше, чем от Ягодного до Амурска. Тем не менее, малазийские бизнесмены заготовку не прекращают. Гипотетически Шелеховское ЛПХ могло бы войти в состав «Римбунан Хиджау», но часть этого ЛПХ принадлежит RFP Group. Многие лесозаготовители продолжают надеяться, что федеральное правительство вернёт экспорт круглого леса с низкими пошлинами. Владимиру Белозерову импонирует канадская модель, при который каждый заготовитель должен сначала половину объёма переработать или продать на внутренний рынок, и только потом что-либо экспортировать. При благоприятных политических и ресурсных условиях возможно и так, однако сейчас реалистичней ставить вопрос о федеральной поддержке краевой лесопереработки и разрешении экспорта лесных неликвидов по причине отсутствия перерабатывающего их ЦБК и гидролизного завода.
Информация к осмыслению: «После превращения отечественного Дальлеспрома в англоязычный холдинг RFP Group 31% его акций принадлежал Роману Абрамовичу, 27% Александру Абрамову, и 42% российско-китайскому инвестиционному фонду. После покупки этим холдингом предприятий ЗАО «Флора» их самостоятельная переработка фактически прекратилась, зато значительно выросли заготовки. После увеличения экспортных пошлин, начиная с 2015-го, RFP Group накопила нешуточные убытки, и в 2022-м продала 75% своих акций лидеру деревянного домостроения Японии — Iida Group Holdings. Лично мне неизвестно, вкладывали господа Абрамов и Абрамович свои капиталы в строительство пеллетно-шпонового завода в Амурске или аккумулировали с этой целью льготные государственные кредиты, субсидии, гранты. Как бы там ни было, новый ЦБК в нашем крае так и не появился, зато львиная доля дальневосточных лесных угодий перешла под контроль не самому дружественному государству. Типичная история для влиятельных олигархов и их околовластных лоббистов».
Экспортный коридор и неликвидный затор
Если бы Дальлеспром в 2007-м не продали, то ЗАО «Флора» без долгов и без иностранцев перерабатывала сейчас свои 1.5 миллиона кубов, не хуже приморского «Тернейлеса». Остальные арендаторы могли бы поискать такого инвестора, как АО «Группа «Илим» — крупнейшего производителя бумаги в России. В этом году «Илим» ввёл в эксплуатацию производство картона в Усть-Илимске на базе старого ЦБК за 80 миллиардов рублей. А мог бы в Хабаровском крае. Отсюда гораздо ближе до ведущих стран АТР. Сейчас для создания такого гиганта в Амурске нужно обходить западные барьеры на оборудование и заодно возникнут проблемы с истощенной лесосырьевой базой, а если строить севернее на необжитом месте, он обойдется намного дороже, и неизвестно, когда окупится. Какой частник на это пойдёт? И кто будет дотировать поставку лесных отходов? Она рентабельна до нескольких сот километров. Дальше только при наличии железной дороги, которая есть далеко не везде.
Не секрет, что Юрий Трутнев пытался привлечь к строительству Амурского ЦБК китайскую специализированную компанию, но, по неофициальным сведениям, данная фирма запросила максимум краевой лесосеки под вырубку и к моменту своего запуска ЦБК мог оказаться банально без древесины. Другие варианты не лучше. В свою очередь государство лесных казённых предприятий не создаёт во избежание их неэффективности и убыточности. Выход из патовой ситуации, а она характерна для многих регионов России, предлагают специалисты Инновационного центра инжиниринга СПбГЛТУ имени С.М.Кирова. По их расчётам там, где отсутствуют ресурсы и инвестиции для мега-комбинатов годовой производительностью в миллион или полмиллиона тонн целлюлозы, вполне подойдут небольшие компактные производители экструзивной химико-термомеханической массы (ЭХТММ) для выпуска картона, бумаги, одноразовой посуды и другого ходового ассортимента.
Одна линия ЭХТММ мощностью в сто тонн волокна в сутки, или в 34 500 тонн в год, стоит до 200 миллионов рублей, — информирует меня профильный специалист данного университета Антон Николаевич Уткин. — В Китае весьма продуктивно работает более двухсот таких заводов. На введение завода в действие от начала инвестиций до пуска требуется 1,5 года, на полную окупаемость — до двух лет за счёт высокой рентабельности. Для сравнения: окупаемость гигантского ЦБК составляет 15 лет, а ЭХТММ несложно установить везде, где имеются древесные отходы и подходящая логистика. Ещё одно перспективное направление — производство из отходов лесопиления и деревообработки угля с высокой рыночной стоимостью. Инжиниринговый центр нашего университета оказывает весь комплекс услуг по проектированию, выбору оборудования, запуску и реализации готовой продукции. Так что милости просим.
После такого интересного предложения невольно задумаешься: а может действительно пора переходить к небольшим компактным проектам с высокой рентабельностью? Не дожидаясь мегаинвесторов. В любом случае нужна соответствующая госпрограмма, целевые субсидии и, хотя бы три года, в течение которых открыть экспортный коридор для отходов, балансов и не кондиции. Берёза, осина и другие не особо ценные породы экспортируются, а вывозить бросовые неликвиды ценных пород почему-то запрещено. С вводом в строй подходящей переработки, экспортный коридор плавно закрыть. Главное не погубить оставшиеся краевые отечественные предприятия и не превратить хабаровскую тайгу в ресурсную вотчину зарубежного капитала. О производственных буднях и планах краевых отечественных компаний — в следующей части моего лесного исследования.
