Маленькая узница концлагеря Озаричи. Вера Курьян.
Когда началась война, Вере было всего два года. А в 5 лет Вера Курьян стала узницей концлагеря Озаричи в Гомельской области.
Это страшное время мучений она пережила, не смотря на страх, холод, голод и болезни.
Наказ Веры Сергеевны Солонович (Курьян) потомкам: "Настрадавшись в детстве, я научилась ценить жизнь и всё то хорошее, что она дарит. Всегда была большим оптимистом. Жизнь — это подарок. Никогда нельзя об этом забывать!».
С Днём Победы!
Эта фотография маленькой девочки, узницы концлагеря Озаричи в Гомельской области, где погибло почти 20 тысяч человек, была сделана в марте 1944 года, а потом облетела весь мир. В тот день, 19 марта 1944-го, когда была сделана эта фотография, 5-летняя Вера Курьян, как и 34 тысячи других узников, получила шанс на спасение...
Когда началась война, Вере было всего два года. Она проживала с родителями, старшим братом Женей и только что родившейся сестрёнкой Олей в деревне Подветка Гомельской области. Когда в село нагрянули немцы, отца Веры схватили, несколько дней он был в плену, потом бежал и присоединился к советским войскам. Всю войну семья не получала о нём никаких вестей.
В Подветке гитлеровцы жгли дома, убивали стариков, молодых забирали в плен. Буквально вся деревня была в огне, люди покидали свои дома, кто в чём был.
Из воспоминаний Веры Сергеевны: «Сосед наш Иван рассказывал: в одну из таких облав он увидел мою маму. Лежит на земле, собою всех троих детей прикрыла. У него сердце зашлось: «Убили!» Фашисты ж стреляли в упор без разбора. Вдруг видит: я выползла. Уставилась на немца и, что с ребёнка возьмёшь, заулыбалась. Немец поглядел пристально, опустил автомат и... заиграл на губной гармошке. Сосед после говорил: улыбка Веры спасла тогда всю её семью».
Спасаясь, жители Подветки и соседних деревень бежали в лес, где было хорошо знакомое им болото, его называли Бабинец. «С нами в деревне жила учительница Люба с двумя сыновьями, — рассказывала Вера Сергеевна. — Она бежала в Бабинец со всеми, но болото было далеко, и она выбилась из сил. Люба взяла своих мальчиков и пошла к немцам. «Попрошу их, чтобы не стреляли, — сказала Люба моей маме. — Они же тоже люди, и у них тоже есть дети, просто с ними нужно поговорить, чтобы они поняли, как нам страшно». Больше мы её не видели… Наш сосед Иван Голуб потерял в суматохе дочку и, когда искал её, наткнулся на Любу. Он видел, как немцы привязали её к дереву на глазах у её детей и избили до смерти, несмотря на все её мольбы».
Уцелевшая семья Курьян вместе с тёткой, дедом и соседями ушла из села к болоту Бабинец, где они прожили почти три года. «Здесь можно было согреться даже зимой, выкопав лунку и опустив в неё руки и ноги. Сейчас, когда на даче холодно, эти картинки смутно прорисовываются в подсознании. ... Первый год ещё пробирались по ночам в деревню и таскали там, что могли, копали картошку по ночам, которая ближе к лесу росла. Как потом выживали — не представляю… Болота и лес кормили нас — собирали клюкву, чернику, голубику. Из лозы плели лапти, воду пили прямо из болота. За чистой идти боялись — фашисты обстреливали окраины Бабинца. И огонь развести не могли. На болоте нельзя было и землянку выкопать — собирали шатры из еловых веток, в них и жили. Выживали в таких условиях, конечно, не все, люди умирали. Мои родные выжили, но мама была очень слабой», — вспоминала Вера Курьян.
Пока люди выживали на болоте и спали на голой земле, в их домах в Подветке отдыхали немцы. «Одна женщина решила: лучше я своих курей передавлю, чем они немцам достанутся. Ночью доползла по борозде с картошкой к курятнику и передушила всех курей. Привязала к себе, сколько могла утащить, и только поползла обратно, как петух очухался и закукарекал во всю ивановскую! Всех немцев в деревне перебудил! Ох и убегала она оттуда, — смеется Вера Сергеевна. — Говорит, дались мне эти куры».
Когда немцам становилось скучно, они приходили к болоту и стреляли наугад, надеясь попасть хоть в кого-то, но сами идти туда боялись, не знали безопасной дороги. Но в начале марта 1944-го, когда советские войска начали наступать, немцы обстрелом выбили людей из болота и погнали в концлагерь «Озаричи».
Болото Бабинец в сравнении с этим местом показалось Вере раем: территория лагеря была ограждена проволокой, по которой пускали ток, людей не кормили, они спали прямо на улице, и многие просто замерзли заживо. К тому же в лагере царила полная антисанитария и свирепствовала эпидемия тифа.
«Колючая проволока, а за ней — толпа измождённых людей, — вспоминала Вера Сергеевна. — Они мёрли как мухи. На земле ничего не росло, нас не кормили... Однажды мой брат Женя куда-то пропал. Наша тётка Ходосья, которая за нами присматривала всё это время, пошла его искать. Ходосья нашла восьмилетнего Женю валяющимся в ногах у немца. Немец ел тушенку из банки, а Женя умолял его оставить ему хоть чуть-чуть. Немца это очень раздражало, он несколько раз отпихивал мальчика сапогом, но тот подползал снова. Потом немец вылизал банку и выбросил её, а Женя схватил, прижал к груди и побежал к маме. Он пальцем счищал остатки с её стенок и мазал мамины губы — так хотел, чтобы она жила. ... Мама уже несколько дней лежала без движения, у неё был тиф, обморожены руки, ноги, лицо. Тёмные пятна на лице у неё потом остались на всю жизнь…
Тетка Ходосья взяла эту банку и говорит: «Деточка ж ты моя, она ж совсем пустая, там нет ничего». «Нет, есть! Есть!» — кричал Женя. А Ходосья заглянула в банку, увидела на дне своё отражение, да как заголосит: «Мамочки мои, что ж это я такая страшная, как Баба-яга, стала?» Мы ж не мылись несколько лет, не ели нормально, стали все страшные, чёрные...
Ночью, чтобы согреться, люди собирались в кучки. Однажды над лагерем всю ночь кружил самолет и сыпал на нас какой-то серый порошок. Мы не знаем, что это было, но утром многие люди не встали — так и остались серые бугорки на земле».
Накануне освобождения узников Озаричей немцы, которые уже понимали, что им не спастись, стали сгонять людей, бить их прикладами автоматов (патронов у них уже не оставалось) и полуживых бросать в ров.
«Живые и мёртвые лежали вперемешку, земля шевелилась над ними», — говорит Вера Сергеевна. — Бросили в этот ров и нашу маленькую Олю, но дед прыгнул за ней туда и достал. Но Оля, которая каким-то чудом пережила болото, лагерь, голод и лютые морозы, была уже мертва. Дед Василий похоронил её отдельно от остальных. После войны сказал нам: «Поедем в Озаричи, и я покажу вам то место». Но не сбылось. Дед вскоре умер... Мы к тому времени, как нас пришли освобождать, уже никому не верили. Не верили, что это наши, думали, опять немцы. Стали наши солдаты людей в грузовики сажать, чтобы вывезти, а тетка Ходосья меня никак найти не может. Бегает по лагерю, зовет и тут видит: стою я, а рядом какой-то мужчина в меня целится. Тетка бросилась: «Не стреляй, ирод проклятый, не видишь, что ли, что это дитя совсем!» А он ей отвечает: «Я военный корреспондент и не стреляю в неё, а фотографирую».
Так появилась фотография маленькой узницы концлагеря, сделавшая девочку знаменитой на весь мир. «Это на голове у меня не платок, а рубашка намотана — её тётка сняла с кого-то, чтобы я не замёрзла. Хоть и нельзя так делать, но всё равно снимали с мёртвых одежду и обувь. Им всё равно уже, а нам хоть какая-то возможность согреться...»
Тогда в Озаричах мама Веры осталась в живых лишь чудом. Вера Сергеевна вспоминает: «Когда на машины стали грузить тех, кто уже не мог идти сам, мама лежала на земле, я — рядом, нас фотографировал тот самый корреспондент. Дед стал просить, чтобы и маму положили на носилки. Ему ответили: живых складывать некуда, а она — труп. Тогда дед притащил кусок какого–то стекла и подставил к маминым губам — стекло чуть запотело. «Смотрите, дышит!». И маму согласились забрать».
«Помню, вывезли нас из Озаричей, — продолжает Вера Сергеевна, — привезли в деревню, а там стоит шалаш какой-то, из него пар валит и всё вокруг простынями обвешано. Людей раздевают, бреют налысо и заводят туда. Тетка Ходосья поняла, что это газовая камера. Говорит нам: «Вы, деточки, как зайдёте внутрь, старайтесь глубже дышать, чтоб долго не мучиться». Я так и сделала: вошла внутрь, вдохнула полные легкие, зажмурилась и жду смерти — и тут понимаю, что не умираю! Это баня была! Баня, а не газовая камера! А откуда ж мы знали? Мы годами не мылись, все грязные, вонючие, тиф кругом, вши… Отмыли нас хорошенько и отправили в родную Подветку. Там из тридцати хат уцелели всего три. И в первый же день случилась трагедия. Хозяйка одного из уцелевших домов, Ульяна, подошла к родному порогу, села на завалинке, усадила рядом всех своих девятерых детей и умерла. Сердце не выдержало... Детей разобрали по семьям, а в деревне ещё долго с жалостью вспоминали об Ульяне: это ж надо, два таких страшных «мха» прошла, домой вернулась, хата целая стояла, жить бы да жить!»
Послевоенное детство было тяжёлым. От родного дома семьи Курьян остался только пятачок глины, маленькая Вера с братом Женей долго копались в этой глине, чтоб хоть ложку какую найти — ничего не было! Жили в уцелевшем доме деда. Голодали, ели всё, что только можно было найти — любую травку, почки, хвою. Из желудей и вереса делали некое подобие хлеба.
«Мама после концлагеря поправилась, отошла, хоть и много болела, — продолжает свой рассказ Вера Сергеевна. — Вернулся с фронта отец, дом заново отстроили, козу купили. Такая коза была хорошая, так мы её любили! А мне так хотелось её отблагодарить за то, что она молоко даёт, нас кормит. Взяла я и повесила на неё все отцовские медали да и вывела на улицу… Но радость наша оказалась недолгой. За те три дня, что отец пробыл тогда в плену у немцев, его отдали под суд и осудили на 15 лет лагерей. Вернулся он после смерти Сталина. Его реабилитировали, но оправиться он, увы, так и не смог. Памятуя об этом, и мы с братом долгие годы молчали о лагерном прошлом... В середине 1950–х, помню, в деревню приехал какой–то мужчина. Ходил по хатам, искал Веру Курьян. Я спряталась. После узнала: этот был тот самый военный фотограф, снимавший меня в Озаричах в 44–м».
О тех страшных днях в концлагере Вера Сергеевна долгие годы предпочитала не говорить. Да и о том, что её фото публиковали во многих газетах и журналах по всему миру, а теперь они хранятся в Белорусском музее истории Великой Отечественной войны, она не знала. Лишь спустя 40 лет после войны, увидев её на снимке в музее, племянник Веры Сергеевны рассказал ей об этом. Она не поверила и даже поехала в Минск, в музей, проверить, действительно ли это она на снимке. Оказалось, что в музее есть ещё один снимок Верочки из Озаричей — на нём маленькая девочка склонилась над больной мамой.
Вера Сергеевна хранит справку из музея истории Великой Отечественной войны, датированную 1984 годом: «В музее хранится фотография девочки, сделанная военным корреспондентом С.Альпериным 19 марта 1944 года, со следующей аннотацией: «Концлагерь для мирных жителей 2 км северо-западнее м. Озаричи Полесской обл. Вера Курьян 6 лет из деревни Подвидки Паричского района. Её мать и все родственники погибли в лагере». Неточностей было много: деревня называлась Подветка, мама Веры, её брат Женя, тётка и дед выжили в лагере. А Вере было тогда не 6, а 5 лет.
Получив паспорт, Вера покинула родную Подветку и вступила в самостоятельную взрослую жизнь. Работала на кирпичном заводе в Паричах, потом переехала к тётке в Бобруйск, устроилась с её помощью в городскую больницу санитаркой. Там познакомилась с будущим мужем, вышла замуж, родила двоих детей.
Вера Сергеева считает, что прожила счастливую жизнь: «И муж у меня был очень хороший, и семья его приняла меня как родную. Помню, пришла к ним знакомиться, а мама Вани — они жили в частном доме — отправила отца дать корове макухи. Я, услышав это, упала в обморок. Решили: больная, наверное. Пришлось рассказать правду. После войны мы сильно голодали. Ели, что видели. Однажды какая-то женщина дала мне кусочек чего-то белого и такого ароматного, что у меня закружилась голова. Сказала — макуха. С этой макухой я неслась к тёте Ходосье, не разбирая дороги, забыв про мины. Когда добежала, от угощения остались крохи — раскрошилась в руке... Слизала я их и навсегда впитала тот запах и вкус, чудеснее которых, мне казалось, нет ничего на свете. С тех пор мечтала о макухе, но нигде не встречала. В тот день будущая свекровь дала мне её — кусок чёрного месива. Обняла, прижала к себе: «Девочка моя, как же ты настрадалась, если та макуха показалась тебе вкусной и белой». А макуху, как выяснилось, делают из подсолнечника и льна, цвета она всегда почти чёрного и противная на вкус — разве что корова съест...»
Многие годы Вера Сергеевна входила в городскую организацию узников «Судьба», по мере сил участвовала в их мероприятиях. Дважды ездила в «Озаричи» — долго ходила, вглядывалась, пыталась вспоминать… Ведь всё, что Вера Сергеевна знает об этом месте, ей рассказывали взрослые родственники — сама она в силу возраста почти ничего не помнила. «Вспомнить ничего не смогла, — говорит Вера Сергеевна, — но остро почувствовала боль этой земли, где покоится моя сестра и неизвестно — сколько ещё замученных ни в чём не повинных людей. ... Настрадавшись в детстве, я научилась ценить жизнь и всё то хорошее, что она дарит. Всегда была большим оптимистом. Жизнь — это подарок. Никогда нельзя об этом забывать!».
Вера Сергеевна Солонович (Курьян) умерла 28 мая 2024 года.
