Начало здесь
Квартира Старовойтовой оказалась довольно большой. Если я не ошибся в своём предположении, в ней было комнат пять. Когда я вошёл на кухню, не менее просторную, чем на даче у её подруги и также оборудованную по последнему слову техники, хозяйка уже сидела за столом и не спеша попивала из красивой чашки чай. Бросив на меня быстрый взгляд, она спросила:
— Вы кушать будете что-нибудь?
Сама она ничего не ела, но на столе стояли: вазочка с каким-то печеньем, порезанный тоненькими ломтиками сыр, масло в маслёнке и пиала с каким-то вареньем. Батоны, которые она привезла на дачу, теперь лежали в стороне на столешнице. Я вспомнил мою здоровую еду, которую мы оставили на даче, и тоже отказался есть на ночь. Пока что придётся выбирать, — с прискорбием отметил про себя, — или есть только полезную пищу и жить впроголодь или же питаться чем попало, но тогда по приезду домой (когда только это произойдёт?) всерьёз почистить организм от того, что в нём накопится. В принципе, я ничего не имел против сыра и масла, но сейчас просто решил поддержать хозяйку дома и не соблазнять её употреблением всяких вкусняшек у неё на глазах. На мой отказ докторша равнодушно ответила: “Как хотите”, и продолжила созерцать в чашке свой напиток, время от времени делая по одному маленькому глоточку. Выглядела она очень уставшей. Напряжение, в котором пребывала главврач последние дни, видимо, сменилось апатией, и мне даже показалось, что она в считанные минуты постарела на несколько лет.
— А у вас хорошая квартира, — сказал я, чтобы хоть как-то разрядить гнетущую тишину. — Большая, просторная… Наверное, комнат пять?
— Пять с половиной, — поправила меня Старовойтова.
— А что за половина такая? — не понял я.
— Есть ещё небольшой чулан, там мы… — женщина на миг притихла. — Там я храню всякие ненужные вещи. Извините, я всё ещё никак не привыкну, что мужа больше нет. — Она вновь помолчала, а потом, словно между прочим, добавила:
— И квартиры этой скоро тоже не будет.
— Как не будет? — не удержался я от вопроса.
— Вот так, не будет и всё, — Старовойтова подняла на меня печальный взгляд. — Когда умер муж, откуда-то вдруг появился долг. Мне показывали документы, в которых говорилось, что Влад взял в банке большой кредит. Залогом этого кредита была наша квартира. Для чего он брал эти деньги, и куда они потом делись, мне не известно, возможно, вложил в какое-то дело… но долг придётся отдавать мне. Или же… или придётся распрощаться с квартирой, что более вероятно, так как такой суммы, чтобы расплатиться с кредиторами, у меня нет.
— А где же вы тогда будете жить?
— Продам “Мерседес”, возможно, и свою машину тоже, и куплю что-нибудь попроще.
— Да-а-а, дела-а-а… — сочувственно протянул я. — Я-то думал, что такие люди вообще не имеют никаких проблем.
— И какая же это я такая? — скептически заметила докторша.
— Ну, успешная, что ли… — растерялся я.
— Успешная, говорите… Да, была успешной, а потом как отрезало. Не зря говорят: где родился, там и пригодился. Сорвалась я с насиженного места, захотелось в столицу. С одной стороны я должна быть благодарна судьбе, ведь иначе мы бы не познакомились с Владом. Только вот последние годы у меня во всех делах всё пошло как-то наперекосяк. А потом и мужа эта самая судьба у меня отобрала.
— А у вас фото мужа есть? — вдруг спросил я, поддавшись какому-то необъяснимому предчувствию.
— Да, — Старовойтова подняла на меня удивлённый взгляд.
— А можно взглянуть?
Женщина пожала плечами и вышла из комнаты. Когда она протягивала мне фото, я уже знал, кого там увижу. На снимке высокий, широкоплечий мужчина лет пятидесяти в светлой рубашке с коротким рукавом обнимал счастливую Ирину. И хотя толком разглядеть сегодняшнего призрака я не смог, но был абсолютно уверен, что это был именно Владислав Старовойтов — муж Ирины Васильевны. Я задумался. По тем немногим данным, которые имелись в моём багаже знаний о призраках, они (призраки), в основном, были из тех, так называемых неприкаянных душ, людей, которые не выполнили или не закончили какое-то важное для них дело при жизни. Выходит, что и у господина Старовойтова имелось что-то, не завершив чего, он не желал покидать этот бренный мир.
— А кем работал ваш муж? — поинтересовался я, возвращая фотокарточку.
— Он был крупным и, можно сказать, весьма успешным бизнесменом. В основном занимался торговлей углём и металлом. Он, кстати, по своей работе частенько пересекался с паном Ильинским, царствие ему небесное.
Я незаметно бросил взгляд на собеседницу. Мне почему-то показалось, что после последней фразы она перекрестится, но ошибся. Женщина уже выпила свой чай и теперь просто сидела, разглаживая пальцем и без того ровную клеёнку на столе.
— Они даже в чём-то были конкурентами.
— Вот даже как! — воскликнул я, но тут же постарался придать лицу нейтральное выражение.
— А что вас так удивляет? — не поняла Старовойтова. — Кому, как ни вам, знать, что Ильинского за глаза называли угольным королём. А поскольку Влад тоже занимался углём, то их дорожки рано или поздно должны были пересечься. Знаете, если бы муж умер не от ковида, а как-то иначе, то я бы даже могла подумать, что это убийство.
“Возможно, вы и правы, — подумал я, — сейчас существует столько способов инсценировать естественную смерть, что я даже не удивлюсь, если и Старовойтова прикончили его конкуренты”. Вслух же я сказал:
— Да я не тому удивляюсь… Странно всё же устроен наш мир… Ильинский переехал из Донецка в Киев, вы тоже сами по себе переехали… Здесь вы встречаете мужа, который оказался знаком с угольным королём, а тот перед смертью попадает именно в вашу больницу.
— И которого не смог спасти даже такой известный экстрасенс, как вы, тоже приехавший из Донецка, — грустно дополнила мою мысль Ирина Васильевна.
— Вы слишком преувеличиваете мои возможности, — скромно заметил я. — Если говорить о моей, так сказать, медицинской специализации, то основным моим занятием в этой области было то, что я помогал Нестерову диагностировать сложные случаи тогда, когда ему не помогали все его профессорские знания. Да, я умею лечить, но я не занимаюсь этим профессионально.
— И почему же? — удивилась врач. — Это же, наверное, золотое дно. Я не знаю, насколько вы действительно сильны, как врач, но думаю, что такие, как вы, весьма неплохо зарабатывают.
— Если бы всё упиралось в деньги, Ирина Васильевна…
— А что, вам разве деньги не нужны?
— Знаете поговорку: счастлив не тот, у кого много денег, а тот, кому их хватает. Я получаю шахтёрскую пенсию, плюс регресс по производственной травме. Иногда вот Нестеров подкидывал чего-нибудь за диагностику… И мне как-то хватало…
— Вы интересный человек, Сергей Иванович, — Старовойтова внимательно посмотрела в мои глаза. — Вы первый мужчина из тех кого я знаю, которому хватает денег. Обычно всех интересует только одно: как их приумножить, и чтобы им за это ничего не было.
— Что ж, мне остаётся их только пожалеть.
— Почему же? Чего плохого в том, что мужчина хочет хорошо зарабатывать?
— Зарабатывать и получать, это не всегда одно и тоже, — заметил я. — Одно дело трудиться в поте лица, например, избавлять людей от проблем со здоровьем, и зарабатывать хорошие деньги, другое — купить вагон угля по одной цене, а продать гораздо дороже. Я, уважаемая Ирина Васильевна, ещё в детстве понял одну важную вещь — за всё нужно платить.
— А я вас не понимаю… — пожала плечами докторша. — Это понятно, что нужно платить, но ведь бизнес так и строится: ты вкладываешь деньги, то есть платишь, а потом получаешь дивиденды с того, что вложил. Выходит, чем больше заплатил, тем больше получил. Всё логично!
— Логично-то, логично, но ваши бизнесмены и слышать не слыхивали про так называемую карму.
— Ну, это вы уже в эзотерику полезли. Бизнес и все эти ваши кармы — дело несовместимое.
— Вот тут вы, пожалуй, правы на все сто процентов. Тут действительно, либо растёшь материально, наплевав на всех и вся, либо развиваешься духовно, задумываясь о том, какие последствия могут быть после тех или иных твоих действий. И последствия не только для тебя самого, но и для всех окружающих тебя людей. Возможно, и есть богатые люди, которые сделали свои деньги тяжёлым трудом, но таких, к сожалению, единицы.
По лицу своей собеседницы я понял, что разговор стал ей не интересен и даже неприятен, так как затрагивал сферу деятельности её покойного мужа, ну и к тому же с таким понятием как карма она не была знакома даже поверхностно. “Что ж, может, это и к лучшему, — подумал я. — Если бы все доктора вдруг начали изучать законы кармы, то у нас или докторов бы не стало, потому что разбежались бы кто куда, осознав, что они творят. Хотя, может, и наоборот… Медицина поднялась бы на такой уровень, который в данный момент ей даже и не снится”.
— Вы меня, конечно, извините, Сергей Иванович, но всё, что вы говорите, больше похоже на философствование и схоластику, не подтверждённую никакими фактами. Вы ещё расскажите про переселение душ и прочую ерунду, которой нас сейчас потчует интернет.
— Дело ваше… — не стал я заводить бесполезный спор и вдруг спросил: — Скажите, ну а в привидения вы верите?
Старовойтова наградила меня долгим и красноречивым взглядом, так что ответа не понадобилось, а потом, вздохнув, сказала:
— Пойдёмте, я постелю вам постель, и будем ложиться спать. Я сегодня чертовски устала.
— Согласен, — тут же откликнулся я. — У меня тоже был нелёгкий день, да и прошлая ночь тоже.
— Да, и, вот, чуть не забыла… — Женщина вынула из кармана простенький сотовый телефон. — Это телефон моего мужа, — сказала она и, заметив мой удивлённый взгляд, пояснила. — Не основной, а запасной. Естественно, для постоянного общения у него был айфон, этот же использовался для связи с более узким кругом людей, и его номер он кому попало не давал. Если вам нужно будет срочно со мной связаться, то найдёте меня в телефонной книге. Ну и я, соответственно, в случае чего смогу вам позвонить.
— Хорошо, огромное вам спасибо! — искренне поблагодарил я. — Для меня самое главное сейчас – это хотя бы время знать точно. Привык, знаете ли, а свой телефон я не решаюсь включать — неизвестно ещё, какими возможностями обладает наш “друг” Сагайдачный. Всё же работал он не рядовым сотрудником и связи, скорее всего, в разных структурах государственной службы безопасности сохранил.
— Вот и пользуйтесь пока.
Врач встала из-за стола, и мы прошли в одну из комнат, в которой кроме прочей мебели имелся также большой диван. Ирина Васильевна, привычными манипуляциями быстро превратила его в кровать, после чего принесла подушку и постелила свежее постельное бельё.
— Если хотите принять душ, то идите сейчас, а то я займу ванную надолго, — сказала она, закончив все приготовления.
— Хорошо, я быстро.
— Возьмёте синее полотенце, там, на вешалке! — крикнула Старовойтова мне вдогонку.
Освежившись под душем (все действия мне приходилось совершать, стоя на коленях), я уступил место хозяйке квартиры. Потушив в своей комнате свет, присел на край дивана. Ждать долго не пришлось. Вскоре во мраке, прямо напротив меня появилось большое тёмное пятно, из которого в считанные секунды сформировался силуэт высокого мужчины.
— А ты Ирке нравишься, — насмешливо сказал призрак.
— Не говори ерунду, — разозлился я. — Рассказывай зачем пришёл и сваливай, дай нормальным людям поспать.
— Тише, тише, — миролюбиво произнёс призрак. — Не нужно нервничать и шуметь. Я тебя и так прекрасно слышу, а Ирине лучше ничего не знать, чтобы могла спокойно спать. Она у меня очень впечатлительная… Ты, кстати, можешь вообще вслух не говорить, я тебя и так смогу слышать.
— Так ты чего, тоже мысли читаешь?
— Тоже! — хмыкнул Влад, — Это ты читаешь ТОЖЕ, а мы призраки изначально обладаем такой способностью.
Я подумал, что призрак прав: незачем вновь пугать хозяйку квартиры, и дальше мы продолжали общение мысленно.
— Хорошо, говори, что тебе нужно, — подумал я, и поначалу мне это показалось на бред сумасшедшего, разговаривающего в мыслях сам с собой.
— У меня к тебе маленькая просьба, — услышал я в ответ всё такой же голос, который, казалось, звучал вполне естественно, так же, как и раньше. Теперь меня такое общение даже заинтересовало.
— Давай, валяй свою просьбу, — вздохнул я.
— Так вот… Это хорошо, что у Ирки есть такой товарищ, который может меня слышать. Я, конечно, мог бы обратиться и к кому-нибудь другому, например, найти похожего медиума, но это займёт какое-то время. К тому же могут понадобиться определённые материальные расходы, которых я совершить не могу в силу сложившихся обстоятельств, а Ирка не захочет платить потому...
— Потому что не поверит ни единому слову медиума, — улыбаясь, закончил я мысль Старовойтова.
— Ты прав. Она у меня атеистка до мозга костей, хотя… чего греха таить, я и сам таким же атеистом был. Ну, да ладно, я вот что хотел сказать… Раз уж Ирка тебе помогает, то помоги и ты ей.
— Да я ж не против. Ты говори чего нужно-то?
— Она тебе рассказывала про нашу, то есть её квартиру, — не обращая внимания на мою реплику, спокойно продолжал призрак, — говорила, что она заложена для получения кредита. Это всё верно. Хотел я на одном дельце неплохо подняться… Только вот моим конкурентам это не понравилось. Поэтому они меня и грохнули, а денежки и квартира теперь могут достаться им. Но это они так думают, — хихикнул Влад. — Дело в том, что у меня за границей есть вклад, о котором не знает никто: ни мои конкуренты, ни моя супруга. В качестве наследника в нём значится Ирина. Вот я и хочу, чтоб ты записал все реквизиты, чтобы она могла воспользоваться этими деньгами. Тогда и квартира останется у неё, да и на мелкие расходы пара миллионов ещё останется. Сам я ей никак не смогу ничего сообщить, а тебе это раз плюнуть.
— А как я ей всё объясню? Как скажу, откуда у меня эти данные?
— Серый, не тупи, — разочарованно произнёс призрак. — Ты же экстрасенс, она это знает. Скажешь, что приснилось, например, или ещё чего-нибудь придумаешь. Тебе же не впервой сказки сочинять.
— Ладно, давай свои реквизиты. Так и быть, придумаю чего-нибудь.
Призрак хозяина дома подсказал, где мне в этой комнате найти бумагу и карандаш, и продиктовал необходимые данные.
— Слушай, — обратился я к нему, закончив писать. — Ты сказал, что тебя убили… Но Ирина говорила, что ты умер от ковида.
— От него родимого, — подтвердил призрак. — От него…
— Ну? — потребовал я уточнений.
— Братан, всё очень просто… Вместо вакцины против этой заразы мне ввели вполне себе жизнеспособный вирус. Болезнь прогрессировала стремительно, и здесь даже такой экстрасенс, как ты, меня бы уже не спас. Тебе, кстати, моя огромная благодарность за то, что Иришку от болячки избавил.
— Не за что, — отмахнулся я. — Ну а кто был заказчиком твоего убийства?
— Ясный пень, кто… Ильинский, конечно.
— Да ты что?
— А чего тут удивительного? — хмыкнул призрак. — За последнее время я у него не одну тонну уголька умыкнул. Естественно, ему это не нравилось. Терпел старик до поры до времени, а тут такая вот возможность — вакцинация. Как говорят, комар носа не подточит. “Вскрытие показало, что больной умер естественной смертью”, — процитировал Старовойтов.
— Понятно… получается, вор у вора дубинку украл…
— Типа того, — улыбнулся Влад. — В бизнесе всегда так. Здесь ты не найдёшь, так называемой, здоровой конкуренции. У нас всегда Homo homini lupus est, то есть человек человеку волк, — он на мгновение умолк, а потом закончил:
— Только знаешь, я ведь на Ильинского вовсе не в обиде.
— И почему же? — удивился я.
— А мне здесь гораздо лучше, чем при жизни. Никаких тебе забот… Не надо думать: ни о том что одеть, ни о том чего пожрать, ни какую тачку купить… Просто существуешь и наслаждаешься. Единственное, что беспокоит, так это чтобы Ирка без квартиры не осталась, а так…
— Не переживай. Сделаем всё, что возможно, — постарался успокоить я призрака.
— А вот за это спасибо!
— Не за что… Так у тебя всё?
— Да, вроде бы всё.
— Тогда давай, исчезай, а то я и в эту ночь опять не высплюсь.
— Ничего, на том свете отоспишься, — рассмеялся призрак.
— Типун тебе на язык, юморист, — буркнул я. — Благодаря твоим конкурентам, я уже полежал в гробу, и, знаешь, что-то мне это не очень понравилось. Так что я, пожалуй, поживу ещё маленько на этом свете.
— Дело твоё, настаивать не буду, — улыбнулся призрак. — Ладно, давай… будь здоров и не кашляй. Пошёл я.
— И ты тоже будь здоров, или чего там у вас у призраков положено желать?
Последние мои слова-мысли растворились в сумраке комнаты, оставшись без ответа. Возможно, Старовойтов их и услышал…. Кто знает их, этих призраков… Я, наконец, разделся и лёг. Постельное бельё источало ненавязчивый запах какого-то аромата, оставшегося после стирки, подушка ласково приняла мою голову в свои объятья. За дверью послышались шаги хозяйки квартиры, выходящей из ванной. Было слышно, как щёлкнул выключатель в прихожей, и захлопнулась дверь соседней комнаты. Я в блаженстве прикрыл веки, рассчитывая на долгий и приятный сон, как вдруг к горлу подступила тошнота. “Да что за чёрт, — мысленно выругался я. — Ну сколько же можно?” Однако моего мнения, как обычно, никто не спрашивал. Меня, привычно подхватил неведомый мне временной поток и в очередной раз зашвырнул неизвестно куда.
* * *
Блаженной памяти мой предок Чингисхан,
Грабитель, озорник, с аршинными усами,
На ухарском коне, как вихрь перед громами,
В блестящем панцире влетал во вражий стан…
“Чего это мне вдруг взбрело стихами размышлять да ещё о том, что моим
предком был сам Чингисхан? — думал я, лёжа в беспокойной полудрёме с закрытыми глазами. Почему-то нестерпимо болело левое плечо, а тело ломило от повышенной температуры. К тому же мои ноздри раздражало непривычное амбре, состоящее из смеси множества знакомых и незнакомых мне запахов. — Не иначе как насмотрелся видео по альтернативной истории”, — продолжил я свои болезненные размышления. Про Чингисхана и его потомка Батыя последнее время говорят многие альтернативщики. Я с удовольствием изучал всю появляющуюся в интернете информацию по разоблачению придуманного некогда монголо-татарского ига, а также про знаменитых правителей великой славянской империи под названием Тартария. Вот только похоже, что стихи принадлежат человеку более поздней эпохи. Поэзией я по жизни никогда не интересовался, поэтому не имел представления: то ли я когда-то читал эти стихи, то ли это просто вырванный из контекста одной из моих прошлых жизней эпизод? Я до сих пор так и не знал, как именно происходит мой перенос во времени, каким способом, и какие метаморфозы происходят в моём мозгу, а точнее сознании, в короткие мгновения моего скачка из одного временно́го периода в другой. “А может моё сознание на этот раз вселилось в Пушкина после его смертельной дуэли, и теперь, вот, я лежу, умираю и вспоминаю свои стихи? — выдвинул я сам для себя фантастическую гипотезу, так как чувствовал, что моё самочувствие постепенно ухудшается. — Хорошенькое, однако, будет тогда перемещение во времени… Не успел попасть в другой мир, как сразу помер. Интересно, а что будет, если в этом мире тело, в которое меня занесло, погибнет? Что будет с моим сознанием? Вернётся ли оно назад?”
Ещё некоторое время у меня продолжали крутиться в голове всякие версии и предположения, больше похожие на бред больного, чем на рассудительные мысли здорового человека. Естественно, что какого-либо конкретного результата мои измышления не дали. Из-за паршивого состояния, в котором почему-то пребывало моё новое тело, моя память из прошлого постоянно сбоила, словно компьютерная программа в которую попал вирус, а из моей новой памяти на поверхность всплывали лишь непонятные картинки неизвестных мне событий. Эти отрывки не просто появлялись, они, точно молнии, вспыхивали в голове, не давая возможности что-либо рассмотреть и тем более осмыслить. Поскольку в данный момент я находился в горизонтальном положении и, судя по ощущениям, опасность извне мне, вроде бы как, не угрожала, то я решил не торопиться “просыпаться”. Мне казалось, что, лёжа с закрытыми глазами в комфортной обстановке, будет лучше всего дождаться, пока моя сущность, наконец, воссоединит обе памяти, и тогда уже будет легче гармонично войти в новый мир.
Спустя некоторое время, моё обоняние начало более чётко различать и идентифицировать запахи, и первым, преобладающим над всеми остальными, был аромат сухого сена. Должен сказать, что он мне нравился с самого детства. Любил я также запах свежескошенной травы и возникающие в этот момент ассоциации с летом, солнцем, беззаботной радостью… Однако в нём не было того букета, того многоголосия ароматов, присущих высушенному на солнышке сену. Я мягко, будто во время выполнения пранаямы, набрал полную грудь воздуха, наполненного флюидами трав и на выдохе бессознательно шёпотом продекламировал продолжение начатого мною стиха:
— И мощно рассекал тартарскою рукою,
Всё, что противилось могущему герою.
Почтенный пращур мой, такой же грубиян,
Как дедушка его, нахальный Чингисхан…
— Проснулись, ваше высокоблагородие? — услышал я одновременно и незнакомый и знакомый мне голос, принадлежащий, похоже, мужчине средних лет. — Слава Богу, полегчало, раз стихами сказываете.
Пришлось всё же открыть глаза, чтобы правильно и адекватно реагировать на новую действительность. Увиденная мною картина была не весьма поэтичной. Я лежал на большой куче сена в каком-то деревянном домишке больше похожем на сарай. Теперь мне стали понятны и некоторые нюансы в запахах помещения, в котором находился, а также до сих пор непонятные и незнакомые мне звуки. Чуть поодаль от меня горела печь, от которой потягивало смолистым дымком. С противоположной от печи стороны мирно стоял, пожёвывая сено, красивый серый конь. Он, видимо, почувствовав, что я обратил на него внимание, повернул голову в мою сторону и громко фыркнул, словно приветствуя. Передо мной же стоял мужик лет сорока в тулупе и непонятного покроя шапке, чем-то напоминающей головные уборы то ли казахов, то ли каких-то северных народов. У него была чёрная густая борода и шикарные усы, однако глубоко посаженные глаза со множеством морщин, излучающие тревогу и почтение, вовсе не походили на раскосые казахские. Одной рукой он придерживал рукоять сабли, висевшей у него сбоку, в другой держал что-то типа глиняного кувшина. “Так, так, так… — размышлял я, — куда же это всё-таки меня забросило в этот раз, и кто я?” Обращение “высокоблагородие” говорило о том, что я, как минимум, подполковник царской армии, вот только какой сейчас год, я бы пока сказать не решился.
— Денис Васильевич, — между тем продолжал мужик с саблей, — как вы себя чувствуете? Не желаете-ли молочка испить?
“Денис Васильевич, — повторил я про себя, — ну, прямо как Дениса Давыдова звали — лихого гусара и известного поэта. Ну, слава Богу, что хоть не умирающий Пушкин…” До того, как был задан вопрос о самочувствии, я, погрузившись в размышления, немного позабыл про боль в плече, теперь же она резко обострилась, будто только и ждала, когда про неё вспомнят. Я едва заметно поморщился и, придерживая тулуп, которым был укрыт, превозмогая боль, попытался приподняться. С трудом мне это удалось сделать, но в голове закружилось так, что пришлось на время прикрыть глаза. Моя новая память всё никак не хотела подбрасывать данные об этом мире, поэтому, когда головокружение прекратилось, сказал, словно по заученному ранее тексту:
— Всё нормально, голубчик, благодарю.
— Где же нормально-то, Денис Васильевич, — заметив, как скривилось от боли моё лицо, продолжал налегать бородач, — вон бледный-то какой, и лихорадит, поди… Выпейте-ка молочка, — он приподнял кувшин, — вам нонче силы нужны, дабы на ноги побыстрее встать. Без вас нам никак не воюется. Как без вас-то бусурман победим?
— И то правда, — я решил не отказываться от халявного угощения. — Еда, конечно, не ахти какая, но сейчас пойдёт и эта.
Аппетита, конечно, никакого не было, но так как мой новый организм подсказывал, что пищи в желудке не было уже давненько, то немного молока не помешает. Я взял у мужика крынку, мельком бросил взгляд на перевязанное какой-то белой холстиной плечо. Одет я был в светлую рубашку, испачканную кровью, на ногах какие-то шаровары и мягкие сапожки. Судя по всему, на дворе была зима, но печь, хотя и была не слишком большой, видимо, успела прогреть помещение. Я поднёс посудину ко рту и только теперь обратил внимание, что, оказывается, и у меня тоже есть и борода и усы, правда, не такие большие, как у мужика. Такое дополнение к моему лицу было немного непривычно. Но ничего не поделаешь, придётся потерпеть какое-то время. Пристроив горлышко сосуда между усами и нижней губой, я начал с наслаждением пить. Это было не какое-то обезжиренное молоко, продаваемое в моём мире во всех магазинах и сделанное из порошка, а натуральное, ещё тёплое, видимо, только что из-под коровки. Я и не заметил, как почти литр этого божественного напитка, то есть всё, что было в кувшине, вошёл в мой желудок. Вернув пустую крынку бородачу и буркнув: “Благодарю”, я ладонью вытер пенку, оставшуюся на усах. На лице моего “кормильца” появилась довольная улыбка.
— Ну, слава Богу, очухались малость, — с благоговением проговорил он. — Вчера, поди, целый день: то спали, то бредили в горячке. Мы уж так за вас переживали... Лекаря-то поблизости нет, перевязали, как смогли… Грешным делом думали, что уж не выдюжаете. Вы же, коли бусурманин подкрался сзади да саблей саданул, с коня-то рухнули, точно мёртвый. А вы вон, какой… просто молодец. Погоняем, значит, ещё с вами супостата.
— Да, я такой, — хмыкнул я, чем ещё больше обрадовал бородача.
“Сражение, ранение, бусурмане… — судорожно метались в моей тяжёлой голове мысли. — Да где ж это я? И где же ты, моя новая память, почему не восстанавливаешься? И по одежде не понять, какая война идёт. Похоже, что я не в регулярной армии нахожусь. Там бы точно и одет был бы по форме, да и лекаря для высокоблагородия сыскали бы. Что ж, придётся покуда симулировать амнезию, чтобы чего не заподозрили. Как же всегда тяжело вживаться в новую личность, не зная о ней ничего”.
— Так ты говоришь, с коня упал? — я изобразил на лице гримасу напряжённого раздумья.
— Упали, ваше высокоблагородие, как есть, головой прямо в землю, мы уж думали смертельная рана-то, — охотно подтвердил мужик.
“Вот то, что мне нужно! — радостно подумал я, скривившись от очередного приступа боли в плече. — Поскользнулся, упал, очнулся — гипс, то есть в моём случае не гипс, а перевязка и потеря памяти. Что ж, на этом и будем строить свою версию амнезии”.
— Понимаешь, — сказал я, кутаясь в тулупе и всё ещё изображая мучительные попытки что-то вспомнить, — я, видать, так головой приложился, что не помню, почитай, ничего.
— Да что вы говорите? — сочувственно отозвался мой собеседник.
— Да, голубчик, так вот получается, — вздохнул я. — Вот смотрю на тебя, лицо, вроде как, знакомо, а как звать не припомню.
— Господи, да как же так, ваше высокоблагородие? — всплеснул руками мужик. — Иван Данилов я, денщик ваш.
— Точно! Данилов! — восторженно воскликнул я, будто действительно вспомнил имя бородача.
— Припомнили, стало быть, ваше высокоблагородие, — просиял денщик.
— Имя-то припомнил, а вот всё остальное… — я вновь сделал озабоченное лицо. — Ты вот что, голубчик, давай-ка присядь рядом, да ответь на вопросы, которые я тебе задам. Глядишь, память-то и вернётся.
— С удовольствием, ваше высокоблагородие, спрашивайте.
Данилов подкинул в печь несколько поленьев, от чего та затрещала и загудела, будто закипающий электрический чайник, а потом притащил откуда-то пустой деревянный бочонок и уселся возле меня. Прежде чем я начал его расспрашивать, он задал мне ещё один вопрос:
— Денис Васильевич, — участливо сказал он, — так может сперва вы того… покушаете чего? Я вам соберу по-быстрому…
— Нет, Ваня, давай-ка сначала я всё же выясню для себя, что к чему, а затем и поем. Пока не узнаю всё, у меня кусок в горло не полезет.
— Дело ваше, — обречённо произнёс мой денщик, но, видимо, моё обращение по имени ему понравилось. — Спрашивайте.
— Для начала скажи мне какой нынче год?
— Неужто и это запамятовали? — вновь удивился Данилов.
— Ты, давай, отвечай по существу. Вопросы потом задавать будешь.
— Слушаюсь. Год нынче, значит, тысяча восемьсот двенадцатый от рождества Христова.
— Понятно, — задумчиво произнёс я, — стало быть, с французами воюем.
— Так точно, — радостно подтвердил денщик. — И с французами и с московитами.
— То есть? — не понял я.
Понятная картинка, только что сложившаяся у меня в голове, рассыпалась на осколки, точно мозаика, выложенная из картонных кусочков под порывом ветра. “Куда ж это я попал? — в который уже раз возник у меня вопрос. — Неужто банда какая?... То-то нет ни у кого ни формы, ни знаков различия…”
— Чего вы сказали? — переспросил Данилов.
— Почему мы с мос… — я чуть было не сказал с москвичами, — с московитами почему воюем?
— Так как же иначе, батюшка, Денис Васильевич? — в свою очередь удивился денщик. — Алексашка-то, поди, всю Московию под ружьё поставил. Он-то, совместно с Наполеоном, давно на остатки Тартарии глаз свой чёрный положил. Неймётся ироду, бусурманину прусскому, что у него под боком живут свободные люди. Емельяна Ивановича со всем его войском развратница Катька своими силами сгубила… Только тепереча император, видать, понял, что одному нас не одолеть — полюбовника своего на помощь призвал.
— А чего это Наполеон вдруг любовником Александра стал?
— Так люди судачат о том, как они лобызались друг с другом, точно влюблённые голубки… Тьфу, — Данилов презрительно сплюнул в сторону.
— А скажи, французы уже в Москве были?
— Были, батюшка, Денис Васильевич, были… Из-за неё-то белокаменной у них, у голубков-то, и вышел конфуз.
— Какой ещё конфуз? — попытался уточнить я, так как то, что рассказывал мне мой денщик, вообще не вписывалось в те рамки, в каких подавалась у нас история войны с Наполеоном. Слушая Данилова, я уже начал подумывать, что меня забросило в какую-то параллельную реальность, в которой всё происходило не так, как у нас.
— Так известно какой… — продолжал объяснения денщик. — Покуда они сообща на Москву шли, вроде бы как, всё у них ладно было, но, как оказалось, Алексашка хотел первым город занять. Как у них там уже всё произошло, не знаю, да только французы оказались там чуток раньше. Вот и разругались два императора… Да только нам это и на руку. Порознь их проще бить-то.
В общем, всё, что я услышал, не только не прояснило ситуацию, но ещё более запутало. В сущности, я, будучи ещё дома, слышал краем уха версию о том, что якобы Россия не воевала с Францией, и что история этой войны изобилует белыми пятнами, но тогда углубляться в эту тему не стал.
— Я вот запамятовал, — наморщив лоб, сказал я, — ты вот говоришь, что московиты на Москву шли…
— Так точно, с французами.
— А что, Москва, выходит, не их город?
— Ясное дело, ваше высокоблагородие, Московии-то две, — снисходительно улыбнулся моей забывчивости денщик. — У них, у Алексашки, стало быть, Российская Московия со столицей Санкт-Петербург, а наша — Московская Тартария, столица Москва.
Я почесал затылок, пытаясь переварить полученную информацию, но она никак не желала укладываться в те рамки, которые были заданы мне в моём мире. Единственным плюсом в моей беседе с денщиком было то, что вернувшаяся ко мне способность читать мысли помогла мне, наконец-то, идентифицировать свою личность. Оказывается, я таки попал именно в тело самого Дениса Давыдова. Теперь же с отрядом ополченцев, состоящим из гусар, перешедших на сторону тартар, из мужиков местных деревень, которые люто ненавидели своих хозяев-тиранов и самих тартарских воинов, я сражался (слава Богу) по большей части именно с французскими солдатами. Те, как выяснилось, покинув Москву, не пошли к себе домой, как утверждают наши историки, а двинулись дальше в направлении Урала. Что же действительно совпадало с тем, что я знал, так это лютые морозы, которые и не позволили Наполеону продвинуться глубоко внутрь тартарских земель.
За окном послышалось ржание лошади, мой жеребец (а конь, который находился в этом помещении, оказался моим) весело ответил. Через минуту в комнату чуть ли не вбежал молодой мужчина. Вот он был одет почти как гусар, только верхняя одежда была не форменная, да вместо кивера[1] — тёплая шапка, похожая на головной убор моего денщика. Парень увидел меня, сидящим на сене, и пришёл в радостное возбуждение. “Митя Бекетов, — мелькнуло у меня в голове. Это было первое, что я выяснил, заглянув в ясные глаза молодого гусара. — Поручик из моего отряда”.
— Привёз? — строго спросил Данилов у розовощёкого от мороза гусара.
— Так точно! — браво отрапортовал тот, по-прежнему не сводя с меня влюблённых глаз. Я, точнее тот человек, в которого кто-то впихнул моё сознание, всегда был для этого молодого человека единственным кумиром и примером для подражания, но мою личность из другого времени такое обожание немного смущало.
— Так чего тянешь, давай, веди, — вновь прикрикнул денщик, видя нерасторопность поручика. — Ты не смотри, что Денис Васильевич хорошо смотрится, рана-то у него серьёзная… Не приведи господь, чего приключится…
— Ага, — не по уставу ответил Бекетов и опрометью выскочил на улицу.
Я с интересом поглядывал на закрывшуюся входную дверь. В суматохе мыслей, скачущих в голове поручика, трудно было определить за кем его посылали, и кого он привёз. Ждать пришлось недолго, вскоре дверь вновь отворилась, и в помещение вошла какая-то сгорбленная старуха в видавшем виды облезлом полушубке. Она бросила на меня пронзительный взгляд, от которого мне стало как-то неуютно.
— Зачем звал, ваше благородие? — проскрипела старуха, не сводя с меня глаз.
— Высокоблагородие, — поправил старуху денщик.
Та не обратила никакого внимания на его замечание, настойчиво продолжая сверлить меня своими глазами-буравчиками.
— Зачем звал, спрашиваю? — настойчиво повторила вопрос гостья.
— Рана у его высокоблагородия серьёзная, — вместо меня продолжил объяснять Данилов. — Посмотри, чё можно сделать, чтобы не приключилось чего нехорошего.
Старуха, наконец, оторвала от меня взгляд и перевела на денщика. Я заметил, как и он тоже невольно поёжился, но глаз не отвёл.
— Посмотрю, раз уж приехала, — проворчала старуха. — А вы выйдите вон из избы.
Данилов не стал спорить. Он взял под руку молодого гусара и потянул за собой к выходу. Когда дверь за ними затворилась, старуха подошла к моей лежанке и присела на бочонок, поставленный денщиком. Я решил не испытывать судьбу и заглянул в её мыслишки, не известно же, что за ведьму притащил мой подчинённый (пожилая гостья действительно была очень похожа на распространённую сказочную героиню). Та метнула в меня полный негодования взгляд и грозно прошипела своим скрипучим голосом:
— Даже и не думай.
От неожиданности я чуть отпрянул назад, по телу пробежал озноб, и сканировать мысли старухи как-то сразу перехотелось.
— Откуда же ты такой, ваше благородие, явился? — вслух продолжала размышлять старуха. По её сморщенному, точно сухой изюм, лицу и по нескольким седым волоскам, выбившимся из-под тёмного тёплого платка, можно было подумать, что бабульке лет сто, не меньше, а чуть раскосые глаза намекали на восточные корни. — Ты же и без меня со своей болячкой справиться-то мог. Почто меня за десять вёрст сюда притащил?
— Так я ведь не сам, — начал оправдываться я, пытаясь остатками горячей слюны смочить отчего-то вдруг пересохшее горло. — Это всё мои служивые расстарались, пока я без памяти лежал.
— “Служивые расстарались”… — передразнила старуха. — Ладно уж, показывай чего у тебя там. Зря я что ли мёрзла, пока сюда ехала.
Я сбросил с плеч тулуп, по телу вновь пробежал болезненный озноб. Одной рукой начал разбинтовывать повязку. Окровавленный конец, прилегавший к ране, прилип и отодрать его так, чтобы не возобновилось кровотечение, вряд ли бы получилось. Особенно если учесть, что рана была сзади, и проделать всё аккуратно, не было никакой возможности. В глазах старухи промелькнули лукавые огоньки, а в её руке неизвестно откуда появился тряпичный мешочек, напоминающий кисет, с вышитой на нём арабской вязью. Знахарка, или кто она там была, не спеша его развязала и, запустив внутрь свои худые, скрюченные пальцы, что-то в нём защипнула. Поднеся щёпоть с неизвестным мне содержимым к моему плечу, она свободной рукой, которая оказалась холодной, как лёд, чуть развернула меня, затем выдула из пальцев какой-то серый порошок. Повязка, не причинив ране никаких повреждений, без боли просто взяла и свалилась на сено. Старуха же достала из мешочка ещё щепотку порошка и начала что-то нашёптывать. Во время чтения своих замысловатых заклинаний, она своим дыханием по крупицам выдувала субстанцию мне на плечо. Когда знахарка закончила читать свои абракадабры, в её руке уже ничего не осталось.
— Ну всё, ваше благородие, теперь не помрёшь, — с насмешкой произнесла старуха, завязывая кисет.
— Благодарю, — ответил я, накидывая полушубок. Не знаю, как рана выглядела снаружи, но изнутри она стала болеть гораздо меньше, да и озноб начал спадать прямо на глазах.
Знахарка медленно встала с бочонка и, словно утка, переваливаясь на своих коротких ножках, направилась в сторону двери. Уже было протянув руку, чтобы её открыть, она вдруг остановилась и, обернувшись ко мне, спросила:
— Не надоело тебе так вот по мирам скитаться?
От удивления у меня, что называется, отвисла челюсть. Эта старая ведьма, похоже, могла видеть гораздо больше, чем я.
— А что я могу сделать? — развёл я руками.
— Можешь, ваше благородие, можешь, — заскрипела старуха, ухмыляясь. — Твоя гордыня тебя мотает туда-сюда.
— Какая ещё гордыня, — не понял я.
— А такая… Ты, ваше благородие, многое о себе возомнил. Забыл, что всё в миру от Бога приходит, себя возвысил и на первое место поставил.
— Да ничего я…
— Молчи, — прервала меня знахарка. — Может, вспомнишь, когда в последний раз хвалу Богам возносил? Когда головушку свою глупую пред святым ликом склонял?
“А ведь старуха права, — с горечью подумал я. — Сто раз права. Раздулось незаметно моё эго до необычайных размеров. Я ведь действительно все эти годы думал только о себе. О своём здоровье, о своих проблемах, о своём развитии… Так вот незаметно и вытеснил из своего сознания мысли о том, что без ведома Всевышнего и волос с головы не упадёт. Выходит, всё, что я читал и изучал, всё напрасная трата времени, коли нет Бога в душе”. Я поднял склонённую голову, но только увидел, закрывающуюся дверь. Через несколько минут в комнату вместе с клубами пара вошёл Данилов.
— Ну, как, ваше высокоблагородие? — прямо с порога осведомился он.
— Сам погляди, — ответил я, вновь оголяя своё раненое плечо.
Подойдя ближе, денщик осмотрел моё плечо и с удивлением произнёс:
— Чудеса… Если бы я лично не видел вашу рану, то ни за что бы не поверил, что такое может быть.
— И чего там? — спросил я, безрезультатно выгибая шею в попытке заглянуть на заднюю половину плеча.
— Так ничего ведь нет! — с восторгом заявил денщик.
— Что, совсем?
— Абсолютно, ваше высокоблагородие. А я ведь сразу и не поверил, когда мне про эту шаманку сказывали. Думал, врут люди, как обычно. Ан нет — чудеса, право слово.
— Так это же здорово, — воскликнул я. — Не нужно теперь валяться здесь, как бревно. Можно продолжить нашу борьбу, — пафосно закончил я.
— Вы, Денис Васильевич, не торопитесь, — вмиг посерьёзнев, умерил мой пыл Данилов. — Старуха сказала, что рана-то быстро зажила, да крови вы много потеряли. Стало быть, нужно вам ещё денёк-другой полежать, покушать хорошо, чтобы, значит, силы восстановить.
Я, в общем-то, и сам был не против такого решения. Сколько мне здесь ещё находиться я не знал, а посему за это время можно было бы более подробно выяснить, что здесь на самом деле происходит, и кто с кем воюет. Очень уж всё, что мне рассказывал мой денщик, не вязалось с теми представлениями, которые были заложены в мою голову с самого детства. Однако, тот весельчак, который шутя перебрасывал меня, словно шарик из пинг-понга, из одного мира в другой, распорядился по своему…
* * *
Проснувшись утром в мягкой постели, я так и не понял, что произошло этой ночью на самом деле: то ли мне приснился такой яркий сон, то ли я действительно побывал в девятнадцатом столетии в шкуре поэта и партизана Дениса Давыдова. С одной стороны, уж очень реалистично всё выглядело, а с другой — слишком невероятным было всё то, что я узнал от денщика. Особенно врезался в мою память образ старой знахарки и её последние слова.
Сегодня прямо с утра в окошко заглянуло долгожданное солнце, и на душе стало немного легче и теплее. Однако тяжёлые мысли, и особенно обвинения старухи, не дали мне долго наслаждаться этим состоянием. Мои невесёлые думы, будто невидимый злой гений, начали исподволь подкладывать мне в душу то гирьку тоски, то гирьку безнадёги… Пока, в конце концов, там не образовался груз, безжалостно придавивший меня к дивану. Теперь мне не просто было муторно, мне хотелось выть от моей беспомощности и от того, как жестоко распорядилась мной злодейка судьба. Чтобы как-то отогнать дурные мысли, я начал вспоминать всё, что знал о карме, о реинкарнации, про уроки, которые каждый человек проходит здесь на Земле, и, наконец, о Боге, который и установил один единственный закон для всего мироздания. Умом я вроде бы уже всё и осознавал, понимал, что всё происходящее со мной — неспроста, но моё эго никак не хотело это понимать. С горем пополам я всё же смог одолеть своё пессимистическое настроение, но небольшой осадок от него остался. Я сел на край дивана и заметил телефон Старовойтова. Взглянул на дисплей — восемь утра. Чтобы окончательно избавиться от нахлынувшей на меня меланхолии, начал делать свою привычную утреннюю разминку.
[1] Ки́вер — военный головной убор у гусар, обычно из твёрдой кожи с развалистой или прямой тульей и плоским верхом, цилиндрической формы, с козырьком и подбородным ремешком.
