Начало здесь
Мне было интересно понять, каким способом лечила ведьма таких пациентов, как Валерий Николаевич, и я попытался это узнать у Анастасии. Однако та шутливо ответила, что ещё не вникала в тонкости работы своей бабули, поэтому ничего определённого сказать не может. Я не стал больше приставать к нашей хозяйке, а, оставив парочку голубков ворковать наедине, вернулся в свою комнату. Интерес к чтению у меня почему-то пропал, и чтобы чем-то себя занять в этот день, я решил начать тренировать свои ноги. Сегодня они болели чуть меньше, но при нагрузке боль значительно усиливалась, так, что мне пришлось делать незамысловатые упражнения для стоп, превозмогая её. Я прохлопывал ноги в соответствии с направлением движения энергии по энергетическим каналам и меридианам, которые хорошо изучил, вращал стопы руками (сами они ещё не хотели этого делать в полном объёме). Время от времени, смахивая выступающие на глазах слёзы, я делал небольшую паузу и вновь брался за дело. Василий, проведя ночь без своей возлюбленной, теперь не оставлял её ни на минуту. Но мне так было даже лучше — не хотелось, чтобы он видел, как я плачу, хотя слёзы были естественной реакцией организма на боль и катились из глаз независимо от моего желания.
Мой помощник появился лишь тогда, когда вернулись с лечебного сеанса наши новые соседи. По моему мнению, а я ведь тоже имел опыт лечения людей, то, что делала местная ведьма, было действительно чем-то уникальным. Единственное, что мне не нравилось и вступало в противоречие с моим сознанием, так это то, какие именно силы и энергии задействовала старуха. Если я оперировал такими понятиями как Творец, Светлые Силы и прочее, то сущностей, к которым обращалась ведьма, мне даже не хотелось и вспоминать, а тем более произносить их имена вслух.
После проведённого лечения Валерий Николаевич значительно преобразился. В его взгляде появилось желание жить, и сам он начал проявлять некоторую коммуникативность. Мужчина начал понемногу реагировать на реплики жены, которая тоже заметно повеселела, и пытался, хотя и весьма однозначно, отвечать на задаваемые ему вопросы. За обедом супруга вела себя уже не так официально, как при нашей первой встрече. Она даже пыталась юморить, выдав во время непринуждённой беседы несколько скабрезных шуточек. Когда обед уже подходил к концу, и Тамара в разговоре невзначай затронула политику, то оказалось, что семейная пара является моими земляками. Они тоже приехали из Донецкой области, но супруга Валерия Николаевича принялась поносить всех, начиная с обычных граждан и заканчивая правительствами как Украины, так и Донецкой республики. Я как можно быстрее постарался сменить тему разговора, про себя подумав, что немудрено её супругу было заполучить такую проблему со здоровьем, если так относиться к миру, как они. Странно, что к самой Тамаре до сих пор ничего не прилипло, хотя…
Я вновь поддался искушению и попытался влезть в голову женщины, но, как ни странно, не смог прочесть ни одной из её мыслей. “Что это? — подумал с интересом. — Я теряю свои способности или же это какие-то особенности дома, в котором мы живём? А может происки старухи?..” Не став заострять сейчас на этом своё внимание, я решил, что землячество с этими людьми может сыграть положительную для меня роль. “А не напроситься ли мне к этой семейке пассажиром?” — мелькнуло в голове. Приехали они на своём джипе и при желании вполне могли бы взять меня с собой, тем более, что после окончания лечения они сразу возвращались к себе домой в Горловку.
— Вы сегодня вечером не желаете посетить бабушку? — спросила Анастасия, когда я, покончив с обедом и погружённый в размышления, собирался идти в свою комнату.
— А что, можно?
— Она сказала, что последний сеанс не потребует больших энергетических затрат, поэтому, если вы хотите, то можно сегодня закончить ваше лечение.
— Так это было бы здорово! — обрадовался я. — А когда мне к ней подойти?
— Вы пока отдохните после еды, а часика через два я вас к ней проведу.
Я вернулся в свою комнату и эти два часа провёл за разминанием своих ног и за разглядыванием потолка, лёжа на кровати. Сердце постоянно сбивалось с нормального ритма. В предчувствии чего-то нового, оно то ускорялось, то сжималось и щемило. Все мои мысли были направлены только на то, как пройдёт моя последняя (надеюсь, что последняя) встреча с ведьмой, и когда же я, наконец, смогу вернуться домой? Когда хозяйка повела меня на приём к своей бабуле, я всё также волновался, но зато ощущал уже гораздо большую уверенность в своих ногах. Это придавало мне дополнительный оптимизм и надежду на окончательное выздоровление. Сегодня Анастасия вошла в дом вместе со мной. Она о чём-то пошепталась с ведьмой и, кокетливо улыбнувшись, удалилась.
— Готов? — проскрипела старуха, потирая ладошкой локоть левой руки.
“Видимо, и у бессмертных есть проблемы с суставами”, — скептически подумал я, а вслух уверенно ответил:
— Готов!
— Ну что ж, — сказала ведьма, тяжело поднимаясь со своего места, — тогда не будем тянуть резину.
Она вновь взяла, как всегда, неизвестно откуда появившуюся чёрную накидку и, подойдя ко мне, укрыла ей мою голову и плечи. “Интересно, что со мной будет происходить сегодня? — размышлял я, мысленно настраиваясь на любую неприятность. — В первый день было страшно, во второй — больно… Что на этот раз?” Не успел я так подумать, как почувствовал знакомое головокружение и тошноту. Чтобы не свалиться с кресла, быстро откинулся на его спинку, и только сейчас до меня дошло, что и моя многострадальная спина уже совсем не болит. Дальше было всё как обычно: вокруг меня что-то закружилось, пространство завибрировало, и я полетел в новую неизвестность.
* * *
— Ах, ты ж, мухоблуд! — услышал я за спиной возмущённый мужской голос. — Вот, значит, как ты работаешь?
В испуге я резко поднял голову, которая до этого мирно покоилась на столе, и начал интенсивно протирать слипшиеся после сна глаза. Хозяин моего нового тела, в которое я попал в этот раз, видимо, был хорошо выдрессирован этим неизвестным мужчиной, если оно, то есть тело, так отреагировало на его голос. Я ещё толком не определился кто я, где я и сколько мне лет, как на мою голову прилетела звонкая оплеуха.
— Сколько раз говорил, негораздок ты паршивый, не спать во время работы!
От неожиданности я сжался, словно ёжик, жалея лишь об одном, что у меня нет таких же иголок, как у него. Опустив взгляд в пол, увидел коротенькие ножки, свисающие с деревянной табуретки, и понял, что хозяина моего нового тела родители явно обделили ростом. Чтобы побыстрее адаптироваться к новой реальности, я пробежал глазами по своему маленькому, худому тельцу, одетому в какую-то бедненькую дореволюционную одёжку. Провёл щупленькой ладошкой по голове, пригладив грязные длинные волосы, схваченные на голове широкой лентой. “Уж не девка ли я в этот раз”, — подумал, почему-то испугавшись, и инстинктивно вздёрнул руки к груди. Слава Богу, грудь была мужская, однако правая рука, поднимаясь вверх, зацепила что-то лёгкое, почти невесомое. Это оказалось большое гусиное перо. До сего момента оно мирно покоилось в чернильнице, а теперь упало на стол, заляпав наполовину исписанный лист плотной бумаги.
— Растяпа, — на мою голову прилетела очередная затрещина.
Наконец, я обернулся и всё ещё сонными глазами взглянул на того, кого так испугался бывший хозяин моего тела, а вместе с ним и я. Передо мной стоял мужчина средних лет, в тёмном парике до плеч, одетый в длинный старинный камзол и панталоны. Его розовые и пухленькие, как у младенца, щёки, оттеняло сверкающее белизной кружевное жабо на груди. По всей видимости, это был какой-то аристократ, и он сурово смотрел на меня маленькими злыми глазками, в то время как его тонкие губы скривились от негодования.
— Вычту за испорченный лист из твоего жалования! — строго произнёс мужчина, тыча ухоженным коротким пальчиком, на котором красовался дорогой перстень, в замаранную чернилами бумагу. Он, видимо, занимал здесь должность какого-то администратора и, похоже, был моим непосредственным начальником.
Как обычно, привыкая к новому телу, я не сразу мог включить свои экстрасенсорные способности. Поэтому, стараясь потянуть время и ожидая наступления долгожданного момента, когда у меня, наконец, будет “всё включено”, проблеял в ответ что-то неразборчивое и несуразное. Чтобы как-то для себя обозначить этого типа, я мысленно дал ему кличку Лысый. Почему Лысый спросите вы? Ну, видимо, потому, что в моём представлении почему-то всегда было так: если мужик носит парик, то только по причине отсутствия собственных волос.
— В то время, когда Её Императорское Величество с нетерпением ждёт от нас скорейшего завершения порученной нам работы, — назидательно наставлял меня на путь истинный Лысый, уперев руки в бока, — ты, неблагодарная скотина, находишь возможным спать среди бела дня, да к тому же портишь государственное имущество.
В это время в комнату, где я сидел, и которая, как оказалось, была заставлена множеством стеллажей со стопками старинных книг и грудами каких-то свитков, заглянул ещё один мужик в парике, но уже в более простом “прикиде”.
— Ваше Сиятельство, — с почтением обратился он к Лысому, — граф Андрей Петрович Шувалов пожаловали.
— Да-да, иду, — заторопился мой начальник и, бросив на меня уничтожающий взгляд, строго приказал:
— Немедля переделать! — После чего уже вышел из комнаты вслед за лакеем.
Я вновь уселся на свою табуретку и окинул взглядом огромный, по моим нынешним меркам, стол. Передо мной лежала открытая старинная книга, из которой я, наверное, и переписывал текст. Рядом с ней — бумажный лист, полностью исписанный красивым аристократическим почерком. Чуть поодаль стояли две толстые свечи в подсвечниках. Сейчас они не горели, так как в большое окно лился солнечный свет. Ну и, конечно, лист, который был мною безвозвратно испорчен.
Я вновь на некоторое время закрыл глаза, так как, наконец-то, начал получать из Ноосферы необходимую мне информацию. Звали меня в этот раз Фёдором, и был я двадцати лет от роду. Работал в канцелярии статс-секретаря Императрицы Екатерины Второй Храповицкого Александра Васильевича. Это был тот мужик, кого я окрестил Лысым. Моя работа заключалась в переписывании старинных рукописей, свезённых в канцелярию со всех уголков России, а также в исправлении неугодных Её Величеству мест, на которые мне указывал мой босс. “Следовать надобно не историческим фактам, а нужному Нам порядку”, — частенько цитировал Храповицкий Императрицу, когда я задавал вопросы типа: “А почему нельзя переписывать так же, как написано в старых книгах? Для чего нужны эти исправления и добавления того, чего в текстах нет и близко?”
“Ба! — вдруг выстрелила в моей голове то ли догадка, то ли пришедшие из моей новой памяти знания. — Да это же я попал ни куда-нибудь, а прямиком в лабораторию фальсификации нашей отечественной истории, о чём в последнее время в моём мире всё больше говорят, так называемые, альтернативщики — люди, занимающиеся исследованием нестыковок и несоответствий, которыми изобилует современная история”. Я тут же схватил лежавший на столе заляпанный чернилами лист и попытался прочесть то, что там было написано. С большим трудом я кое-как осилил текст, который некоторое время назад сам же и написал. Естественно, понять абсолютно всё не смог, несмотря на свою образованность, так как он был начертан ещё даже не кириллицей, а древнеславянской буквицей. Частично разобраться во всех хитросплетениях древнего языка мне помогла лишь моя новая память, которая и вытаскивала на свет значения замысловатых закорючек, образующих слова. Прочтя написанный мною текст, я взглянул на рукопись, из которой его переписывал, и ещё раз изумился. Некоторые строки, а то и целые абзацы были выброшены подчистую, иные исправлены так, что даже сохранившийся в первозданном виде текст приобретал совсем иное значение.
Поддавшись какому-то внезапному душевному порыву, я вскочил со своего места и, тихонько подойдя к двери, за которой скрылся Лысый, прислушался. Я, конечно, уже мог бы сейчас увидеть и услышать всё, что видел и слышал мой босс, так как, взглянув в его поросячьи глазки, мог без труда влезать в его голову. Но, видимо, в данный момент сработал инстинкт, с рождения заложенный в теле его бывшего владельца.
— Государыня Императрица требует от нашей “Комиссии” как можно скорейшего завершения написания истории России, — услышал я незнакомый доселе мне голос. — Дело, начатое Государем Петром Алексеевичем, должно быть доведено до конца в кратчайшие сроки.
— Мы стараемся, Андрей Петрович, но уж больно накладно придерживаться той истории, кою требует от нас матушка Екатерина Алексеевна.
“Матушка Екатерина Алексеевна, — мысленно передразнил я своего босса. — София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, вот настоящее имя этой матушки, мать вашу… Нашли, едрить-колотить, Алексеевну!”
— Понимаю, — тем временем сочувственно произнёс граф Шувалов, — Не простая задача поставлена нам Её Императорским Величеством. Но… того требует нынешнее время и обязательства пред усопшим Петром Алексеевичем. Господам Миллеру да Байеру с их другом Шлёцером было во сто крат сложнее. Ты только представь, Александр Васильевич, какой титанический труд они сотворили. Объездить всю Россию, заглянуть во все далёкие уголки, дабы отыскать и изъять всё: грамоты, рукописи, церковные книги… Не зря же нам пожаловали такое высокое название: “Миллеровский исторический департамент”. Тебе осталось лишь, изготовить списки[1] с нужными исправлениями и дополнениями, а остальное уж работа иных служб, кои будут всё это нести в народ. Да не забудь остальное немедля предать огню, чтоб ни листочка, чтоб даже пепла от всего этого непотребства не осталось.
— Людей бы мне поболее, Андрей Петрович, — взмолился Храповицкий, жалобным голоском. — Пять человек у меня числится, да только Федька, почитай, один всё и тянет. Остальные, точно боровы, лишь хлеб едят, а работу выполняют абы как. Боюсь, не поспеем к сроку.
— А ты не боись, — хохотнул Шувалов. — Работа секретная, не приведи Господь просочится чего наружу… Не велено набирать много народу. Ты в своих холопах-то целиком уверен?
— Не так, чтобы очень, но доверяю, приходится... А что делать прикажете?
— Ну смотри… Доверять-то доверяй, но по окончании работы знаешь, что потребно с ними сделать…
— Знаю, — вздохнул Лысый, а у меня от услышанного по спине пробежали мурашки.
“Вот тебе и благодарность за доблестный коммунистический труд, — скептически подумал я, — Выходит, недолго мне осталось на свете пожить-то. Да и другим переписчикам тоже. Так может, пора делать отсюда ноги?” Пользуясь тем, что мой босс вместе со своим начальником покинули дом, вновь к работе приступать не стал, а подошёл к полкам, на которых стопками лежали кое-как сложенные старинные фолианты. Я перебирал своими маленькими слабенькими ручками эти древние тяжёлые манускрипты и неустанно удивлялся. “Вот тебе и лапотная Русь, вот тебе и безграмотные славяне… Сколько книг оставили своим потомкам в надежде, что всё это дойдёт до нас и поможет обустроить жизнь, как заповедовали нам наши древние пращуры. Ничего не дошло! Всё сожгла царская инквизиция, всё сделала для того, чтобы как можно более принизить значение славян в истории развития мировой цивилизации”.
Сколько знаний, сколько мудрости валялось ненужным хламом сейчас передо мной, и сколько было ещё в других таких же кельях у остальных переписчиков? “Эх, — сокрушался я, — засесть бы сейчас за эти книги, да прочитать их все от корки до корки, да куда там… Этот розовощёкий заглядывает то и дело, да подгоняет”. Храповицкий, конечно, и сам практически всё своё время посвящал изучению старинных фолиантов. Что-то корректировал сам, согласно “намеченной линии партии”, что-то относил на согласование императрице, которая давала “ценные” указания по поводу того, как “на самом деле” развивалась наша “варварская” славянская цивилизация. Все корректировки босс записывал своим чудным округлым почерком на отдельном листе и вместе с оригиналом отдавал писцам для того, чтобы те создавали новые “шедевры”. Ну а затем специально обученные люди на голубом глазу выдадут эту Филькину грамоту за точные копии с оригиналов. По ним-то и станут воспитывать все последующие поколения Иванов, не помнящих своего родства. Поколения, которые искренне будут убеждены, что их предки были дикарями, которым просвещённая Европа со своего барского плеча подарила и грамоту, и все блага цивилизации.
Грустно вздохнув, я побрёл на своё место, но тут же, словно подталкиваемый какой-то неведомой силой, снова вскочил и подбежал к одному из стеллажей. Проведя по нему беглым взглядом, выбрал самую толстую книгу, которая мне почему-то бросилась в глаза. Ещё не понимая, для чего это делаю, схватил её и подошёл к входной двери. Прислушался. Не почувствовав опасности, угрём выскользнул из комнаты. Теперь я очутился в более просторном помещении, в котором несколько минут назад и беседовали господа фальсификаторы. Это была комната с высокими потолками и так же, как и моя, заставлена полками с книгами. В ней имелось несколько дверей. За ними я ощутил присутствие людей. “Писцы”, — сообразил я. Лишь одна из дверей вела не в помещение, а в коридор. Не теряя времени, я приоткрыл её и, убедившись, что путь свободен, побежал дальше. Ноги сами несли меня по знакомому только им пути, а ум контролировал обстановку вокруг.
Спустившись по широкой лестнице со второго этажа, я упёрся в запертую на ключ дубовую дверь. Своей огромной массой это изделие старинной работы прочно запирало мне путь к свободе, к которой я так стремился. Вдруг в коридоре первого этажа послышались чьи-то гулкие шаги. Спрятавшись под лестницей, благо мой рост это позволял, я затаил дыхание. После непродолжительного бега с тяжёлым фолиантом в руках, моё нетренированное сердце колотилось так, что, казалось, его гул слышен во всех уголках этого здания. К дверям подошёл уже знакомый лакей, вслед за которым с мешками на спинах шли двое бородатых мужиков, видимо, из прислуги. Слава Богу, гулкий набат моего сердца они не услышали. Лакей достал из кармана большой ключ, щёлкнул замком, и все трое вышли на улицу. Я вновь бросился к двери. Во дворе, ограждённом высоким кованым забором, я увидел, как эта далеко не святая троица вывалила в ещё тлеющие угли содержимое своих мешков. Конечно, это тоже были свитки и книги. Сухая пожелтевшая бумага и пергамент тут же занялись ярким пламенем. Пока трое варваров наблюдали, как горит огонь (не зря же говорят, что человек может без конца наблюдать за тем: как горит огонь, как течёт вода, и как работает другой человек), я, что есть мочи, рванул к высоким металлическим воротам. Просунув свою книгу между толстыми прутьями, опустил её на мостовую. Сам же, точно мартышка, проворно вскарабкался на ворота, после чего также резво спустился вниз на противоположную сторону.
Вот и свобода! Только куда теперь идти. Я вновь целиком положился на привычки моего нового тела и, свернув направо, побежал по вымощенной камнем дороге. Судя по всему, это был Санкт-Петербург, в котором я никогда не был. Узнал я этот город только благодаря фильмам по альтернативной истории, которые я любил смотреть последние годы. Несмотря на то, что всё вокруг было мне незнакомым, мои ноги, видимо, не раз хаживали по улицам бывшей столицы России, а потому уверенно несли меня к какой-то неизвестной мне цели. Единственное, что мне мешало и раздражало, так это то, что время от времени, из-за слабости моего хлипкого тела, приходилось останавливаться и дожидаться, когда в очередной раз утихнет боль в правом боку. К тому же, по моим ощущениям в желудке, бывший хозяин моего тела последний раз принимал пищу очень давно.
Наконец мои ноги принесли меня к какому-то одноэтажному дому. Отдышавшись в очередной раз, я без всяких сомнений забарабанил кулаком в дверь. Несколько минут было тихо, а потом послышался лязг отворяемого запора, и передо мной возникла высокая, почти на две головы выше меня, молодая девушка. Она показалась мне ослепительно красивой, хотя одета была довольно бедненько. На ней было старинное тёмное платье до самого пола, а её чёрные, как смоль, волосы наполовину скрывал такого же цвета допотопный чепец. Кого-то она мне явно напоминала, но кого точно я сейчас сообразить не мог. Во время моих попаданий в чужие тела, в моей голове всегда образовывалась каша. В ней смешивались моя старая память и новая, после чего трудно было понять, что видел я в моём времени, а что видел человек, который жил до меня в этом теле.
— Феденька, это ты… — ласково проворковала красавица, пронзив меня острым взглядом своих зелёных глаз. От звука её нежного голоса моё сердце начало плавиться, словно воск над огнём. — Ты таки сумел её достать!
Девушка протянула обе руки, чтобы взять книгу. Я уже было от всей души хотел отдать ей свою ношу, но руки, словно живя своей обособленной жизнью, отдёрнулись в сторону.
— Ах, да, — незнакомка расплылась в очаровательной улыбке и полезла к себе за пазуху. Вынув руку, она протянула мне серебряную монету с ликом Великой Императрицы. — Вот, цельный рублик, хотя, если помнишь, обещала полтину.
Я взял монету, отдал книгу, но так и продолжал стоять, точно вкопанный, молча взирая на красавицу снизу вверх.
— Ну хорошо, — вздохнула девушка, — раз уж обещала…
Она наклонилась и чмокнула меня в щёку. Моё сердце вновь чуть было не выпрыгнуло из груди, а щёки накалились докрасна, будто под кожей включили электропечки.
— Ну, — звонко засмеялась красотка, — теперь-то всё?
Я молча кивнул, а девушка, продолжая смеяться, развернулась на каблучках и скрылась за дверью. Вновь лязгнул замок, и всё стихло. Постояв ещё немного, я с опущенной головой побрёл, куда глаза глядят. На душе было и радостно и муторно одновременно. Сердце щемило при воспоминании о прикосновении к моему лицу нежных девичьих губ, а в голове крутились мысли о будущем. Куда теперь идти, что делать. Из загашников моей новой памяти я выудил информацию о себе. С раннего возраста хозяин моего нынешнего тела остался без родителей, воспитывался в монастыре, где и был обучен грамоте и письму. За усердие и красивый почерк был примечен настоятелем монастыря, который и сосватал юношу Храповицкому. Тот как раз подыскивал себе переписчиков для недавно созданной Императрицей организации, которая называлась: “Комиссия для составления записок о древней истории, преимущественно России”. Возглавил “Комиссию” граф Андрей Петрович Шувалов. С тех пор я и трудился на благо составителей новой истории и, похоже, вовсе не задумывался о том, какое зло я творю, какую бомбу замедленного действия готовлю для своего народа.
Солнце было ещё высоко, но откуда-то сбоку потянуло прохладой и сыростью. Я двинулся в ту сторону и вскоре вышел на набережную Невы. Подойдя к гранитному парапету, уставился на стремительно бегущие воды реки. “Как было бы замечательно побродить по этому древнему городу, строительство которого в наше время приписывают окаянному Петру Первому, увидеть всё своими глазами, — размышлял я. — Вот действительно было бы что рассказать альтернативщикам, которые выдвигают тысячи версий и гипотез по поводу того, когда именно был построен Питер, и как он назывался до того, как царь Пётр его откопал”.
Но тут у меня возникло лёгкое головокружение, и я пошатнулся. Чтобы не упасть, взявшись руками за парапет, присел на корточки и приготовился. Ждать долго не пришлось. Меня вновь подхватил вихрь времени и понёс назад в будущее.
* * *
Я ощутил себя всё также сидящим в кресле с откинутой на спинку головой. Услышал шаркающие шаги, и покрывало с моей головы поползло в сторону. Привыкать к свету было не нужно, так как комната всегда освещалась лишь тусклым боковым светильником. Я выпрямился. Тело почти не затекло, как это бывает при долгом сидении в одной позе, наверно, по здешним меркам, времени прошло не так уж много. И тут… тут мой взгляд упёрся в открытую книгу, лежащую на столе у ведьмы.
— Не может быть! — чуть слышно прошептал я, таращась на древний фолиант.
Старуха, несмотря на возраст, видимо, имела неплохой слух, так как, услышав шёпот, резко обернулась и взглянула на меня своими бесцветными глазами.
— Признал, бродяга, — проскрипела она, и её губы сморщились в улыбке.
— Так это были вы?! — с недоумением молвил я, уже немного громче. Теперь я начал понимать, кого именно напоминала зеленоглазая красотка из прошлого.
— Да, — заскрежетала ведьма. — И моё лечение твоего недуга, это и есть истинная плата за то, что ты спас от инквизиции единственный в мире экземпляр книги чёрных магов. Если бы не ты, многое могло бы пойти в моей, да и в твоей жизни совсем по-другому.
— Но, послушайте… — начал было я, но тут же потерял нить своих размышлений.
Мысли роились в голове, будто пчёлы, и я никак не мог в этом хаосе поймать ту, что мне была нужна. Судорожно напрягая мозг, я пытался вспомнить, что же хотел спросить, но никак не мог этого сделать. Старуха присела в своё кресло и, закрыв книгу, нежно погладила по древней обложке сухими костяшками пальцев.
— Я давно следила за тобой и твоей жизнью, — словно прочтя в моей голове затерявшийся там вопрос, начала она. — Оттого и послала свою внучку, чтобы она вас перехватила по дороге домой. Мне нужно было тебя как-то отблагодарить. Да, я заплатила тогда тебе те деньги, что ты просил за свою работу, и даже больше. Я подлечила твою рану в восемьсот двенадцатом, но… С годами я поняла, что значила для меня эта книга, и чем заплатил ты за свой проступок. Я находила тебя то тут, то там, в разные годы и в разных твоих воплощениях, но смогла по настоящему отблагодарить тебя только в этой твоей жизни. Тогда, когда ты действительно особенно остро нуждался в моей помощи. Запомни, бродяга, за всё нужно платить по достоинству!
Ведьма замолчала, опустив веки. Прошло около минуты, и я уже начал подумывать, что старушка уснула. Но вдруг её глаза резко распахнулись, и она продолжила, будто и не было никакой паузы.
— Теперь я исполнила то, что должна была сделать, и могу спокойно покинуть этот мир. Ты же постарайся нигде не задерживаться. Поскорее возвращайся домой, так как все твои способности с каждым днём начнут угасать. А тебе ведь ещё нужно будет ими воспользоваться. Ты верно решил, чтобы ехать вместе с вашими соседями. Они, конечно, люди не добрые, впрочем, ты и сам это понимаешь. Но другого, более лучшего варианта, я сейчас для тебя не вижу. Езжай с ними и не поминай лихом…
Старуха замолчала и, вновь закрыв глаза, откинулась на спинку кресла, будто разговор отобрал у неё последние силы.
— Спасибо, — только и сумел вымолвить я в ответ на её речь.
— Ступай, — махнула ослабшей рукой ведьма, не открывая глаз.
Я решил не делать лишних движений и тихо удалился. На улице уже сгустились сумерки, и, идя по мокрому асфальту, я вдруг понял, что мои ноги уже ни капли не болят, а костыли нужны только лишь для того, чтобы не подвернуть ослабевшие после долгого бездействия стопы.
[1] Спи́сок (от спи́сывать) — списанный откуда-либо текст, а также документ, содержащий такой текст.
