В 70-80 гг. семьёй педагогов-новаторов Бориса Павловича и Елены Алексеевны Никитиных была создана необычная для того времени воспитательная система. Целью их педагогики было осознанное родительство — всестороннее воспитание и развитие с самого раннего возраста, как говорится, с пелёнок, до того, как ребёнок пойдёт в сад и школу. Своими трудами они опередили время, но Борис Павлович оставил для нас книги, исследования и сборники развивающих игр. И конечно, своих потомков, которые являются продолжателями его дела.
Предлагаем вашему вниманию текстовую расшифровку видео-интервью, которое давала дочь Никитиных Анна Борисовна, многодетная мама, бабушка, акушер и детская медсестра, в январе 2023 года для АКЦЕНТ-ТВ.
******
— Аня, а часто у вас интервью берут?
— Да нет, мы не стремимся к интервью.
Когда-то и пытались не отказываться. Скажем так, не отказывались. Я, во всяком случае, не отказывалась, потому что хотелось всегда рассказать что-то более-менее близкое к правде о нашей семье. Всё-таки это из первых уст всегда более правдивая информация, чем это рассказывает кто-то. А вокруг нашей семьи всегда очень много разной информации.
— Но интерес есть?
— Интерес есть, да. Но, к сожалению, все эти интервью часто куда-то уходили. И мы всегда договаривались, что нам дадут эти материалы. И чаще всего это куда-то исчезало.
— А отклик какой-то был?
— Так, редко, когда был материал какой-то готовый. К сожалению.
— То есть это всё куда-то кануло.
— Кануло, да. Поэтому сейчас мы тоже не особенно рвёмся, хотя бывают звонки с телевидения, с одного, с другого канала. Но на телевидении я поняла, что это вообще не вариант, потому что, как у нас говорила мама, это вариант «кукареку». То есть, когда ты скажешь несколько слов, вырвут у тебя что-то из контекста. И вот это могут поместить. А глубоко в тему на телевидении, совершенно сейчас, насколько я так понимаю, невозможно. Я помню, как Елена Алексеевна — был прямой эфир какого-то телеканала, что-то там обсуждалось, что-то стало перетираться, — и она просто с возмущением встала и ушла оттуда. А она ходила где-то на заднике какое-то время, потом ушла вообще из кадра. Могло такое быть. Женщина прямая, она просто возмутилась. Для неё важно, чтобы глубина была мысли. Не просто так поверхностно что-то сказать, высказаться.
Вообще, это большая задача сейчас, мне кажется, и в воспитании, и вообще в образовании.
Огромная задача и, по сути, проблема у нас сейчас существует.
Я её очень вижу в том, например, что детишек сейчас, даже маленьких уже, раннее развитие это дало, какие-то ростки, их много. Но пытаются детей водить по разным кружкам или в развивающие какие-то группы. И что там происходит? Там тоже всего по чуть-чуть, помаленьку. Это, это, это дадут, а глубины нет. А что понимается под глубиной?
А я думаю, что дети сами вообще настроены на то, чтобы постигать именно глубину.
Например, в том, что они любят, маленькие детишки? Смотреть один мультик или слушать одну сказку. По много-много раз ты ему рассказываешь. Иногда за вечер можно десять раз одну и ту же сказку. Любимые какие-то вещи.
Удивительно!
И они каждый, вот, какой-то мультик тоже неторопливый, не тот, который мелькает, мелькают какие-то там бесконечные картинки, какие-то словечки. А вот такой неторопливый мультик дети могут смотреть тоже по много раз. Один месяц могут смотреть один мультик. И не надо ничего включать другое.
— И эти наши русские сказки — жили-были, и эти повторы бесконечные…
— Дети же сами это просят. А мы умудряемся всё это перебивать. Кстати сказать, это у Варшавского тоже есть, вот эта доминанта. То, что ребёнок чем-то занят, а мы начинаем его развивать, как нам кажется, важным. А у него какое-то самостоятельное дело. Вот он этим занимается, изучает, может быть, там какую-то верёвочку, когда ещё ползать начинает. Он же может эти верёвочки-пакетики щупать, не знаю, полчаса.
Я думаю, что сейчас мало детям дают вообще времени для самостоятельного какого-то познания мира окружающего. Это как у мамы хорошо в книжке написано, что детей либо забрасывают, либо заорганизовывают. То есть две крайности в воспитании. А должна быть вот эта середина, золотая середина, когда ты и внимателен к нему, и готов с ним, с малышом, заниматься какими-то делами.
Вот я тоже ориентирую, стараюсь родителей ориентировать на то, чтобы детей включать в свои дела. И самим тоже учиться включаться в их какие-то заботы, дела, когда они, допустим, играют во что-то, сами что-то придумывают и кого-то зовут тоже к ним подключиться. Вот это надо уметь делать, стараться.
Ну, допустим, у меня сейчас внук 4 года. Он прямо сейчас солдатиками невозможно увлечён. Причём, интересуется всем, что касается войн. Полтавскую битву, Куликовскую. Он уже во всём этом разбирается, как и я не знала никогда. Мы с ним вместе читаем про полтавский бой, бородинское сражение. И вот у него там какие-то баталии. Он меня зовёт: «Бабушка, иди посмотри, у меня тут клин идёт на свинью немецкую». Боже мой!
— Это в 4 года?
— В 4 года, да, сейчас. Но и я его зову тоже. Допустим, я делаю суп, я говорю: «О, какой у меня там богатырь свободен, чтобы мне помочь почистить морковку»? Он очень любит морковку чистить. Картошку не так любит, а морковку замечательно. Этим овощным ножом. «Сейчас, бабушка, я приду». Прибежит, сделает. Иногда уберёт, иногда не уберёт. Попросит бабушку, убери тут за богатырём. Я говорю – хорошо.
Всё время отслеживается этот баланс.
Важно, чтобы у ребёнка, у малышей, было какое-то время для самостоятельной фантазии. У него уже какие-то игровые сюжеты всевозможные. Он что-то рассказывает сам, что происходит. И в то же время, конечно, надо находить время, чтобы вместе что-то делать.
Мы с ним вместе, например, просто ездим куда-то.
Например, я проведываю новорождённых — беру его с собой. По дороге мы с ним там чего только… О чём только не поговорим.
— Такой военный акушер получается.
— Ну, может быть.
Такое замечательное, на самом деле, время, когда мы с ним вместе.
Мы в дороге книжки смотрим, читаем и рисуем, и пишем, и в окно смотрим.
— Мне кажется, очень хорошо, когда ребёнок понимает, чем занимаются его родители. Или внук понимает, чем занимаются родители и дедушки с бабушкой. То есть, он видит наглядно их трудовые навыки, трудовые проявления. Вы же живёте не в многокомнатной квартире, а живёте в доме на земле?
— Это великое счастье. Я так считаю.
— Рекомендуете?
— Чем дальше, тем больше понимаю, насколько наши родители были просто молодцы, что мы всегда жили на земле. И старый самый первый дом, и потом, где сейчас мы живём, я со своими внуками живу, и с братом, и с его семьёй, с пятью детьми. То есть мы тоже вместе. И спасает то, что земля рядом, что дети могут в любое время просто выйти на улицу побегать. Причём, в любом виде.
— И ты с ними вместе можешь побегать?
— Да, я с ними выбегаю на тот же снежок. Если выпал беленький снежок, как же по нему не побегать, не выбежать, или что-то слепить тут же?
— Получается, вот эта матрица жизни, она у вас заложилась с детства, в этом старом ещё доме, когда вы…
— Я думаю, во многом. У меня один из братьев так и считает, что философия людей, которые живут на земле, она совершенно другая. Она отличается от той философии людей, которые живут в многоэтажных домах.
— А чем?
— Ну, чем, я сейчас не буду углубляться. Это не моя как бы мысль. Спроси… Да, лучше пусть другой человек рассказывает кто. Но я думаю, что во многом меняется видение вообще жизни, потому что дом сам по себе, когда он на земле стоит, твой дом, там бесконечное количество всяких дел и хлопот, во-первых. Я думаю, что это люди знают. И эти дела-то не дают застыть как-то. А если ещё рядом с тобой дети, а особенно внуки, ты ещё более чувствуешь вот эту ответственность за маленького, ты не можешь, что называется, ударить в грязь лицом.
То есть тебе нужно… Ты как-то всё это делаешь не так торопливо, как, скажем, в юности. Не просто потому, что это надо быстрее сделать, а когда на тебя смотрят внуки, ты это делаешь с каким-то, вот, таким со вкусом, что называется, каждое дело. Причём я в этом отношении очень благодарна даже всяким бытовым делам. Готовка, мытьё посуды, уборка. Все даже эти вещи могут стать таким очень хорошим подспорьем развивающим.
И это развивает не только не хуже, чем эти развивалки, группы развития, которые сейчас существуют. А я считаю, что рядом с мамой или с разумной бабушкой, потому что мамы сейчас тоже очень разные, но с мамой рядышком, если малыш что-то помогает, вместе делает, он развивается просто великолепно. А кроме развития различных творческих направлений, в нём развивается ещё масса других качеств. И заботы, и внимания, и любви, и доброты.
А когда не один ребёнок, а двое или трое, так это вообще просто, я бы сказала, такое поле деятельности для творчества мамы, прежде всего, конечно. Папы тоже. Особенно когда в своём доме, там много всего для этого из возможностей есть. А вот в квартире, там больше на маму надежды.
— То есть получается, что можно совместить эти городские преимущества с преимуществами жизни на земле. Скажем так, деревенские преимущества.
— Ну, это было бы, да. Это идеально, конечно. Сейчас многие это понимают и как-то переезжают всё-таки с квартир.
— То есть, используют их уже как место постоянной жизни, а не просто как дачу, отдых.
— Да, да, да. Сейчас хаусы эти начинают пользоваться спросом. То есть невысокие дома. Двухэтажные, трёх, четырёх такие, но многоквартирные дома. Но всё-таки это уже ближе к земле. Уже как-то немножечко возврат идёт к этому. Это очень важно.
Я вообще считаю, что многодетные семьи в квартирах — это просто герои. Для меня это немыслимо. Я не очень себе даже представляю, как это можно всё организовать.
— Сразу разносить всё начинают. А тут они выбежали на землю. Пожалуйста.
— Да, хотя бы в этом отношении вот.
— А какие у вас ощущения от детства? Как проводили вы детство? От папы, мамы? Василий Белов очень хорошо описал свои ощущения в детстве. Я понимаю, почему он стал великим писателем потом. Мне интересно, как вы себя чувствовали в детстве?
— Ну, мы немножечко написали об этом, попытались. У каждого из нас из семерых, они всё равно впечатления разные. И попытались описать немножко их на нашем сайте.
Но когда мы встречаемся, детство нас вообще крайне, конечно, объединяет очень. Мы вспоминаем различные истории чуть-чуть, где-то подсмеиваемся, да не где-то, а во многом над собой, друг над другом. Я думаю, что самое интересное, что всех, может быть, даже удивляет, и нас самих тоже, что не было вот этой, как это говорят, у нас вас семеро, кого-то же должны больше любить родители или нет. А мы каждый раз, нас этот вопрос ставит в тупик. Мы никто не ощущал этого, что нас кого-то меньше любят. Да, папа выделял, но не кого-то конкретно, а выделял какие-то качества в каждом из нас.
— Ну, младших-то баловали?
— Кого, младших?.. Младшеньких всегда баловали. Но они недолго оставались. Не только родителями они балуются, ещё и старшими сёстрами-братьями. Только поэтому. А вот у папы с мамой, я, кстати, вот буквально, да чуть ли не сегодня, у меня вдруг какое-то такое возникло сравнение, что наши родители, как некие проводники между, вот, прошлым, хорошим, таким, не знаю, крестьянским ли, казацким ли, ну, папа же у нас казак вообще, Ставропольский казак, тоже станицами, тоже такими на земле всегда были, жили. И вот этими новыми научными достижениями, которые папа всегда изучал, то есть он вообще постоянно изучал книги, популярную литературу научную и не только популярную изучал, касающуюся педагогики, медицины.
— И всё время занимался этим. Воспитанием…
— И они оба, и папа, и мама, они как, вот правда, я почему-то их прям так и представила, как два проводника, вот как просто чистые, умные, воспитанные, интеллигентные люди, культурные люди. Ещё той культуры. Они же у нас всё-таки возраста такого, скажем, не молодые же были, нас уже, вот, родили и воспитали. И вот у них получилось это какое-то соединение вот этого прошлого и будущего лучшего, по сути.
Я поражаюсь тому, что читаешь сейчас эти книги, которые написаны ими уже лет 40, наверное, назад или 35.
— Я тоже на них вырос, как и родители.
— Ну, так ведь их читаешь, и это всё настолько современно. И там ещё столько много написано того, что ещё нам нужно заново развивать. Ту же мастерскую, например, дома. И много-много ещё.
Вот мамина эта книжка. Сейчас мы переиздали её. Здесь целый сборник получился. Да, здесь «Я учусь быть бабушкой». Вот ещё эту книжку. Сейчас уже такой спрос большой на неё. Это по развивающим играм. Здесь много дополнительной информации, глав новых, которые уже дополнили и мы, и наши внуки уже. Дети и внуки.
Как-то они, я не знаю, своей чистотой ли, своей такой, не знаю, верой в лучшее…
Для меня вообще папа такой один из удивительных людей, который был всегда в духе.
Ну, что такое человек в духе?
На мой взгляд, это тот, который действительно не знал вообще уныния.
Он никогда не опускал руки. Даже если его что-то огорчало, вот он так на мгновение огорчится, как говорят, схватится так за голову, например, там научные работники медицинские, там Минздрав: «Боже мой, что же они делают»?! И всё.
Или, допустим, если что-то касалось, ну, нас там, воспитания, кто-то сделал там, ну, я не знаю даже сейчас, что вспомнить. Ну, например, вот просто сейчас что вспоминается. Случилось так, что один из друзей моих братьев, ну, стащил кошелёк. Как уж папа там его вычислил, что именно он это сделал?.. Но я краем уха просто услышала вот его разговор. Просто шла мимо двери, и он там что-то говорил этому парню. Вот буквально две-три фразы мне вот прямо влепились, что называется, впечатались. Очень определённо, настолько уверенно, настолько… Ну, я не могу сказать жёстко, но и жёстко, наверное. Но настолько это убедительно произнесено было, что мужчины не могут брать чужое. «Если тебе нужны деньги, ты подойди и скажи. На хорошее дело всегда деньги найдутся, я тебе дам. Но мужчина не может брать чужое. Он может только отдавать, если ты мужчина».
Вот как это у него так получилось?..
Он во многом очень был определённый, чёткий. Даже всё, что касается всего нашего спортивного окружения.
Сколько было тоже разговоров насчёт того, что опасная, ой, какая опасная обстановка у вас, ужас. Столько спортивных снарядов, столько инструментов. Настоящих причём. Целая мастерская. Там реально столярных, слесарных инструментов масса. На улице топоры, вилы и так далее. Ножи везде и всюду. У меня тоже внук давно уже режет ножом. Без никаких проблем вообще.
Почему травм-то нету серьёзных? Хотя, конечно, порезы, я думаю, любой резался у нас ножом. Почему спортивными вот этими снарядами занимаемся, тоже никаких вот таких травм серьёзных? Самое большое — это растяжение. И то это большая редкость.
А вот потому, что чёткость очень была в каких-то вещах. Вот папа настолько учил с самого начала.
Родителям сейчас приходится много раз об этом говорить. Нельзя ребёнка брать и ставить туда, куда он сам ещё не забирается. Нельзя его подвешивать к турнику, к колечкам, если он сам ещё до туда не добирается и не хватается. Только сам.
Забирается на лесенку — значит, нужно, чтобы он сам научился с неё спускаться. Это трудно, но надо этому не за него делать, а вот страховать, помогать, очень умно делать.
Я часто привожу такой пример, что если ребёнок хватается за стул и начинает его тянуть на себя, и стул может упасть, что мы обычно делаем?
Хватаем, держим или ребёнка, или стул, или помогаем ему забраться на этот стул.
Что делает папа наш? Он помогает стулу падать на ребёнка.
— Подстраховывает этот стул?
— Ну конечно, чтобы тот понял, что стул-то неустойчивый, тут надо быть осторожнее, и уже не лезет на этот стул. Уже с таким осторожным умом.
И всё, что касается страховки вокруг снарядов, что нельзя мешать тому, кто занимается на спортивном комплексе.
Целый ряд у нас правил на спортивных снарядах, которые надо соблюдать. У нас тоже целый список висит, я сейчас не буду перечислять. Но они-то в нас впечатались, все эти вещи, когда ты с папой этим занимаешься. Они все с тобой живут и кажутся само собой разумеющимися.
Поэтому иногда даже удивляешься, как люди взрослые так позволяют с ребёнком обходиться. Мы всё делаем для того, чтобы он потом падал, ударялся. Опасно чтобы всё было.
А в общем-то, правила не такие сложные. Вот просто немножко вникнуть в них, чуть-чуть прочувствовать их на себе, эти правила. Вот я до сих пор себя, вот даже сейчас, как говорится, идёшь и понимаешь, что через эту лужу я смогу перепрыгнуть, а вот через эту уже не смогу. То есть, вот это чувство своего и тела, и своих возможностей, и своих способностей, это всё из детства. Вот откуда оно.
— Причём, если учесть, что ваши родители не были такими профессионалами, докторами наук в чём-то.
— Ой, слава Богу.
— То есть у них было незашоренное видение. Хотя с точки зрения профессионализма высокой, они были высокие профессионалы во многих областях. Это так.
Илья Аркадьевич Аршавский про них как раз говорил, что у них есть какая-то интуиция очень сильная.
А я думаю, именно потому, что они как раз не чувствовали себя такими снобами, а вот всегда были открыты к тому, что чему-то всегда можно учиться. Они же учились у нас же, у детей.
— Разумному причём.
— Разумному, интересному, новому. И всё время не по каким-то шаблонам действовали.
Во-первых, исходили действительно от возможностей детей. И, с одной стороны, вроде бы шли за ними, а с другой стороны, всё равно они… Как это представить себе? Они же для нас всё равно до сих пор недостижимы в чём-то, наши родители.
Вот ко мне сейчас приходит очень много пар, которые сами развиваются, а о родителях рассказывают так, что телевизор смотрят родители, уже дедушки и бабушки, получается, а к внукам не идут, им неинтересно, они очень устают от внуков.
А я думаю: как можно от внуков уставать?
Как может быть неинтересно с внуками?
Да это настолько сказочно!
Это настолько интересно!
Это ещё интереснее, чем со своими детьми.
Редактирование текста — Минина Э.
