Начало здесь
Дед появился в нашей палате в первых числах сентября. Не помню точно какого именно числа. Мне к тому времени уже два раза взрезали ногу, рана была розовой, аккуратной, напоминала наконечник копья — треугольная, остриём вниз, к ступне. Каждый день её стягивали полосками пластыря, плотно бинтовали, и до следующего утра я был свободен.
Ну, не считая капельниц вечером.
Правда, донимала температура, которая упорно лезла к вечеру. Врач смеялась и говорила, что у рыжих всё происходит не как у людей.
Да, кстати, я рыжий.
В палате нас было шестеро, ко времени, когда появился дед, двое одноногих, пожилой, вполне крепкий мужик, не помню, что с ним стряслось, и здоровенный, болезненно тучный судебный пристав с вскрытой задницей.
Я уже вполне уверенно прыгал от палаты до уборной, съедал всё, что приносили, и донимал врача одним и тем же вопросом — когда на выписку.
На месте деда лежал юный, неимоверно манерный стюард с взрезанной от плеча до запястья рукой. О нём было известно, что у него две мамы, а рука у него загноилась после неудачно поставленной капельницы. Правда, врач в перевязочной скептически хмыкнул, услышав эту историю.
Сына двух мам выписали, и уже полчаса спустя в палату ввели отёкшее, сизо-багровое тело. Санитарки посадили деда на кровать и ушли.
А он остался.
Очень скоро выяснилось, что дед может говорить только “ы” и “гуа”, не умеет пользоваться ложкой и вилкой, дочиста вылизывает тарелки и ест, как щенок спаниеля. То есть, не наедается никогда.
Ел он всё и всегда. Как только миска попадала ему в трясущиеся руки, его движения становились точными и быстрыми, он пожирал всё, не пролив ни капли, не уронив ни кусочка.
После чего застывал.
Просидев так несколько часов, приходил в возбуждение, начинал шарить по кровати, собирать и есть что-то невидимое с одеяла, подушки и пола.
Судя по всему, мозгов у него осталось тоже, примерно, как у щенка спаниеля.
Снять ветхую просвечивающую тенниску и вытянутые тренники он сумел, а вот надеть — нет.
Он порывался куда-то идти, пытался натянуть штаны вместо рубашки, гукал, вставал с кровати, делал пару шагов, крутился на месте, садился снова и так, пока не погасили свет.
Уже за полночь мы поняли, что памперс деду меняли очень давно, а сам он сообразить, что в какой последовательности требуется сделать в туалете, не в состоянии.
Со смесью отвращения, любопытства и какого-то болезненного восторга я наблюдал за перемещениями во времени и пространстве этой человеческой руины.
И постоянно задавал себе вопрос — что до такого состояния выжгло мозг этому существу, что некогда было человеком?
Оказалось, что он не так стар, как все мы думали, ему было всего 65 лет, и я сразу вспомнил, что с моим братом каждую субботу играет в футбол семидесятидвухлетний профессор-химик.
Боли дед тоже не чувствовал, или не в состоянии был выразить свои ощущения. Или уже не мог их правильно понять и осмыслить? Всё больше он напоминал мне какой-то электрический прибор на последнем издыхании. Ток ещё проходит, но провода уже искрят, где-то коротит, до управляющего центра доходит беспорядочный шум.
Я смотрел на бессмысленного деда и вспоминал давно прочитанную на каком-то форуме историю. Кажется, на сайте Лотоса, но могу ошибаться.
Человек рассказывал о разговоре со своим знакомым, который достаточно долго, вроде бы ещё с советских времён работал в какой-то закрытой конторе, занимавшейся исследованиями по передаче информации. Я уже не помню, как именно, но в какой-то момент у них появились данные, которые говорили о том, что человечество является узлом невероятно огромной информационной системы, и с точки зрения этой системы, единственная задача человечества — обеспечивать качественную передачу сигнала.
Пророческие сны, особо яркие видения, навязчивые мысли, которые сводят нас с ума, всё это обрывки передаваемой информации, которую случайно ловит та часть мозга, которая дана нам для собственного использования. Мы не в состоянии интерпретировать и даже хоть как-то достоверно осознать смысл этой информации, отсюда и безумные мысли, кошмары и сумасшествие.
Многие люди вообще не чувствуют этот чужой поток, проходящий через них, они функционируют совершенно спокойно, и чем больше такая усреднённая рабочая масса, тем качественнее прохождение сигнала. Некоторые же люди, с точки зрения этой метасистемы, ущербны — они способны воспринимать и запоминать фрагменты чужой информации.
Возможно, это приводит к снижению качества сигнала, поскольку такие люди, как правило, долго не живут. В первую очередь, не выдерживает мозг. Но чаще всего, такие “пробои”, “озарения” исчезают сами собой после каких-нибудь неприятных событий в жизни такого человека, и он погружается в обычную рутинную жизнь. Так система восстанавливает свою функциональность.
Ещё в том сообщении было что-то о Ремонтниках системы, которые вмешиваются в более серьёзных случаях. Что именно, уже не помню.
Я прочитал ту историю и забыл. Мало ли что можно найти в сети.
Но чем-то меня этот пост зацепил, и я решил его поискать. И — не нашёл. Помню, что пробовал найти другие посты того пользователя, но не нашёл никаких его следов, а сейчас, конечно, даже ник его не вспомню.
Дед казался мне сломанной деталью системы. Он реагировал только на внешние раздражители, в нём не было ничего своего, внутреннего.
Деду сделали операцию, вскрыли и вычистили загноившуюся рану на руке, регулярно кололи антибиотики, витамины и ещё какой-то хитрый коктейль. У деда понемногу спала отёчность, он начал кивать, когда к нему обращались и даже пару раз сам дошёл до туалета, который был в самом конце больничного коридора.
Прошло три или четыре дня.
Мы досмотрели сериал, который крутил на своём ноутбуке байкер, попавший к нам после того, как чуть не загнулся в больнице славного города Балашиха, выключили светильники над кроватями и каждый ушёл в свой кокон.
Байкер, наконец, смог уснуть, потихоньку засыпали и остальные. Я тоже на какое-то время задремал, но скоро проснулся. Уже второй день меня донимала боль в колене здоровой ноги. Вся нагрузка теперь приходилась на неё, и к вечеру колено горело огнём. Я не выдержал, попросил обезболивающее, но таблетка почти не помогла, а просить что-то посильнее не хотелось.
Я лежал в болезненной полудрёме, пытаясь пристроить ногу так, чтобы можно было снова задремать, когда увидел, как тихо приоткрывается дверь.
В палату прошаркал дед. Как он выскользнул в туалет, я не слышал.
Дед возился у двери, пытаясь её закрыть.
Свет в коридоре был почему-то приглушённым, и в палату не доносилось ни звука. Хотя обычно гнойная хирургия двигается, шевелится и звучит круглосуточно.
Дед упорно толкал дверь, сопел, пыхтел, кажется, ему было страшно важно закрыть её как можно плотнее. Он никак не мог понять, почему она не закрывается, а сообразить, что надо потянуть ручку вниз, чтобы спрятался язычок замка, остатков разума уже не хватало.
Он начал обиженно постанывать, приоткрывал дверь и хлопал ей всё сильнее. Я чувствовал, что остальные тоже проснулись, но никто не двигался. Все ждали, что будет дальше.
Победит ли дед.
Это было какое-то странное оцепенение. Я понимал, что всё происходящее абсолютно реально, но не осталвляло ощущение сна.
Не двигались и остальные, а дед всё сопел, постанывал и воевал с дверью, словно за ней был кто-то, кого никак нельзя было пустить в палату к живым беспомощным людям.
Наконец, он присмотрелся к ручке, медленно потянул её вниз и захлопнул дверь.
Торжествующе крикнул “хе-хе!” и зашаркал к своей кровати.
Похоже, на этом невеликие силы окончательно покинули его мозг, и раздеться он уже не смог.
Стоило ему закрыть дверь, как оцепенение спало. Палата задвигалась, зашуршала, заскрипела, наполнилась обычными ночными звуками.
Выходить мне почему-то не хотелось.
Спустя несколько дней его выписали.
Больше у деда не было ни единого проблеска осмысленных действий, реакции вернулись к чистому автоматизму, сканированию пространства в поисках пищи и сну.
В ту ночь что-то из-за границ неимоверно простого дедова мира проникло в него, и мы видели призрак, отблеск того, каким, может быть, был этот человек до того, как нечто полностью выжгло ему не просто мозг, а стёрло саму его личность, человеческое существо.
Чем-то он напомнил “потеряшку”, который рапортовал мне на Красной площади об утраченной Гиперборее и призывал к бдительности. Я уверен, что у него был в жизни момент, когда он увидел нечто, выходящее за границы его понимания, восприятия, самого понятия о мироустройстве, и это нечто запустило какие-то процессы, которые и привели к тому, что в 65 лет человек превратился в бесполезный сломанный автомат.
Больница само по себе место текучее, постоянно меняющееся, здесь постоянно происходит столкновение ветвей Яви, тут легко поймать отголоски других миров. Правда, мало кто это понимает, и даже тот, кто на это способен, как правило, погружён в собственную болезнь, свою боль, борьбу за возврат в свой мир.
Остро ощущают это движение здесь как раз такие опустошённые и сломанные существа. В их выжженную пустоту врываются вихри иных миров, мучая, заставляя видеть тени того, кем они когда-то были. Или замирая от ужаса в ожидании Ремонтников.
Уже потом, после больницы, когда я начал нормально двигаться и раздвижная трость отправилась в шкаф, в разговоре мой собеседник, когда я ему рассказал о деде, обронил:
— Таких людей всегда много не только в больницах. А почти в любом месте соединения версий реальности. Или, как ты говоришь, ветвях Яви. Если где-то есть скопление сумасшедших, значит, там можно перейти границу. Такие места их притягивают. Не знаю точно почему.
А про ремонтников и информацию он не сказал ничего.
Не сразу, несколько месяцев спустя, я осознал одну очень простую вещь. Чем шире и гибче границы той Яви, которую вы для себя выстроили, чем больше существ, смыслов и возможностей туда вмещается, тем надёжнее ваша опора в Мироздании. Тем меньше вероятность, что появится нечто, с осознанием чего вы не справитесь, и это разрушит вашу самость, вашу собь.
Что случилось с дедом, я не знаю. Говорят, его забрала жена. Моложавая, очень опрятная и подтянутая женщина с неподвижным лицом.
Продолжение следует...
Примечания автора:
Этот текст я принципиально выкладываю бесплатно, но буду признателен за оценки и награды текста.
Прошу понять правильно — это не роман с четко определенным сюжетом. Информация мира приходит не по заказу, обрабатывать её я тоже не всегда могу быстро, к тому же, не всегда сразу понятно, как перевести её в понятные людям слова и образы. Не всегда сразу понятно — стоит ли, вообще, публиковать узнанное и пережитое.
