Черешневый компот

Таша отчитывала секретаря за ошибки в документах, голос её, как всегда, звучал хрипло и низко. Она знала, что женский голос должен быть более мелодичным и выше по тембру, но её звучал простуженным фаготом и совсем не соответствовал Ташиному нежному чадолюбивому сердцу. 

Таше казалось, что это постоянное ощущение саднящего, израненного горла или ротовой полости у неё было с самого детства, со времени, когда ей вырезали гланды. С тех пор ей то и дело приходилось переживать различные врачебные вмешательства, и после каждого из них голос становился всё глуше, всё грубее.
Во время этих процедур Таша невольно возвращалась к тому кошмару её детства, из-за которого не спалось по ночам, и выработалась привычка ложиться очень поздно, когда усталость просто уже валила с ног, и Таша погружалась в тяжелый глубокий сон. 

Она помнила, что папа несколько раз отказывался от операции, но отоларинголог настаивала, и отец повез Ташу в больницу. Она плакала, он сердился, даже накричал. Как она теперь, будучи взрослой, понимала: переживал из-за своего безсилия помочь дочери. Она осталась в больнице одна. Ей казалось теперь некому защитить её от предстоящей боли. Было очень страшно и внутри поселилась глухая тоска. Она не спала всю ночь перед операцией. Боялась закрыть глаза. Стены палаты в темноте были совершенно чёрными, покрытыми какой-то толи паутиной, толи плесенью. На них сидели кошмарные мохнатые насекомые огромных размеров и шевелились с отвратительным шуршанием.

С рассветом жуткие ведения ночи рассеялись, настало утро и дрожащую Ташу повели на операцию. Ей сделали укол, и гортань враз онемела. Но Таша все равно всё чувствовала. Боль была тупая, но сильная. Горло словно скребком выскребали. Тошнило. Но самое ужасное началось уже потом, когда она лежала в палате. Заморозка отходила, и её истерзанное горло начинало вопить от боли. И снова Таша боялась закрыть глаза. Ей казалось мохнатые твари на чёрных стенах протянули к ней свои щупальца и душат её. В изнеможении она провалилась в сон только под утро, когда мрак рассеялся, а с ним и кошмар. 

Тётка, сестра отца, тётя Люба принесла её любимый черешневый компот. Но Таша даже представить не могла, как она будет глотать большие ягоды своим распухшим израненным горлом. 
Проходила соседка по палате, Мария Андреевна, гладила по голове, уговаривала попить компотика. Она помнила доброе лицо этой сердобольной женщины. Если бы не она, Таша бы просто сошла с ума. 

И вот уже прошло столько лет, а Таша снова и снова изматывает себя работой, чтобы приехать домой далеко за полночь и просто повалиться в постель. И спать без кошмарных сновидений, уйти во тьму и вернуться обратно со звонком будильника.

Сегодня она опять приехала домой в час ночи. Еле ноги приволокла. Не ела вечером, но пить очень хотелось. Она открыла холодильник: на полке стоял тёткин черешневый компот. Таша налила полную кружку, стараясь не дать ягодам просочиться. Ей было лень взять ситечко. Она видела, как несколько огромных сочных ягод упали в кружку, но не стала их доставать. Обойдется. До сих пор не могла позволить себе проглотить большие черешины, хотя тетка специально для неё доставала из ягод косточки. 

Села в кресло, потянулась включить музыку и передумала. На столе стояла толстая свеча, подарок подруги. Она зажгла, комната наполнилась её любимым ароматом вербены. Таша положила ноги на кресло напротив и отхлебнула ледяной компот. И вдруг по горлу покатилось сочная черешневая мякоть. Она обволакивала его холодной нежной сладостью. Таше вдруг захотелось раствориться в этом чудесном ощущении внутри её горла. Она глотнула ещё компота и снова поймала ягоду. Теперь она уже намеренно подержала её во рту, перекатывая по нёбу. Блаженное ощущение целительной силы ягоды во всём горле продолжалось.

Таша вдруг увидела себя снова маленькой в ночной больничной палате. Она оглядывалась по сторонам и видела, что страшные, всегда затянутые паутиной стены с копошащимися на них тварями, оказались затянутыми темно-вишневым, как черешня, почти черным бархатом. Его хотелось погладить, дотронуться рукой. На него было приятно смотреть. 

Таша отхлебнула ещё замечательного теткиного напитка и снова почувствовала на губах ягоду. И чем дольше она держала её во рту, тем спокойнее становилось ей на душе. Глаза закрылись, и тихий бледно-розовый свет полился от ягоды в горло. Крошечные искорки плясали, кружили в  замысловатом танце, словно светлячки на лесной полянке. Таша ощущала невыразимое блаженство. Будто каждая искорка дарила её горлу свою любовь, а голосу бархатистую нежность, смягчяя его, наполняя лаской. 

Будильник зазвонил, как всегда, в шесть. Таша открыла глаза, понимая, что заснула в кресле. На столе стояла кружка из-под выпитого черешневого компота. Вспомнился сегодняшний волшебный сон. Таша всегда помнила свои сны. Но впервые поняла, что тот вспоминает с удовольствием, снова и снова возвращаясь к прекрасным ощущениям в горле. Она невольно дотронулась до шеи в области горла рукой и вновь увидела внутри целительный танец розоватых искорок. 

-  Чудеса, — неожиданно для себя вслух сказала Таша. И не узнала собственный голос. Он всё еще был низким, но в нём чувствовалась необычайная женственность. Грудной сочный тембр обволакивал и чаровал своей глубиной. Таша внутренне улыбнулась и взяла телефон. Тетка просыпалась на рассвете. 
- Тёть Любочка, — произнесла она, услышав теткин голос. 
- Кто это? — спросила тётка, не узнав. 
- Это же я, Таша, тёть Люб, — отозвалась Таша. 
- Что у тебя с голосом, не узнать, как звучит красиво. Что ты с ним сделала? 
- Это не я, тёть Любочка, это твой компотик. Твои волшебные черешенки. Вот я и звоню поблагодарить тебя. 
- Где же ты их там нашла, солнышко. Ведь я, помня, как ты с детства боишься глотать ягоды, в этот раз сделала тебе компот совсем без ягод. А ты говоришь: ягоды. Совсем заработалась. Ну да Бог с тобой. Хорошо, что мой компотик тебя порадовал. Думала о твоем горлышке, когда варила, вот и вышел на славу.