Начало здесь
Пройдя через небольшой коридорчик, я открыл дверь и сразу закашлялся от попавшего в лёгкие едкого табачного дыма. Посреди комнаты в синем свете небольшого старинного светильника, висевшего на стене, на кожаном кресле, точно на троне, восседала старуха в каком-то тёмном одеянии с сигаретой в зубах. Ни её лицо, ни что-либо другое из-за мрачного освещения, клубящегося дыма и слезящихся из-за него глаз, я детально рассмотреть не смог. Преодолевая желание выскочить поскорее на улицу, на свежий воздух, я усилием воли всё-таки заставил себя шагнуть вперёд. Для устойчивости опершись спиной о стену и протерев тыльной стороной ладони глаза от слёз, я снова взглянул на знахарку и не пожалел, что имел сейчас за спиной надёжную опору. Передо мной сидела та самая Маркиза — чёрная кошка, которая так бесцеремонно гуляла вчера по дому, где мы поселились. Точнее, это была не сама кошка, а её голова с жутковатым неподвижным взглядом, расположенная на туловище женщины. Я вновь, теперь уже не церемонясь, всей пятернёй по-быстрому стёр продолжающие течь слёзы и с облегчением понял, что кошачья морда мне всего лишь привиделась. Наверное, моё воображение в последнее время разыгралось не на шутку. Теперь я видел обычное лицо очень старой женщины с сигаретой во рту, которая изучающе смотрела на меня, чуть прищурив подслеповатые глаза.
— Доброе утро, — выдавил я из себя хриплое приветствие.
— Снова ты? — проскрипела старуха таким тоном, будто я своими посещениями ей уже до чёртиков надоел.
Присмотревшись повнимательнее, я понял, что мы с ней действительно где-то встречались. Только где? Влезать в голову знахарки я даже не пытался — если она своей внучке поставила такую непробиваемую защиту, то что тогда говорить о самой целительнице. “Целительнице… — повторил я про себя часто вспоминаемое мной слово. — Да она больше похожа на ведьму, чем на простую сельскую знахарку. Седые волосы, нос крючком, едва заметная восточная раскосость глаз… И всё же, где же я её… Стоп! Ну конечно! Это же та самая старуха (та самая?!!), что лечила меня в восемьсот двенадцатом году! Точнее не меня, конечно, а Дениса Давыдова. И тем не менее… Нет, но это же бред, — судорожно размышлял я, не отрывая взгляда от лица ведьмы. — Какая та же самая? Это сколько же ей получается сейчас лет-то будет, если тогда в тысяча восемьсот двенадцатом она уже была дряхлой и сморщенной, как столетний сухофрукт? Может быть, это внучка той старухи-знахарки?” Всё это пронеслось у меня в мозгу за считанные мгновенья.
— Признал, бродяга? — усмехнулась беззубым ртом ведьма.
— Да… но…
Хозяйка дома не дала мне сформулировать свой вопрос.
— Много ты знаешь, сколько люди живут… — недовольно проскрипела она, словно прочитав мои мысли. — Что ты вообще понимаешь в этом мире?.. — Скептический взгляд бесцветных, словно выцветших за столетия, глаз. — Нахватался вершков… А теперь только и знаешь, что влезать в головы людей да гадить, топтаться своими грязными сапогами по чистым светлицам.
Я стоял молча, не зная, что сказать, и чувствовал себя неким самоуверенным учеником-зазнайкой, которого мудрый учитель уличил в безграмотности и невежестве перед всем классом и теперь жёстко ставил его на своё место.
— Да ты не столбыч перед глазами, не столбыч… садись, коль пришёл, — голос старухи чуть смягчился.
— Спасибо.
— Да не пялься так на меня. Со мной твои номера не пройдут. Поживи сперва с моё, тогда поймёшь что к чему, — знахарка сделала последнюю затяжку и загасила окурок в небольшой пепельнице, стоящей на столе.
В то же время весь дым, клубящийся здесь сизыми облачками, куда-то бесследно исчез, словно и не было его. Теперь я смог, наконец, нормально осмотреться и более детально разглядеть помещение, в котором пребывал уже несколько минут. Это была небольшая комнатка, видимо, предназначенная для приёма посетителей, с большим зашторенным окном, и пропахшая табачным дымом. Смешиваясь с какими-то ещё неопределяемыми моим обонянием мистическими запахами, он, как более привычный, всё же не давал присутствующему здесь человеку полностью отстраниться от реальности и погрузиться в иллюзию потустороннего мира. Кроме двух кресел, хозяйского и гостевого, стоявшего у стены напротив, в комнате был также длинный деревянный стол на толстых резных ножках, расположившийся по левую руку от хозяйки дома. Своей массивностью и прочностью он словно олицетворял надёжность и гарантированную уверенность в результатах всего того, что хозяйка обещала своему пациенту. Стол наполовину был заполнен какими-то баночками и пузырьками, а на второй половине, ближе ко мне, находились пепельница и большая, видимо, очень старая книга в необычном переплёте. “Не удивлюсь, если это окажется человеческой кожей”, — почему-то мелькнула в голове странная мысль, наверное, навеянная прочитанными когда-то историями о чернокнижниках, ведьмах и прочих слугах дьявола. Слева от меня у стены стоял высокий, вполне современный шкафчик со стеклянными дверцами, похожий на медицинский. Он был здесь единственным предметом мебели, который своим видом разрушал созданный под старину интерьер комнаты, и был заполнен всевозможной знахарской утварью и пузырьками. Однако самой выдающейся деталью интерьера, несомненно, являлась большая картина, висевшая на стене в красивой позолоченной раме. На ней в тёмных, мрачных тонах был изображён какой-то вельможа в парике, положивший одну руку на красивую резную подставку из красного дерева. Его надменно-насмешливое выражение пронзительных чёрных глаз словно говорило: “Вы все здесь пыль, букашки по сравнению со мной, поэтому смиритесь со всем, что с вами происходит”.
Я оторвал взгляд от портрета, прошёл к гостевому креслу и присел, отставив костыли в сторону. “А вдруг старуха и правда сильный целитель, и от неё я уйду уже на своих ногах”, — подумал с надеждой и вновь замер, увидев то, чего не видел из-за высокой спинки ведьминого кресла. Это была та самая деревянная декоративная подставка. Я почему-то был абсолютно уверен, что именно на неё опирался этот высокомерный вельможа с картины. Сейчас на подставке стоял какой-то необычный цветок, напоминающий собой человеческую голову со множеством свисающих вниз зелёных косичек.
— Память о моих предках, — с гордостью произнесла старуха, увидев, что я заинтересовался картиной. — Так же, как и цветок. Кстати, называется Медуза Горгона. Правда, прелестное создание? — в её голосе я уловил намёк на теплоту и заботу, но деликатно промолчал, потому как лично мне это “прелестное создание” не нравилось от слова совсем.
— Да, ну так с чем ты на сей раз ко мне пожаловал? — голос ведьмы вмиг стал деловым и строгим.
— Так вы же… — начал было я и осёкся, вспомнив заповедь, которой сам придерживался: человек, пришедший к целителю, должен непременно озвучить свою проблему и попросить о помощи.
— Хочу попросить вас помочь мне вылечить мои ноги, чтобы я снова смог нормально ходить.
Знахарка продолжала сверлить меня пронизывающим взглядом, словно ждала продолжения моего рассказа. Однако мне нечего было добавить, и я тоже молчал, ожидая, будто обречённый на смерть заключённый, окончательного вердикта суда.
— А ты знаешь, чем тебе за это придётся заплатить? — наконец проскрипела старуха, по-прежнему не отводя от меня глаз.
— Нет, — откровенно признался я.
— Жизнью, милок! Жизнью!
Я бы, наверное, вскочил с места, если бы у меня были здоровые ноги.
— Жизнью?! — переспросил в надежде, что ослышался, а в душе почему-то радуясь, что старая ведьма не потребовала отдать за исцеление свою душу.
— Не прикидывайся глупым и глухим, — подалась вперёд старуха. — Ты прекрасно всё слышал. Да, жизнью, но… — она сделала паузу, — конечно же, не своей.
— А чьей тогда? — я судорожно проглотил комок, внезапно образовавшийся в горле.
— Странный ты человек, — заметила ведьма (называть её знахаркой, а тем более целительницей у меня просто язык не поворачивался). — Подумай сам, зачем мне морочить голову и тебя лечить, если потом забирать твою жизнь. Ты мне должен подарить жизнь любого другого человека.
Услышав такую цену, я потянулся за костылями, чтобы немедленно уйти.
— Не торопись, бродяга, — голос старухи вновь потеплел, если эти изменения в скрипе можно было так назвать. — Я не требую, чтобы ты кого-то убил… — беззубый рот подёрнула еле заметная улыбка. — Достаточно будет, если ты посвятишь мне смерть ранее убиенного тобой человека.
— Но я…
— Ой ли? — вновь оборвала меня ведьма, не дав возразить. — Ещё недавно ты пытался других убедить в своих способностях, а теперь сам сомневаешься в моих. А не ты ли на днях совершил… Как это называется в уголовном кодексе: склонение к совершению самоубийства? Верно? Конечно, этот человек был злодей и всё такое, и ты очистил мир от ещё одного паразита, но всё же факт остаётся фактом…
“Сагайдачный, — мелькнуло у меня в голове, — но откуда она знает? Впрочем, что это я совсем туплю… Она же мне только что прямым текстом сказала, что если сам чужие мысли читаю, как свои, и узнаю всё, что мне нужно, то этой зна… ведьме и подавно суждено всё это уметь, а то даже ещё и лучше. Судя по её взгляду, она видит всю мою жизнь, как у себя на ладони”.
— Так что? — настаивала на моём ответе старуха.
“А что я, собственно, теряю? — прикинул я в уме. — Сагайдачного назад не вернёшь, да и никому это и не нужно. Как говорит старуха, человеком он действительно был дерьмовым и, думаю, не только для меня одного. Ну и пусть забирает его себе, может хоть на том свете его как следует поджарят на сковороде курносенькие с рожками”.
— Я согласен, — сказал вслух.
— Ну-ну, — скрежетнула улыбкой ведьма, — ты же знаешь, как нужно говорить.
— Я посвящаю смерть убитого мной человека тебе, — вздохнув, произнёс я.
— Вот так-то лучше. Ну что ж… Плата получена, теперь пора приступить и к лечению.
— А деньгами сколько возьмёте? — решил уточнить я, чтобы окончательно закрыть вопрос по оплате.
— Да зачем мне твои деньги, — хмыкнула старуха. — Этого добра у меня хватает, а вот людей, за которыми покойничек числится, поди, сыщи.
— Как знаете… дело ваше, — не стал спорить я. — Только зачем это вам?
— А это уже не твоё дело, — строго зыркнула на меня ведьма. — У каждого свои методы работы… Небось, моя Наська-то говорила?
— Что-то говорила… А скажите, — мне в голову пришла интересная мысль, — если вам столько лет, то почему внучка такая молодая?
Старуха ухмыльнулась, помолчала, словно решая, говорить или нет. Потом, пожевав губами, сказала:
— Много вопросов задаёшь, бродяга. Но так и быть… Внучке моей годков уж более семидесяти будет, это она только на вид молодуха ещё…
От таких новостей я на короткое время впал в прострацию. “Мы, смертные, получается, всеми силами пытаемся поддерживать здоровье: мучаем своё тело физическими нагрузками, стараемся не есть вредную пищу, кормить свой мозг правильной информацией… А эти вот… бабули, спокойно живут себе несколько сотен лет и в ус не дуют, — размышлял я. — Интересно, каково же будет Василию, узнать, что он “кувыркался” ночью с семидесятилетней бабкой, если даже мне, не имеющему с ней ничего личного, от одной такой мысли как-то не по себе. Нет, пожалуй, не стоит ему об этом говорить, пусть лучше остаётся в неведении. Парень он впечатлительный, неизвестно, что ему в голову после такой новости взбредёт”.
— Ну, чего приуныл, бродяга? — прервала мои размышления ведьма. — Ноги-то лечить будем, али как?
— Будем, конечно, — вздохнул я. — Только у меня ещё один вопрос, — взглянул на собеседницу, чтобы понять её реакцию. Та, кажется, была сегодня в хорошем расположении духа, и в её глазах я прочёл позволение на вопрос. — Скажите, почему вы меня всё время бродягой называете?
— А кто ж ты ещё? — удивилась старуха. — Не ты ль туды-сюды по разным мирам носишься, будто угорелый? И кто ж ты тогда после этого? Бродяга и есть.
— Вы так это говорите, будто мне всё это нравится, — буркнул я. — Была б моя воля, я бы…
И тут я задумался, а действительно ли мне хотелось бы избавиться от возможности путешествовать во времени и пространстве? Ведь, что не говори, особой проблемы мне это не создаёт, разве что внезапность и спонтанность перемещения. Но вот если бы не эта возможность, сколько бы я не изведал разных временны́х слоёв, сколько бы не смог всего осознать, если бы не было возможности кратковременно проживать в том или ином мире. Одно дело неподтверждённые ничем и никем знания, приходящие из Ноосферы или прочитанные в книгах, и совсем другое — увидеть всё своими глазами и пощупать всё своими руками.
— Ничего, не переживай, — отозвалась ведьма, — не долго тебе уже осталось… — увидев, как я встрепенулся, добавила:
— Не всю жизнь будет тебя бросать в неизвестность. Тот, кто тебя наградил этим даром уже заканчивает собирать нужную ему энергию… Как соберёт, так твои скитания и прекратятся.
Я насторожился:
— Это что за энергию такую, и кто этот человек?
— Человек — не человек… Какая разница… Тебе многого ещё не понять. Ты в этой жизни ещё, как ребёнок, который только-только начал из кубиков слова складывать, а уж хочешь, чтобы тебе объяснили как поэмы пишутся. Погодь чуток, поживи пару-тройку столетий, ежели сил и возможностей хватит, — ведьма хохотнула. — Вот тогда, может чего и постигнешь чуть поболее, чем ныне.
— Я понял, это всё игры богов и полубогов. Так? — на мой вопрос старуха только пожала плечами. — Ну, вы хотя бы тогда объясните: куда деваются сознания тех людей, в которых я на время вселяюсь? Ведь пока я живу в их теле, их сознание должно же где-то быть?
— Сознание, то есть то, что ты называешь этим словом, — терпеливо пояснила моя собеседница, — это всего лишь одна из частичек огромной души. Душа — это вовсе не то, что представляет себе обычный смертный, она не живёт где-то в теле. Напротив, каждая душа может иметь одновременно несколько тел, в которых и проживает та частичка, которую ты называешь сознанием. То есть душа может одновременно проживать множество земных жизней, собирая необходимый ей опыт. Покидая тело, то ли после его смерти, то ли при каких других обстоятельствах, частичка просто возвращается в свою ячейку души и продолжает существовать с ней, как единое целое. Если есть потребность, она вновь может вернуться назад.
Старуха немного помолчала. В её руке неизвестно откуда появилась сигарета, но прикуривать она не стала. Помусолив её своими тоненькими, сухими, как хворост, пальцами, бросила в пепельницу и продолжила:
— Слыхал, небось, о таких людях, которые сидят в медитации несколько веков, а то и тысячелетий?
Я сразу вспомнил книгу доктора офтальмолога Эрнста Мулдашева, про его путешествия в Тибет, которую в своё время на одном дыхании прочёл наряду с другой эзотерической и околоэзотерической литературой. Там он как раз рассказывает о том, что существуют пещеры, скрытые от глаз простых людей, в которых до сих пор в состоянии самадхи находятся представители древнейших рас и цивилизаций, таких, как Лемурийцы и Атланты, когда-то проживавших на земле. Местонахождение этих пещер известно лишь особо посвящённым монахам. Они время от времени посещают эти места, чтобы следить за сохранностью тел, находящихся в вековом забвении. Всё это меня сильно интересовало, пока я не познакомился с литературой, в которой упоминались китайские бессмертные. Так называли даосов-алхимиков, достигших при помощи своих практик такой трансформации тела и сознания, что их физическая оболочка становилась, практически, бессмертной. Если они и покидали этот мир навсегда, то только по своему собственному желанию. С тех пор я и начал заниматься цигун и медитациями по-серьёзному.
— Вижу, что понимаешь, о чём я говорю, — скрежетнула ведьма.
— Да, понимаю.
— Тогда хватит болтать. Пора делом заниматься. Или ты думаешь, что кроме тебя мне нечем более заняться?
Естественно, я не стал возражать и спорить, а старуха взяла со стола, тоже неизвестно откуда появившееся чёрное покрывало и, громко дыша, направилась в мою сторону. “Прям Коперфильд какой-то”, — мелькнула у меня мысль, и в тот же миг мир, окружающий меня, исчез — покрывало опустилось на мою голову.
