Начало здесь
Через пару дней после возвращения из Таштагола я приступил к учёбе. Учиться мне нравилось. Нам преподавали интересные предметы: азбуку Морзе, метеорологию, радиотехнику, и даже был такой предмет, как «Способы выживания на труднодоступных метеостанциях».
Обучаться нужно было два года. После чего нас должны распределить по метеорологическим станциям Советского Союза: от Курил до Прибалтики. Я выбрал это учебное заведение потому, что хотелось романтики. И ещё, мой друг Виктор был на три года старше меня, окончил это училище и работал в горах Тянь-Шаня, в Киргизии. Приезжая в отпуск, он с восторгом рассказывал о своей жизни на метеостанции. Тем более я никак не мог определиться, кем хочу быть, и решил, что пока эта профессия для меня будет более приемлемой.
Но уже к середине второго курса понял, что я выбрал неверный путь. Решил забрать документы, засесть за учебники для поступления в техникум. Что здесь началось, для такого престижного училища в советское время это было ЧП. Меня начали разбирать и стыдить на всевозможных педсоветах, в райкоме комсомола и так далее, уговаривали остаться и закончить обучение. Даже моих родителей допекли до того, что они стали меня уговаривать не бросать учёбу. И я остался учиться дальше.
В июне 1969 года получил аттестат и был направлен в Красноярское Управление Гидрометеослужбы, куда вскоре и прибыл в составе примерно трёх десятков своих однокашников.
Здесь нас распределили по метеостанциям огромного Красноярского края. Мне выпала метеостанция Сухая Тунгуска. Она находилась на севере края, в месте впадения реки Сухая Тунгуска в Енисей, в девяноста километрах от Туруханска, выше по течению реки.
Условия работы и жизни на отдалённых метеостанциях были суровыми, поэтому распределяли по двое, тем более многие из нас были ещё несовершеннолетние. Меня направили вместе с моим товарищем Геннадием.
Из Красноярска до Дудинки мы шли по Енисею на трехпалубном дизеле-электроходе «Литва». Нас осталось меньше, человек пятнадцать, остальные были отправлены на юг края. Но наш корабль был заполнен пассажирами полностью. К тому же среди нас оказалась большая группа Московской творческой интеллигенции. У них был Круиз. Их было более двадцати человек. Все очень известные и уважаемые люди: Даниил Гранин, Лев Кассиль, Юлия Друнина, Маргарита Алигер, Григорий Горин, Булат Окуджава. Мне даже удалось сфотографировать всю их группу. Эта, немного пожелтевшая от времени фотография, хранится у меня до сих пор.
Мы могли запросто подойти к любому из них и заговорить. Иногда они и сами первые начинали разговор с нами. Они видели веселых молодых людей и хотели узнать, кто мы, откуда и куда направляемся.
Сами они тоже плыли весело. Развлекали друг друга очень остроумно. Заводилой в их компании был Горин. За те двое суток, что мы были вместе, чего он только ни придумывал.
Однажды он уговорил радиста этого корабля составить телеграмму, как будто из Москвы, для одного человека из их группы. В ней московские друзья поздравляли его с рождением дочки. И в то время, когда все пассажиры были на палубе, любовались красотой реки и её берегов, радист по громкой связи, по селектору по просьбе Григория, зачитал эту телеграмму. Человек, которому она предназначалась, впал в растерянность и замешательство, а Григорий смеялся, радовался, как ребёнок, поздравлял его за руку.
Запомнился мне разговор с Булатом Шалвовичем Окуджавой. Однажды он присел рядом на скамейку, где сидели мы с Геной. Долго разговаривал с нами. Его заинтересовала наша будущая профессия, работа на метеостанции. Так же о многом другом. Даже духовно-нравственное наше состояние немного прозондировал. Поинтересовался, какую музыку мы слушаем, какие поём песни. Я в то время знал наизусть, сам немного пел, все песни Окуджавы и песни Владимира Высоцкого. Я напел кое-что из репертуара самого Окуджавы. Его знаменитый «Троллейбус», вроде бы. Он улыбался.
И ещё одну выгоду мы извлекли из присутствия на корабле этой группы. На борту лайнера было два ресторана, в носу и на корме. Группу Москвичей кормили в том, что находился на корме. Готовили повара еды намного больше, чем могли съесть уважаемые путешественники из Москвы. Когда отобедав, туристы уходили из ресторана, шли туда мы. Обеды оказывались намного вкуснее, чем в ресторане, расположенном в носовой части, где питались рядовые пассажиры.
Так мы плыли по Енисею. Наслаждались красотой реки, её берегов, бурлящих, сверкающих перекатов. Только вот иногда омрачали радостные впечатления брошенные людьми посёлки на берегах. Они напоминали старые кладбища. Пугающе смотрели на нас чёрными глазницами разбитых окон, перекосившиеся бревенчатые дома. Это были последствия действий наших недалёких руководителей государства, Хрущёвское укрупнение совхозов.
Недавно видел телепередачу об Аляске. У американцев другая политика в области освоения северных территорий. К людям, проживающим в тайге на Аляске, даже к единственной семье, один раз в месяц прилетает вертолёт. На нём доставляются врачи, учителя. Всем делается медосмотр, если нужно, лечение. Учителя принимают экзамены у детей, обучают родителей пользованию учебными пособиями. Всё делается для того, чтобы люди жили здесь, никуда не уезжали из этих мест. А у нас всё наоборот, вся политика направлена против людей.
За два часа до прибытия в Сухую Тунгуску, по радио и по громкой связи нам было объявлено, чтобы мы приготовились к высадке. Вскоре на правом высоком берегу Енисея появилось несколько домиков. Наш корабль не стал подходить к берегу. Он просто сбавил ход и поплыл по течению реки. От берега отчалила дюралевая моторная лодка, пришвартовалась к борту корабля. Мы бросили свои вещи в неё, а затем прыгнули сами.
В лодке находился мужчина на вид лет сорока – тридцати. Он был из категории тех людей, возраст которых трудно определить.
— Анатолий, — представился он.
Мы тоже назвали свои имена.
— Два дня назад нам пришла радиограмма из Красноярска, мы знали, что вы на этом корабле прибудете.
— А вы на метеостанции работаете?
— Да, я начальник метеостанции.
Нам, конечно, было приятно, что нас встречает сам начальник.
Лодка тем временем причалила к берегу. Анатолий прыгнул на землю первым, придержал лодку. Вышли мы, достали вещи, помогли вытянуть нос лодки на берег и пошли вверх в посёлок по галечному откосу. На краю высокого обрывистого берега, стояла небольшая группа людей. Несколько человек были азиатской внешности. «Наверное, эвенки», — подумал я. Оказалось, что нас встречали почти все жители посёлка. Появление новых людей здесь было событием.
От группы навстречу нам сделала шаг молодая женщина с годовалым ребёнком на руках.
— Галина, начальник метеостанции, — представилась она, — мы заждались вас, работы много.
Мы с Геной вопросительно посмотрели на Анатолия.
— Это мой муж, Анатолий, он, что не представился вам?
— Почему же, мы познакомились, — всё поняв, улыбнулись мы.
— Тогда знакомьтесь с остальными, — сказала Галина и показала рукой на стоявших за её спиной людей, — это жители Сухой Тунгуски, — добавила она.
Мы стали знакомиться с ними, называя свои имена и пожимая друг другу руки. Всех, конечно, мы сразу не запомнили, тем более, несколько имён было нерусских.
После знакомства Галина пригласила нас в свой дом на обед. Это оказался высокий новый дом, он был самым лучшим в посёлке. Весь посёлок, правда, состоял всего из десяти домов, включая магазин и дом, в котором находилась сама метеостанция.
После обеда долго беседовали. Мы с Геной рассказали о себе, кто мы, откуда. Галина с Анатолием — о себе, о метеостанции, о нашей совместной будущей работе. Во время обеда к нам присоединилась Саша, девушка двадцати лет. Она тоже работала здесь, сегодня было её дежурство, и она только что пришла со «срока». «Срок», — на языке метеонаблюдателей означает время снятия показаний приборов на метеоплощадке, кодировка их в цифровое обозначение и передача по рации азбукой Морзе в кустовую метеостанцию. Эту процедуру выполняют метеонаблюдатели на всей планете каждые три часа круглые сутки.
Саша была приятной девушкой, но немного полноватой, нам с Геной полные девушки не нравились. Впоследствии она оказалась очень порядочным человеком и настоящим другом. У Саши не было специального образования, была самоучкой. Она поступила в единственную в СССР школу метеорологов где-то за Уралом, в европейской части нашей страны, там обучали всего один год. В конце августа она должна была уехать на учёбу. Здесь Саша работала совсем немного времени.
Галина три года назад закончила ту же школу метеорологов. Анатолий был армейским радистом, он долго служил сверхсрочно, демобилизовавшись, приехал работать на метеостанцию. Метеорологии обучался уже здесь.
Начальником станции Галина работает всего несколько месяцев. Предыдущий начальник был переведён на Центральную, кустовую Станцию в Туруханск, заместителем начальника этой Станции. На языке метеорологов её называли просто «Куст». Галина сказала, что сейчас, пока у неё на руках маленький ребёнок, на «сроки» она не ходит.
Был составлен график дежурств. Каждый человек должен дежурить сутки. Нас было четверо. Получилось, что дежурим сутки через трое. Новичкам были присвоены коды для работы в эфире. Мой позывной код был РЫНЫ. Мне понравился, в азбуке Морзе он звучал очень мелодично:
«Ти-та-ти,
Та-ти-та-та,
Та-ти,
Та-ти-та-та».
Закончив с «протокольной частью», нас познакомили с радиостанцией, с метеоплощадкой и остальным хозяйством. Метеостанции ещё принадлежали баня, хозяйственные постройки с огромным дизель-генератором, конь и собака лайка по имени Буян.
Потом прогулялись по посёлку, пообщались с местным населением. Люди, которых я принял за эвенков, оказались кетами. Произносится это слово с ударением на первом слоге.
Оказывается, на всей земле их немного, чуть больше тысячи человек. Занимаются они рыболовством и охотой. Впоследствии я узнал, что кеты близки к шорцам. Они принадлежат к одной кетоязычной группе тюркских народов. Даже здесь Шория напомнила мне о себе. Хотя в моём сердце, в моей крови Горная Шория жила постоянно.
Один день нам дали на обустройство на новом месте. Затем три дня на стажировку. Потом выйдем на самостоятельную работу.
Отдельный жилой дом был только один, его занимали Галина с Анатолием. Нас поселили в доме с радиостанцией. Он был разделён пополам стеной, в которой расположилась большая кирпичная печь, она отапливала весь дом. Жилое помещение — тоже было поделено на две части шторой, — женскую и мужскую. Здесь мы и поселились.
Так в семнадцать с половиной лет закончилась моя беззаботная юношеская жизнь и началась жизнь взрослого трудового человека.
