Таисия всегда была бойкая, и мало кто мог догадаться, что за этой способностью дать отпор или спеть залихватскую частушку скрывалась робкая, неуверенная в себе девушка. Она рано осиротела и, хотя новая жена отца любила их с братом, как родных, маму она заменить не могла. И это глубоко запрятанное за маской бойкой девчонки чувство незащищённости, своей обделённости, было известно только берёзе около дома. Это старое дерево по-матерински склоняло ветви к её окну и было поверенным всех её тайн.
Когда Степан подошёл к ней на вечерке и пригласил на танец, она стрельнула на него своими огромными глазищами, приготовляясь дать привычный отпор, как обычно в обращении с нагловатыми деревенскими парнями, и пропала, утонула в бездонном море его взгляда.
А он застенчиво и мягко взял её за руку своей огромной лапищей, и Таисия почувствовала, что вся поместилась в его ладони, будто обрела давно знакомый дом.
Они мало разговаривали, ни в этот раз, ни потом. Казалось, говорить и не надо, когда рука в руке, и общее тепло согревает души. Степану вскоре настало время уезжать на службу, и они решили, что он найдёт им и обустроит жильё, а она приедет через пару месяцев, и они поженятся. Всё было так прекрасно. Тасе было так спокойно, когда он был рядом, и не было даже мысли, что может быть по-другому.
Он уехал, а она стала собирать своё немудренное приданное. Выбрасывала совсем ветхое, а уж очень старомодное, ещё мамино, перешивала, что могла. В итоге в углу уже стоял готовый чемодан с её нехитрым скарбом, и она была готова ехать в любую минуту. Степан писал, что снял квартиру и уже обклеил комнату новыми обоями и просит её подождать ещё недельку, пока он закончит, а потом уже выезжать в их новое гнёздышко.
Таисия тосковала, глушила тоску работой. И так однажды вечером, наломавшись в огороде, пошла прогуляться. На встречу Валерка, приятель Степана, во хмелю и смотрит на неё масляными глазами.
— Тоскуешь, Тася, — спросил липким голосом.
— Некогда мне тосковать, — отбрила Таисия, — работы полно, да через неделю уже поеду к Степану.
— К Стёпке, — хихикнул Валерка, — нужна ты ему. Неужели не видишь, какой он статный, первый парень на деревне, а ты — мышка серенькая, ни ростом, ни лицом не вышла.
Сказал, ухмыляясь, и пошёл дальше своей виляющей походкой. А у Таси земля ушла из-под ног. Она вмиг забыла все нежные слова о её внешности, которые нашептывал ей на ушко Стёпа. Всё застило нечто серое, клейкое, тягучее, как мамина смерть. И Тася увидела красавца Степана обруку с ней: ничем не примечательной, обыкновенной. Она смотрела теперь на них со стороны и недоумевала, как могла даже представить себя достойной такого парня.
Тася побежала на речку и, уткнувшись в её покатый берег, просидела так, без слёз и без мыслей, до утра. Здесь и нашел её Гена, он приехал к матери в отпуск и пришёл купаться. Был он невысок, но крепок, не особенно выделялся из деревенских парней, а когда уехал в город, Тая про него почти забыла.
А Гена так обрадовался, увидев её. Не стал приставать с расспросами, а предложил ей быстро сбегать домой за купальником и вместе искупаться. Она и пошла, а когда вернулась, он ждал, потом проводил до дома. Следующим вечером снова пришёл, позвал пройтись. Шёл рядом почти незаметный, невзрачный, но какой-то по-своему основательный. Таисии он показался надёжным и порядочным. И было видно, что относится он к ней серьёзно, не приставал. И, когда решился поцеловать, был бережно-нежным, не противным.
А потом, почти сразу, заговорил о женитьбе, будто спешил, боялся упустить своё.
И та самая серая пелена, которая накрыла Таю после разговора с Валеркой стала рассеиваться, превращаться сначала в липкий комочек, а потом в плотный и вязкий комок, который застрял в горле, да там и остался, и, казалось, она даже к нему привыкла.
Тая, смотрела на себя в зеркало. Представляла рядом Степана, потом Гену. И виделось ей, что со Степаном она всю жизнь будет его недостойна, будет он её стесняться, а с Геной они ровня, и она сможет со временем его полюбить.
Она думала, думала, и решила не портить Степану жизнь и выбрать мужчину неприметного, как ( ей думалось) она сама.
Когда она набрала номер Степана, он сначала бурно обрадовался, а потом голос его сник, словно парень чувствовал, что сейчас обрушится его жизнь. И она обрушилась.
— Я выхожу замуж, — почти ровным голосом произнесла Таисия.
Она ожидала чего угодно: что Степан спросит, что случилось, начнёт уговаривать, кричать, что он любит её. Но на том конце линии повисло гробовое молчание. Это плотное, вполне осязаемое молчание тянулось нестерпимо долго. Потом глухой, незнакомый голос очень медленно, словно роняя слова, произнес:
— Ну, если тебе так лучше, будь счастлива, — и трубку повесили.
Тая же, которая на самом донышке души неистово надеялась, что любимый задаст самый простой вопрос: Почему? И она расскажет, признается, что боится испортить ему жизнь, что не считает себя достойной такого красавца как он. Она так надеялась, что Степа услышит и рассеет все её сомнения, назовёт самой желанной дурочкой на свете. Ей так хотелось, чтобы он разубедил её в её обделённости, поднял в её глазах своей любовью. А он просто отошёл в сторону, и осталась звенящая пустота в сердце, которую необходимо было чем-то заполнить, иначе она грозила опустошить всю Таисину душу.
Через неделю они расписались с Геной и уехали в военный городок, где была часть, в которой он служил.
А ещё через неделю Тасю увезли в больницу, она грохнулась в обморок прямо посреди улицы, и прохожие вызвали скорую. Ее щитовидка, её щит, видимо, не выдержал того липкого комка страдания, пренебрежения к себе, который застрял в Тасином горле после разговора с Валеркой и разрыва со Стёпой.
Тася слышала от знакомых, что мать Степана жаловалась соседке, что сына как подменили: не звонит, не пишет. Таисия боялась самого худшего, что нанесла ему удар, от которого он не смог оправится, и винила себя. И то, что заболела и оказалась в больнице увиделось ей справедливым наказанием за то, что она натворила.
Потом родился сын, требовавший много внимания и заботы. Да и Гена оказался совсем не тем, кем она нарисовала его в своем воображении. Он требовал большого разнообразия в еде: каждый день Тася готовила разные блюда на завтрак, обед и ужин, на другой день изобретала новое меню, причём из достаточно скромных средств. Требования в постели тоже оказались неожиданными для скромной Таси, но все это были цветочки по сравнению с постоянными пьянками с друзьями и изменами с каждой юбкой. А когда Гена впервые ее ударил, Таисия поняла, что сталось с её жизнью, что за «ровню» она себе выбрала.
Тася смотрела на маленького сына, так похожего на Гену, и терпела. Терпела побои, пьянки, измены. Она много работала по дому. Во всем был идеальный порядок, хозяйка она была отменная, только ценить это было некому. Гене, видимо, нравилось её унижать. Раз посчитав себя недостойной, она теперь и была таковой, но уже в глазах мужа.
Однажды, не выдержав, Таисия, собрала сына, вещи и попыталась уехать. Гена нагнал, вернул силой, потом надругался. И сломленная Тася снова забеременела. Родилась дочка. Дни пошли однообразные, полные забот. Неожиданно в доме появились деньги, красивые вещи. Муж требовал, чтобы Тая красиво одевалась, покупала шикарное дразнящее нижнее белье. Он показывал её как дорогую игрушку, а наедине хотел игры, а не искренности.
И вот этого изобилия Таисия и не смогла выдержать. Патологически честная, она понимала, что источник этих денег вряд ли мог быть чистым. Какие махинации проворачивал Гена, она не знала, но знала: воровал.
Когда она всё-таки ушла от Гены, то оказалась одна с двумя детьми, без денег, без профессии, без жилья. И с тех пор она всё время очень много училась и работала, работала и снова училась. И так было без конца. Её щитовидка от таких нагрузок периодически давала сбои, но ей некогда было болеть.
Иногда, в самые скверные моменты этой круговерти, она вспоминала Стёпу, искала его свет в пространстве и не видела, будто тогда давно закрылась толстая железная дверь и отрезала их миры друг от друга. Она молила Бога только об одном, чтобы хоть у него всё сложилось хорошо. Чтобы он нашёл в себе силы жить и быть счастливым.
Временами ей снились страшные сны о том, что его больше нет, и в этом повинна она. Тая просыпалась в слезах и снова бежала на одну работу, потом на другую, третью, до изнеможения, чтобы только упасть от усталости в спасительную темноту ночи.
Дети выросли, и даже встретился близкий родной человек, и она ожила, полюбила, поверила, что любима. Она стала успешной, и ото всюду слышала, что умна, образована, хороша собой, стильно одевается. Её ощущение себя стало совсем иным. Она даже стала задавать себе вопрос: от чего она так загоняет себя работой. Иногда, лёжа в очередной гостиничной постели или стараясь уснуть в кресле самолёта, она видела себя рабочей лошадкой, запряжённой в телегу непосильной тяжести. И в такие моменты начинала думать, как бы сложилась её жизнь со Стёпой, как она сложилась у него без неё. И через столько лет, столько событий, ей отчаянно захотелось его найти, его или сведения о нём. Она даже съездила в тот город, где предполагала, он живёт. Никого. Сходила к гадалке. Никого.
Её подруга даже пошутила, что осталось только, нанять сыщика. Только Тая не посмеялась шутке, а наняла. И через неделю перед ней лежала фотография постаревшего Стёпы и телефон.
Она позвонила не сразу. Долго сидела, молясь и настраиваясь, просто тихо радуясь, что он жив.
— Стёпа, это Тася. Я очень хотела тебя найти.
— Боже мой, Тайка, — она почувствовала, что тот самый, совершенно неизменившийся голос, вдруг пресёкся. — Где ты?
— Стёпочка, я далеко. У меня другая жизнь. Но мне очень хотелось тебе рассказать, почему я когда-то так с тобой, с нами, поступила. Ты готов меня выслушать?
И когда до неё донеслось еле слышное: «Да», словно прорвало плотину. Она говорила, говорила, говорила. Потом говорил он. Рассказывал о своей жене, детях, службе, потом бизнесе. Говорил, что следит за её успехами, всё читает про неё, гордится. А она слушала и пила этот нектар его слов, её отпускала та липкая серая пустота в горле. И её щит, её щитовидка словно освобождалась от пут невидимых отягощений.
Этой ночью Таисия спала глубоко и спокойно, и ей снилось, что кнут, стегавший работную лошадь, выпал из руки невидимого погонщика.
А на утро зазвонил телефон: ей сделали предложение, о котором можно было только мечтать, и, может быть, ей уже не придётся так много работать, ведь уже наказывать себя больше не за что, всё пришло в равновесие.
8 марта 2025 года
