Не такой. Книга первая
Не такой 2. Гл.1 / Не такой 2. Гл.2
— Здравствуйте, Николай Николаевич, — откуда-то сбоку окликнул Николая Петренко мужской голос. Он только что вышел с проходной завода и, простившись с мужиками со своей бригады, направлялся в сторону остановки трамвая.
Голос показался Николаю знакомым, поэтому он остановился и посмотрел в ту сторону, откуда его окликнули. В свете уличного фонаря Петренко увидел мужчину в плаще с поднятым воротником и шляпе. Его одежда явно не подходила для декабря месяца, тем более что мороз был не менее пяти градусов. Однако мужчину, видимо, это обстоятельство нисколько не смущало. Он выпустил изо рта дым вместе с облаком пара и швырнул в сугроб окурок сигареты.
— Здравствуйте, — ответил Николай, напрягая память и пытаясь вспомнить, где же он видел этого человека.
— Геннадий Семёнович Беспалов, — подсказал мужчина, подходя к Петренко. — Припоминаете? Мы с вами общались как-то у вас на работе.
— Да-да, вы из КГБ? — Николай, наконец, вспомнил приятного разговорчивого мужчину, из-за которого дома получил взбучку от жены. Он искренне улыбнулся и протянул руку для рукопожатия.
Однако в этот раз на лице сотрудника госбезопасности не отразилось никаких признаков дружелюбия и радости. Оно оставалось серьёзным и беспристрастным, словно замёрзшая на морозе маска. Проигнорировав протянутую ему руку, Беспалов не терпящим возражения голосом произнёс:
— Мне нужно с вами поговорить.
Петренко вновь сунул руку в карман и поёжился: то ли от мороза, то ли от неприятного предчувствия, тревожным звоночком завибрировавшего где-то в животе. Сегодня вместо весельчака и балагура, каким предстал перед ним Беспалов в прошлую их встречу, стоял жёсткий и, пожалуй, самодовольный человек. Даже невооружённым глазом можно было заметить, как он упивается своей властью над беззащитным человеком.
— Я слушаю вас, — ответил Николай, робея под немигающим взглядом кагэбиста.
— Давайте пойдём к вам домой, так как разговор наш касается также и вашей супруги.
— А чего же вы сразу домой не пошли? Лариса уже дома… — преодолевая робость перед сотрудником грозной организации, поинтересовался Петренко. Они не спеша продолжили путь в сторону остановки трамвая.
— Сначала я хотел бы переговорить лично с вами. Так сказать, тет-а-тет, — ответил Геннадий Семёнович. Николай больше не решился задавать вопросы, а остановившись на платформе для посадки в трамвай, молча ждал, что скажет его собеседник. — Так вот, — продолжил тот, — нам нужно, чтобы вы подписали отказ от родительских прав на вашего сына.
Николай вскинул на кагэбиста голову, словно желая убедиться, что тот не шутит. В лице собеседника ничего не изменилось. Тогда, набрав в грудь побольше воздуха, словно перед прыжком в воду, Петренко хотел решительно возразить, но Беспалов, видимо, угадав намерение мужчины, жестом руки остановил его и сердито продолжил:
— Не торопитесь, Николай Николаевич. Не нужно горячиться, — он покосился на стоящих рядом людей и, по-дружески взяв собеседника под руку, отвёл его чуть в сторонку. Понизив голос, Бспалов продолжил:
— Речь ведь идёт не только о здоровье и благополучии вашего сына, но и о вашем с супругой в том числе.
— Что вы имеете в виду? — спросил Петренко, чувствуя, как мерзкий холодок пробежал по его спине.
Когда сына забирали в специнтернат, никаких разговоров об отказе не шло. Наоборот, говорили, что Витя будет жить в комфортных условиях, им с женой обещали новую квартиру с улучшенной планировкой, а также возможность посещать сына по выходным дням. Однако все обещания так и остались лишь словами. Возможно, Вите и создали там какие-то условия, но наверняка никто этого не знал. Лишь один раз, за всё время вынужденной разлуки с сыном, они получили от него небольшое письмецо. Обратного адреса на конверте не было и, скорее всего, его бросили сами работники интерната. Естественно, четырёхлетний малыш ничего особенного написать не мог. Письмо содержало всего несколько строк и, возможно, даже было написано под диктовку сотрудников госбезопасности. Он писал, что у него всё в порядке, кормят хорошо, живётся тоже хорошо. Только Петренко старший был не настолько глуп, чтобы не понимать, что ребёнка просто заставили так написать.
Ну и, конечно же, никакой квартиры они с женой до сих пор так и не получили. Однако у них даже не возникало мысли, чтобы куда-то пойти и потребовать обещанное. О серьёзности такой организации, как КГБ, ходило много нелицеприятных слухов. Ещё свежи были в памяти разоблачительные речи Хрущёва на двадцатом съезде партии по поводу Сталинских репрессий и перешёптывания в узком кругу знакомых о том, кто был главным исполнителем и участником расправ над советскими гражданами. А теперь, вот, ещё новая неприятность…
— Понимаете, Николай Николаевич, — сотрудник особого отдела говорил мягко, будто с ребёнком, — мы уверены, что ваша супруга, в силу своей партийной недальновидности, не захочет подписывать документ. Поэтому мы надеемся, что вы, как человек более благоразумный и политически подкованный, сможете правильно повлиять на свою жену и убедить её в необходимости сделать это.
— А если и я тоже не хочу подписывать? — спросил Петренко, опустив взгляд в покрытый снегом асфальт.
— Поэтому я и решил поговорить сначала с вами, как с человеком разумным и главой семьи, который, прежде всего, должен заботиться о её здоровье и безопасности.
— Что вы имеете в виду? — вновь задал вопрос Николай. Разговор был ему очень неприятен, и он пристально вглядывался вдаль в надежде, что там, наконец, появится трамвай, и он сможет немного прийти в себя и поразмыслить над сложившейся ситуацией.
— Дело в том, уважаемый Николай Николаевич… — начал было Беспалов, но договорить не успел.
В этот момент действительно показался трамвай. Собравшаяся на остановке толпа, состоящая в основном из заводчан, заволновалась, и мужчинам пришлось приложить немало усилий, чтобы втиснуться в переполненный вагон. Петренко, который нырнул в открывшуюся дверь первым, так и подмывало избавиться от неприятного собеседника вытолкнув его в ещё не закрывшуюся дверь на улицу. Сделать это было совсем не трудно, стоило лишь чуть поддать задом, и свисающий со ступенек кагэбист вылетел бы из трамвая, как пробка из бутылки шампанского. Однако благоразумие и страх одолели нахлынувшие спонтанные эмоции, и мужчины вместе доехали до нужной остановки. Когда они, наконец, вновь оказались на улице, Беспалов продолжил разговор, словно и не было вынужденной паузы.
— Все мы люди смертные, Николай Николаевич, — придав как можно больше трагичности своему голосу, сказал он. — И никто не знает, что может произойти с человеком в следующий миг. Жизнь, знаете ли, очень непредсказуемая штука.
Петренко понимал, что кагэбист ему явно угрожает, но от волнения за себя, за Ларису, а главное, за Витьку, который находился в руках этой организации, не мог произнести ни слова. В его душе сейчас боролись два сильных желания. Первое было — просто взять и послать этого самоуверенного пижона куда подальше и ничего не подписывать, а дальше будь, что будет. Второе — более рискованное и радикальное желание, хотя и более надёжное. А именно: врезать этому щеголю чем-нибудь тяжёлым по его дурацкой шляпе так, чтобы дух вон, да и закопать остывающее тело где-нибудь в сугробе подальше от своего дома. Беспалов, словно учуяв что-то неладное, будто невзначай отступил от собеседника на один шаг в сторону, тем самым увеличив между ними дистанцию. Николай с сожалением отметил, что теперь, даже будь у него в руках тот самый тяжёлый предмет, он уже не смог бы ничего сделать такого, что осталось бы незамеченным кагэбистом.
— Поскольку мы с вами здесь одни, — бесцеремонно продолжал нагнетать страх Геннадий Семёнович, — то хочу вам напомнить о трагической гибели семьи Толстых. Надеюсь, вы помните, что с ними случилось?
— Да, — не останавливаясь, буркнул Петренко. В его памяти тут же всплыли: цветы, венки, торжественные траурные речи на похоронах начальника цеха и его супруги, погибших в автомобильной катастрофе.
— Они, между прочим, тоже были против того, чтобы их сын жил в интернате. А ведь Филипп Иванович, если вы помните, был уважаемым человеком, состоял на хорошем счету в парткоме завода, а также имел неплохие связи в районной партийной организации. У вас, конечно, нет автомобиля, но на улицах так много других машин, а дороги нынче такие скользкие… Да и работа у вас, насколько мне известно, тоже связана и с высотой, и с электричеством… Не дай бог, оступитесь или не туда сварочный кабель подключите…
Николай продолжал молчать, а его лицо становилось всё мрачнее и мрачнее. Наконец они подошли к дому. Погрузившись в тяжёлые размышления, он даже позабыл, что супруга просила его купить хлеб. Вспомнил Петренко об этой просьбе уже поднимаясь по ступенькам лестницы. Чертыхнувшись про себя, он продолжил путь, пока они не остановились у дверей его квартиры.
— Так что, Николай Николаевич, надеюсь, мы с вами друг друга поняли? — лицо Беспалова скривилось в недоброй усмешке.
— Поняли, — промычал в ответ Петренко, доставая из кармана ключ и открывая замок.
— Петренко, ты хлеба купил? — послышался с кухни голос супруги. В комнате пахло жареным луком и чесноком. Хозяйка готовила ужин.
— Забыл, — сердито крикнул Николай. В прихожей тут же появилась Лариса с большой алюминиевой ложкой в руках. Она уже хотела было наброситься на нерадивого мужа с упрёками, но, увидев постороннего человека, прикусила язык.
— Здравствуйте, Лариса Борисовна, — расплывшись в фальшивой улыбке, произнёс Беспалов.
— Здрасьте, — коротко ответила женщина и тут же скрылась за дверью.
Струсив со шляпы начавший таять снежок, сотрудник особого отдела повесил её на крючок для одежды и, не снимая плаща, последовал за хозяйкой на кухню.
— Позволите? — спросил Беспалов и, не дожидаясь ответа, уселся на табурет. Николай быстро снял верхнюю одежду и мрачной статуей возник в проёме двери.
— А вам не всё ли равно, позволю я вам или нет? — фыркнула Лариса, выгребая со сковороды зажарку в кастрюлю. Супруг с тревогой взглянул на кагэбиста, потом быстро перевёл взгляд на жену.
— Что ж вы так грубо, Лариса Борисовна? — продолжал лыбиться Беспалов. — Я же пришёл с вами поговорить по душам.
— Знаем мы… ваши разговоры, — невесело отозвалась хозяйка. Она и сама не поняла, откуда в ней вдруг взялась смелость дерзить сотруднику госбезопасности. Ей казалось, что всё самое плохое, что можно было сделать для их семьи, им уже сделали — отобрали сына. Только она ещё не догадывалась, с чем на этот раз пожаловал этот человек.
— Вот вы на меня сердитесь, а я вам, между прочим, весточку от сына принёс. Оба родителя, словно сговорившись, одновременно посмотрели на нежданного гостя.
— Вот, — Геннадий Семёнович порылся в своём кожаном портфельчике и достал сложенный вчетверо тетрадный листок.
Лариса бросила на пустую сковороду ложку, которой помешивала содержимое кастрюли, и схватила протянутый ей листок. Быстро развернув, она бегло прочла несколько строк, написанных детским неуверенным почерком. Дойдя до конца письма, она принялась читать его ещё раз, только уже более медленно.
“Здрастуйте мои мама и папа. Пишет вам ваш сын Витя. Живу я харашо. Нам тут весело. Мы гуляем с ребятами в игры. Вы за меня не волнутесь патаму што у меня всё харашо. Досвиданя”. Рука с письмом безвольно опустилась вниз. Увидев, как изменилось лицо супруги, Николай выхватил у неё листок и тоже прочёл послание от сына. Окончив читать, он с улыбкой взглянул на жену и увидел, как по её щекам стекают слезинки.
— Ну что ты, Ларочка, — сразу посерьёзнев, сказал Николай, — он же пишет, что у него всё хорошо.
— Заметьте, — тут же с воодушевлением вставил своё слово Беспалов, — пишет четырёхлетний ребёнок! Некоторые и в семь лет ещё не умеют писать! У нас в интернате очень хорошие педагоги.
Лариса достала из кармашка фартука носовой платок и молча промокнула слёзы.
— Петренковская порода! — потрясывая зажатым в руке письмом, с гордостью заявил счастливый папаша, на некоторое время позабыв, с какой целью пришёл к ним в дом кагэбист. Он взглянул на гостя и увидел, что его лицо заметно изменилось. Оно как-то вдруг побледнело. Его раскрасневшиеся с мороза щёки теперь были белыми, словно мел. С посиневших губ слетели и лживая улыбка, и надменная ухмылка. Он явно был растерян и испуган.
— Вам плохо? — спросил глава семьи.
— Нет-нет, всё хорошо, — не очень уверенно отозвался Беспалов, но вдруг резко согнувшись и схватившись руками за грудь, быстро добавил:
— Вызовите быстрее скорую.
— Ну, блин, — ругнулся Петренко, вращая головой во все стороны и не зная, что предпринять, — этого только нам не хватало.
— Ну что ты стоишь, — прикрикнула на него супруга, которая быстрее овладела собой. — Беги, давай, звони с автомата. Ноль три бесплатно.
— Ага, — словно очнувшись, ответил Николай и бросился к входной двери.
Одев на голову только шапку, он распахнул дверь и, топоча башмаками по ступеням, понёсся по лестнице вниз. Скорая приехала очень быстро, так как Петренко для острастки сообщил, что врач нужен сотруднику КГБ. Когда в комнату быстрым шагом вошли мужчина и женщина в белых халатах, дыхание у прислонившегося к стене кагэбиста было редким и еле слышным. Мужчина доктор, не мешкая, раскрыл свой саквояж и, достав принадлежности для инъекции, сделал какой-то укол.
— Томочка, — обратился он к молодой фельдшерице, — быстро носилки. Вы мне поможете вынести больного? — теперь врач повернул озабоченное лицо в сторону хозяина квартиры.
— Да, конечно, — подсевшим голосом прохрипел Николай и откашлялся, прочищая горло.
Через несколько минут он, ссутулившись, стоял возле тускло освещённого подъезда и провожал взглядом выезжающую со двора карету скорой помощи.
