Как писатели-фантасты получают информацию, которая опережает своё время? Бывают ли истинные пророчества? И, что же такое произошло на Подкаменной Тунгуске?
Об этом беседует на московской кухне писатель Александр Петрович со своим необычным ночным гостем.
Он давно уже научился задавливать его силой воли, выдрессировал, загонял вглубь, чтоб не мешал работать. И всё же испытывал бессильное раздражение, вспоминая снисходительные усмешки “серьёзных учёных”, которым он пытался объяснить, что не мог над Тунгуской взорваться обыкновенный метеорит. И, что, ну никак не могут быть эти вот статуэтки-догу просто предметами культа и отголосками первобытных верований!
Да, пусть, даже, и отголосками!
С чего-то они появились, не на пустом же месте возникли!
Александр Петрович поморщился, вспоминая, сытый басок физика из Академии наук — у вас, уважаемый Александр ээээ… Петрович, конечно, богатая фантазия, это прекрасно, это очень нужно для литератора. Но, помилуйте, у вас же имеется инженерное образование, какие инопланетяне!
Он аж зубами от досады скрипнул.
И откуда только эта невероятная зашоренность у учёных самой передовой страны мира!
Зашуршали во дворе листья, золотом мазнул по окнам свет фар проехавшей машины.
Чуть слышно хлопнула дверца.
Может, чаю попить?
С чёрным хлебом и вареньем, по-холостяцки.
В тишине, пока не вернулась семья.
Александру Петровичу нравилось одиночество, и он немного этого стеснялся. Ведь, и близких своих любил, и квартира становилась по настоящему жилой и тёплой, только, когда в ней слышались шаги и голоса, звенела посуда на кухне, сын громко двигал стулом в своей комнате...
Но до чего же здорово в тишине и одиночестве поставить на плиту чайник, наблюдать, как бесшумно расцветают лепестки голубого огненного цветка...
Отпустить мысли в свободный полёт.
И, вот, перед внутренним взором уже развернулась картина — степь до горизонта, высоченное голубое небо, золотое солнце, и из золота бесшумно, величественно появляется... Нет, не так, проявляется громада космического корабля.
Почему бесшумно?
Где же пламя из ракетных дюз?
Он усмехнулся и пошёл на кухню, вспоминая беседу с напористым американцем, который во время их бесед всё старался поближе пододвинуть к Александру Петровичу маленький магнитофончик, и забавно наклонял голову, проверяя, крутятся ли бобинки.
Вопросы, однако, американец задавал толковые, слушал внимательно. Однако, негромко хмыкнул хозяин квартиры, в своей книге всё же начал укладывать «лыко в строку», искать среди рисунков древних индейцев изображения космонавтов в ракетах. А, вот, о том, что ему Александр Петрович про первые корабли говорил, так и не написал.
Потому и логика в его книге нарушилась! — в который раз укорил отсутствующего американца писатель и в кухню шагнул с чувством лёгкой досады.
Потому, наверное, задумавшись, и не стал привычно шарить по стене в поисках выключателя, а сделал ещё пару шагов.
Застыл от непонятной тревоги.
Что-то было не так в кухне, иначе смотрелись привычные очертания предметов…
— Александр Петрович, будьте добры, не включайте верхний свет, — попросил незнакомый голос.
Мягко попросил.
Вежливо.
Александр Петрович вздрогнул, мозг заработал быстро и очень ясно, как в военные годы…
Грабитель?!
Зачем заговорил?
Просто тюкнул бы по голове чем-нибудь тяжёлым.
Иностранный шпион?
Но что можно выведать у него сейчас, когда он давно отошел от «закрытой» тематики?
Хотя…
Чёткие холодные мысли быстро сменяли друг друга, каждая тянула за собой следующую, выстраивая цепочку логичных умозаключений. Конечно, через него можно попробовать «выйти на космос». То, что гипотезами писателя интересуются в «ящиках» секретом не было. Даже Главный посылал своих людей в экспедицию по следам метеорита, который Александр Петрович считал инопланетным кораблём. Он и сам об этом рассказывал в «Технике молодёжи» и других журналах, да и секрета из бесед с космонавтами и конструкторами не делал.
Но зачем проникать вот так, тайком, словно в какой-то оперетке?
— Александр Петрович, я не шпион, и не пытаюсь произвести на вас впечатление, — в голосе неизвестного чувствовалась улыбка, и хозяин квартиры почему-то успокоился.
Глаза уже привыкли к темноте, которую свет фонаря во дворе делал лишь гуще, и обрисовался силуэт незнакомца. Тот сидел за кухонным столиком в дальнем углу кухни. На его любимом месте, прямо под небольшой настенной лампой, с неудовольствием отметил Александр Петрович.
— Хорошо, таинственный незнакомец, тогда хотя бы протяните руку и включите бра рядом с вами. Как я понимаю, вы хотите о чем-то поговорить, так, вот, я не люблю разговоры в темноте, — и Александр Петрович прикрыл глаза.
Чуть поморщился — после темноты коридора даже тусклый оранжевый свет настенного бра ударил по глазам.
Поморгав, осмотрел посетителя.
Тот невозмутимо выдержал пристальный оценивающий взгляд писателя.
Высокий, очень широкоплечий, длиннорукий — вон, ручищу вытянул почти через весь стол, — широкая ладонь, пальцы сухие, мощные… Отчего-то именно это сначала бросилось в глаза. Гладкие, совершенно чёрные, как у индейца, волосы, удлинённое лицо благородной лепки… Что-то странное было в этом спокойном аристократическом лице. Александр Петрович всмотрелся — длинный прямой нос начинался почти сразу ото лба, без переносицы, это вызывало смутное беспокойство и, вместе с тем, казалось необъяснимо привлекательным. Где-то он видел уже такое строение лица…
Широко расставленные серые глаза смотрели ясно и спокойно.
Гость тоже рассматривал хозяина дома и чуть улыбался.
Писатель поставил на плиту чайник,
— Что ж, гость неведомый, лично я собирался по-холостяцки побаловаться чаем. На посетителей не рассчитывал, так что, на скорую руку могу предложить чёрный хлеб, свежий, правда, и варенье. На выбор — крыжовенное и малиновое. Или, ждите, когда я вам полный ужин разогрею.
Гость смешно почесал кончик носа,
— Сложный, знаете ли, выбор.
— Ну, тогда, не будем отвлекаться на муки выбора, — он вытащил из шкафа две пузатых банки, блюдца, наложил в них крыжовенного и малинового варенья, сноровисто нарезал хлеб.
Всё это время его не оставляло ощущение нереальности происходящего. Впрочем, усмехнулся он, с кем такое должно произойти, как не с фантастом.
— Итак, кто же вы, и зачем пришли ко мне с визитом, — он поставил перед гостем блюдца, положил ложечку для варенья.
Тот немедля запустил ложку в крыжовенное варенье, отправил прозрачное желе с ягодами в рот, закрыл глаза, замычал восторженно.
Проглотил.
— Я — инопланетянин, — и по-детски облизал ложку.
Сердце Александра Петровича пропустило удар, по груди поползли противные иголочки, в груди стремительно вырос серый холодный ком разочарования, готовый бухнуться вниз, стылой пустотой…
Длинноносый поморщился, неуловимым движением вырос во весь свой огромный рост, рука его стремительно метнулась ко лбу писателя, и тот даже не успел ни о чём пожалеть. К середине лба, точно туда, где почитатели индийских мистиков помещают третий глаз, прилипло что-то тёплое, ноги отяжелели, и Александр Петрович едва успел сесть и откинуться на спинку стула.
___***___
Небо переливалось, мерцало, сияло, провисало от звёздного богатства тяжёлыми складками. Но всё бледнее становились восходы, всё меньше тепла дарило местное светило — и лютые ночные морозы делали ночи звонкими и такими прозрачными, что от безнадёжной страшной красоты щемило сердце.
Дни стояли долгие, безмолвные, лишь изредка далеко на горизонте в небо ударял зеленоватый луч, доносился звук, похожий на гудение великанской струны, и снова всё стихало.
Лишь в титанических пирамидах кипела невидимая жизнь.
У Александра Петровича зашлось сердце, когда тот, чьими глазами он смотрел, взмыл в воздух к самой вершине пирамиды. Надвинулись гладкие серые плиты, картина сменилась.
Теперь он был внутри и … летел? Нет, было ощущения того, что он именно идёт ногами, и от этого почему-то стало легче. Он шёл длинными коридорами, заглядывал в бесконечные залы, что-то оценивал, прикидывал, а у Александра Петровича начинало ломить виски от невероятного количества информации, которую прокачивал чей-то могучий мозг.
В залах он видел неисчислимые ряды прозрачных капсул, где неподвижно замерли самые разные существа — одни чем-то напоминали земных животных, другие, людей разных рас. Но большинство не были похожи ни на что ранее виденное. По стенам капсул бесшумно скользили золотистые лучи, словно искали нечто. Писателю почему-то пришло в голову сравнение с рентгеновской установкой, хотя, ничего похожего не было.
— Зачем? Кто и зачем это делает? — так же беззвучно спросил писатель, и некто беззвучно ответил, — Смотри. Понимай. Узнаешь.
Александру Петровичу показалось, что в голосе проскользнуло не то сомнение, не то сочувствие.
Тот, кто проводил для него эту фантастическую экскурсию, покинул коридоры, что шли вдоль залов с капсулами, и теперь двигался по балкону, опоясывающему невероятных размеров зал.
В зале кипела напряженная работа.
Царила тишина, лишь порой проплывали в воздухе мягкие гулкие звуки, будто кто-то легонько коснулся бока великанского колокола. Звук был мелодичный и настолько густой, что казался осязаемым.
Казалось, в такт ему чуть колыхались люди, висевшие в воздухе перед полупрозрачными экранами, которых они касались кончиками пальцев, либо водили по ним чем-то, что Александр Петрович решил называть «световое перо».
Да — это были люди, хотя пропорции их тел, строение и черты лица отличались от земных.
Но — люди! Александр Петрович ликовал. Надо будет обязательно рассказать Ивану Антоновичу, подумал он, вот оно, подтверждение его идеи — разумная жизнь непременно придёт к наиболее рациональной форме, которой является человеческое тело!
Правда, невидимый экскурсовод тут же добавил — только на определённом этапе развития, и не всегда. Есть и исключения…
Он мог только догадываться о смысле картины, которая разворачивалась перед ним, но ощущал величие происходящего и, отчего-то, трагизм.
Всмотрелся в лица людей — кого-то они напоминали. Да! Его ночного гостя!
Зал закружился перед ним, поплыл, картинка исчезла.
___***___
Неизвестный глядел на писателя с сочувствием и уважением.
— Честно говоря, Александр Петрович, я не был уверен, что вы сможете выдержать мыслепередачу и уловить хотя бы тени образов. Однако…
— То есть, вы вкачали всё это мне в мозг, предполагая, что я могу, что? Рехнуться? Или, сразу, дуба дать? — Александр Петрович неожиданно для себя понял, что испытывает лишь жгучую смесь исследовательского азарта и весёлой злости.
— Ну нет, не до такой степени, — почти искренне смутился неизвестный, — Если бы понял, что вам нехорошо, сразу прервал бы контакт.
— Знаете, молодой человек, мне сразу сделалось значительно спокойнее, — всплеснул руками писатель.
И нетерпеливо подался вперёд всем телом,
— Объясните же мне, что это было? Что за пирамиды, в чём цель этого…, — не найдя подходящего термина, он провел вверх-вниз ладонью, пытаясь изобразить скользивший по телам луч.
— Вам не хватает терминов, — улыбнулся гость, — в вашем языке ещё нет понятий, которые в полной мере способны передать то, что вы увидели. Увы, многое из того, что я вам показал, находятся за рамками человеческого опыта. Я даже не знаю, как вам это объяснить словами…
Гость забавно сморщил нос и потёр переносицу совершенно человеческим движением.
— Вы чай то пейте, — вздохнул Александр Петрович, — а я, пожалуй, чайник снова вскипячу.
Он взял спичечный коробок, собрался чиркнуть спичкой, и вдруг повернулся к незнакомцу,
— Слушайте, может, вы чего-то основательного хотите? В холодильнике замечательный борщ, котлеты, картошечку разжарить можно…
Гость застенчиво улыбнулся,
— Знаете, картошечка, это чудесно. Только, давайте, чуть позже. Если вы не слишком утомились, я проведу еще одну мыслепередачу.
Он посмотрел на спичку в руке писателя,
— Вы чайник то кипятите, в нашем физическом мире пройдут секунды. Ну, может, минута. Потом горячий сладкий чай нам обоим будет очень кстати.
Александр Петрович поставил чайник на огонь и снова сел за стол.
__***__
Пирамиды заносило снегом. Ветер гнал волны серо-белого океана, в глубине которого давно сгинули травы, деревья, животные и холмы.
Лишь самые высокие горы, чьи пики были лишь немного не дотягивали до вершин пирамид, виднелись над волнами, напомнив Александру Петровичу гребни древних ящеров. Мысль зацепилась за слово “ящеры”, по ассоциации вспомнился молодой коллега по перу — Иван Антонович лишь недавно увлечённо рассказывал ему о своей поездке в Монголию и поисках оглой-хорхоя.
Но мысль сразу ушла, надвигались пирамиды.
Стена заполнила всё поле зрения. Тот, чьими глазами смотрел писатель, стремительно летел вверх, вот, открылась плоская вершина, на которой виднелось не то строение, не то аппарат, хотя… больше это напоминало самку богомола, застывшую в разгар своего смертельного брачного танца.
Ушёл вниз аппарат-существо, всё быстрее уменьшалась пирамида, вот она превратилась в крохотный плоский квадратик. Теперь Александр Петрович смотрел на планету из стратосферы. И даже отсюда пирамиды были видны. Они покрывали всю поверхность занесённой снегом планеты. Поначалу казалось, гигантские строения расположены беспорядочно, но опытный взгляд инженера тут же уловил поначалу едва заметные, потом, всё более явные закономерности.
Голова заболела от того, что закономерности он видит, но не может их описать словами, или формулами.
Тут же головная боль прошла, словно кто-то дотронулся прохладной рукой до затылка.
Планета плавно ушла вниз, теперь его окружала космическая тьма. Захотелось осмотреться и, в ответ на эту мысль, панорама плавно сдвинулась влево, перед глазами проплыла тусклая старая звезда, показался красноватый шар ближайшей планеты.
Чуть заметным зеленоватым свечением его незримый экскурсовод подсветил и другие планеты — их оказалось пять.
Писатель захотел приблизить их — и все они оказались заполнены полями пирамид. Новый скачок, и он завис над скоплением систем, каждая планета которого была заполнена пирамидами. И та же неуловимая закономерность виделась в расположении систем.
Словно космический садок. Или, инкубатор — мелькнула мысль и тут же пришла ответная волна одобрения и поддержки.
Масштаб опять изменился, теперь Александр Петрович оказался в межгалактической пустоте.
В голове помутилось, всё поплыло перед глазами, но зрение тут же прояснилось.
В кухне писатель резко выпрямился на стуле, по-детски восторженно вздохнул.
Гость быстро встал, обошёл стул, положил Александру Петровичу руки на плечи, успокаивая.
Вселенная была живой.
Человек замер, не в силах дышать от восторга, изумления и страха.
Он боялся не выдержать лавины образов и смыслов, сияющих и звучащих в его мозгу.
— Готовьтесь, вы сможете, — прозвучало в голове.
К чему, хотел спросить Александр Петрович, но тут галактики превратились в сияющие бусины, он почувствовал себя, как на палубе корабля в шторм, вселенская палуба поднялась, качнулась, полетела куда-то вниз…
Или, это он летел вверх, в стороны, в какое-то невозможное нечто — и остановился.
Под ним поблёскивала плёнка чего-то, что походило на — икринку?
Мыльный пузырь?
Пузырь это был наполнен просверками немыслимых цветов и оттенков, по нему пробегали волны тьмы, их сменяли языки и полотнища тёплого света, и он осознал, что видит Вселенную со стороны.
Смотрите шире, — шепнул голос гостя, и писатель увидел, что пузырь вселенной соприкасается с другим. Тоже, наполненным цветом и светом, но и цвета, и их движения были иными.
Каждая вспышка света, изменение, угасание были полны жёсткой чужеродной упорядоченности.
Свечение иной Вселенной изменилось, сделалось ещё жёстче и чужеродней. Всё чаще световой танец сменяли волны-стены — нет термина того, что Александр Петрович воспринимал как движения тьмы. Однако, то была не тьма, а нечто непредставимое, полное — тут писатель застонал, пытаясь подобрать определение— информации.
Данных.
Да, но не только — он понимал это, но не мог выразить словами, чего именно.
Каждая частичка той Вселенной служила одной цели — накоплению, передаче, или обработке того, что он назвал данными.
Но было и что-то ещё.
Что-то настолько глубоко чужеродное, что даже чувствами и сочувствованием, которое ощущал Александр Петрович в прикосновениях гостя, не получалось выразить.
Поиск.
Вот что это было.
Оно ищет, понял Александр Петрович, и тут “мыльный пузырь” чужой Вселенной раскрылся.
Из него невыносимо медленно и неотвратимо выплеснулось-развернулось полотнище того, что Александр Петрович воспринял, как мрак, полный тускло-зелёных блёсток-светляков.
Полотнище, или, всё же, волна?
Или, это неведомый межвселенский организм прилип к оболочке Вселенной Пирамид, заскользил по её поверхности, нащупывая мельчайшие отверстия.
Точка обзора снова изменилась, на этот раз писатель не уловил этого момента. Просто, в следующий миг он уже смотрел на купол Вселенной изнутри, и наблюдал, как чёрные и зеленоватые частицы проникают сквозь него и планируют вниз.
Из одной бесконечности в другую, вдруг осознал он, и от этого осознания закружилась голова.
Межвселенская диффузия продолжалась, частицы раскрывались, разворачивались тончайшими плёнками и их разносил космический ветер.
Одно из полотнищ влекло к яркому скоплению галактик, и лишь когда оно накрыло это скопление, Александр Петрович смог оценить его размер. Полотнище мигнуло, почти исчезло из поля зрения, распалось в мельчайшую пыль.
Новый скачок, и он наблюдает, как пыль незримо оседает на планетах, погружается в звёзды, блуждает по внутригалактическому пространству. И незримо, неторопливо меняет его, связывая в единую сеть, которая подчиняет себе всё.
Включая разумную жизнь.
Он видел, как меняются пути развития цивилизаций, как стремительно развиваются, пульсируя в едином ритме одни, и исчезают в катаклизмах, вспышках светил, ледниковых периодах, или войнах другие.
Писатель старался осмыслить, уловить нечто общее, что чувствовалось во всех картинах, проходивших перед его глазами.
А перед внутренним взором уже иные системы и галактики — их накрыла зеленоватая пыльца. Здесь картина была другая — болезненно бьющие в глаза краски, взрывное развитие немыслимых существ, союзы противоестественных цивилизаций, объявивших единственной целью существования разума уничтожение Вселенной…
Но и в этом кипении разумно-безумной жизни Александр Петрович улавливал нечто знакомое, то что он уже видел в той пульсирующей Вселенной, подчинение некоему вселенскому ритму, некоей цели, что не просто была больше безумия, но и не осознавалась служителями Вселенской Смерти.
Он почувствовал волну уважительного одобрения, затем последовал новый прыжок, и он снова повис где-то в межгалактическом пространстве, вдали от всего, всех и вся.
И здесь он увидел нечто — циклопические сооружения, напомнившие ему почему-то одновременно Стоунхедж и виденные лишь на фото пирамиды инков. Было и что-то ещё — настолько древнее, что мозг отказывался выносить образы на поверхность.
Порой от тёмных плоскостей отрывались маслянисто переливающиеся капли, уходили к скоплениям галактик.
После чего в них что-то неуловимо менялась.
Это базы Тёмных Учителей и Наладчиков, — шепнул в голове голос невидимого сопровождающего.
Прошло время.
Александр Петрович уловил некое изменение в свечении видимой ему части Вселенной.
Она пульсировала в невероятно сложном ритме.
Ритм этот становился всё упорядоченнее, волны света образовывали сложные узоры, проносившиеся от одного края видимой области к другому.
Неужели и пирамиды включены в этот ритм, подумал Александр Петрович и почему-то от этой мысли ему стало очень горько.
И тут же, словно этой его мысли только и ждали те, кто организовал этот странный кинопоказ, перед ним появилось звёздное скопление Пирамид.
К галактике, системы которой к тому времени уже заполняли пирамиды, приближалось тёмное полотнище.
Навстречу ему с планет поднимались, выходя в межгалактическое пространство существа, которых Александр Петрович назвал Звёздными Драконами. Они росли, некоторые сливались друг с другом, объединяя свою мощь.
Раскрылись великанские пасти, и навстречу тёмной завесе ударили огненные валы.
Завеса дрогнула, распалась пылью, большая часть которой исчезла в драконьем пламени.
Но часть — коснулась плоти Звёздных Драконов, отчего те потускнели, а следом за первым наплывала вторая завеса, и следующая…
Одновременно Александр Петрович видел, как одна за другой стартуют пирамиды, уходят прочь, исчезают из трёхмерного пространства.
И за ними в погоню бросаются тяжёлые капли Наладчиков.
Затем, он увидел, как пирамиды появляются меж звёзд новой вселенной.
Их плоскости раскрываются космическими лепестками, выпуская капсулы, рои пыльцы, сгустки материи, каждый из которых начинал самостоятельное путешествие по Мирозданию.
Пространства качнулись, дрогнули.
___***___
— Вот, теперь я чайку с удовольствием выпью, — потёр ладони ночной гость.
Александр Петрович сглотнул и покрутил головой,
— Я, знаете ли, кофейку даже употреблю. Будете?
— Буду, угощайте, — махнул рукой гость, — всё равно, до утра не заснём.
— Так, что же это было, — доставая турку, спросил Александр Петрович, — что это за эзотерика с чёрными учителями и какими-то наладчиками.
Он привычно колдовал над туркой, это успокаивало, делало реальность плотной, осязаемой. И, позволяло осмыслить и включить в круг того, что надлежит исследовать невероятные видения, которые до сих пор стояли перед глазами.
Гость покрутил на столе чайную ложку.
— Александр Петрович, вы когда-нибудь слышали гипотезу о разумной Вселенной?
Писатель обернулся,
— Я, поверьте, чего только не слышал. Однако, я, знаете ли, материалист, так что, если вы сейчас начнёте говорить о божественных эманациях, или Вселенском Разуме...
Гость поморщился,
— Вы смешиваете совершенно разные понятия, Александр Петрович. Это вполне понятно, поскольку даже понятие “разумная Вселенная” до какой-то степени упрощение. Скажу так, один из законов, — он помолчал, подбирая слово, — Мироздания можно сформулировать определённым образом. Продолжительность и гармоничность каждой Вселенной напрямую зависит от количества и творческой направленности разума, содержащегося в этой Вселенной.
— Идеализм какой-то, вы уж простите, — хмыкнул писатель.
— Отчего же, — весело изумился гость, — разве не написано то же самое, только применительно к отдельному человеку, на ваших же плакатах? “Возможности человеческого развития безграничны”..., — процитировал он.
— Допустим, — кивнул писатель, сосредоточенно глядя на турку, над которой пузырилась ароматная густая пена, — тогда, объясните, что я видел там...
Он неопределённо ткнул ложкой в потолок.
— Что это была за тёмная Вселенная, которая пыталась поглотить другую? Во всяком случае, я воспринял это именно так.
Гость стал серьёзен и грустен:
— Знаете, почти так же воспринимали происходящее творцы пирамид. Так же отношусь к произошедшему и я.
Он встал, потянулся — лишь сейчас писатель понял, насколько же высок и мощно сложен гость. Его ладони почти доставали до высокого потолка квартиры. Потянул носом,
— Великолепный запах.
Александр Петрович разлил кофе по крохотным чашечкам,
— Дорогой гость, я только сейчас понял, что не знаю, как к вам обращаться.
Тот улыбнулся,
Имя, которым меня называли в старом мире, ничего вам не скажет. Адам — слишком пафосно. Называйте Иваном.
— Хорошо, Иван, — легко согласился писатель, — садитесь, пейте кофе и рассказывайте. Думаю, меня уже сложно чем-то удивить.
Гость сделал крохотный глоток. Остался стоять, прислонившись к холодильнику.
— Я не просто так сказал, что существование вселенных зависит не только от количества разума в её объёме, но и от его направленности. Можно сказать, что в Большом Мироздании, которое состоит из множества вселенных, есть два процесса, или течения. Или, если хотите, два типа разумных вселенных.
Он снова поднёс чашечку к губам.
— За развитием первого типа вы наблюдали. Индивидуальные разумы, личности складываются в цивилизации, ищут друг друга, идут по пути творческого разнообразия, на каком-то этапе образуя единое Поле Разума.
Александр Петрович уже открыл рот, но Иван его опередил,
— Ваш гениальный учёный Вернадский назвал это ноосферой. Он уже вплотную подошёл и к концепции ступеней разума. Ах, если бы не волна ...
— Какая волна? — вскинул голову писатель, — Вернадский умер. Инсульт.
— Да, конечно. Но я имел в виду постоянное вмешательство Наладчиков и последователей Тёмных Учителей. Увы, оно приблизило его смерть.
— Тёмные Учителя, Наладчики, последователи Вселенской Смерти… Вам не кажется, что всё это отдаёт спиритизмом каким-то. Попробуйте объяснить более научно, я попытаюсь понять, — поморщился писатель.
— Да какой тут спиритизм, помилуйте! Я просто называю явления понятными вам терминами, наиболее близкими к их сути — развёл руками гость, — но, извольте. Вы наблюдали за взаимодействием разумов двух вселенных. Один мы называем, — тут он череду звуков, которое писатель не смог даже уловить, — самое близкое понятие в вашем языке — Сеть, или, Паутина. С нашей точки зрения — это даже не совсем разум, а…
Он пощёлкал пальцами,
— Процесс, при котором вселенная, которая в нём участвует, демонстрирует многие признаки разумности.
У Александра Петровича закружилась голова.
— Я сказал “демонстрирует признаки”, а не «разумная вселенная» поскольку процесс этот подчиняет себе любую материю, поля, словом, использует любые ресурсы для передачи и обработки информации. Превращает всё и вся в детали невообразимо огромной системы связи. Разумеется, при таком подходе любые проявления жизни и разума подчиняются только этой цели. Вселенные-паутины либо сразу создают “существа-детали”, либо трансформируют разумы, которые удаётся найти.
— Вы уже несколько раз сказали “мы”. Кто такие “мы”. Второй тип разума?
— Пожалуй, да, — снова улыбнулся Иван. на этот раз чуть грустно и устало.
— И как можно называть этих «вас»?
— Звёздный Тракт. Или, Союз. Общность. Выбирайте, — не задумываясь, ответил гость,— дело в том, что этот тип организации вселенных не совсем правильно считать даже единым разумом. Скорее, это творческий союз и взаимодействие самых разных разумных существ, которое на некоем высшем уровне становится настолько могучим, что создаёт общее пространство разума Мира.
Он поднял чашечку,
— Знаете, я попрошу ещё кофе, вы замечательно его готовите.
— Почту за честь, — поклонился Александр Петрович, — и пока я его варю, расскажите же, давно ли мы привлекли внимание Тёмных Учителей и чем именно?
— О, вы зрите прямо в корень! Давно. Видите ли, в чём дело. Как правило, цивилизации, или отдельные разумные существа привлекают внимание Паутины после того, как разовьются до определенного уровня. Когда становится понятным, какой уровень ресурсов можно поглотить. Но бывает, что появляются существа, сознание которых будто с самого начала специально приспособлено для прокачки огромных объемов данных. Создания с могучим творческим потенциалом. Клад для Паутины, ведь каждый человек может стать целым приемо-передающим узлом — так, наверное, правильно назвать? А Земля в целом, если откорректировать её ноосферу в своих целях, мощным узлом связи.
— Хм… Хотите сказать, мы все тут просто транзисторы? Или, радиолампы?
Иван поднял бровь,
— Как и любая аналогия, она условна, но, в целом, верна.
Александр Петрович отпил кофе и с досадой отставил чашку — нестерпимая холодная горечь,
— А как же все наши озарения, откровения, открытия, мечты… Любовь, в конце концов…Очень обидно осознавать себя… деталями…
— Вам станет легче, если я скажу, что человечество доставляет Паутине немало проблем? Как раз из-за вашей способности не просто передавать, но и перерабатывать огромные объемы информации? Да, часть ваших жутких видений, кошмаров, религиозных откровений, это, грубо говоря, обрывки передач, которые особо восприимчивые люди уловили, но их содержание оказалось настолько чуждым и выходящим за пределы человеческого опыта, что подорвало психику. Но люди вовсе не роботы и не детали.
Иван помрачнел,
— Именно поэтому вы привлекаете все более пристальное внимание Тёмных Учителей. Вы мешаете развитию процесса, которому они служат. Точнее, который их и породил. Особенно, сейчас, когда вы на пороге перехода к новой стадии развития общества. Вы сделали огромный шаг к пониманию принципов Звёздного Тракта.
Он тяжело вздохнул,
— Увы, слишком велика вероятность, что на этом историческом этапе Наладчики толкнут вас назад….
Александр Петрович почувствовал себя ужасно старым и надломленным.
— Значит, опять, Тёмные века…. Снова бессмысленное существование…
— Или, гибель всей цивилизации в ядерном огне, — уточнил Иван, — Предваряя ваши вопросы — да, отголоски этих событий остались в древнейших эпосах. Например, в Махабхарате.
Он криво усмехнулся,
— Честно говоря, не знаю, что страшнее, быстрая гибель мира в яростной огненной волне, или то, что происходило на Орхидее.
— Орхидея? Это название?
— Да. Конечно, звучало оно в том мире не так, но я почему-то вспоминаю именно этот цветок, когда вспоминаю трагедию этой цивилизации.
— Что с ним случилось?
— Он полностью попал под влияние Чёрных Учителей. Паутине нужен был не просто узел связи, а что-то вроде хранилища данных, центра их обработки и, одновременно, испытательного полигона. В этом мире Чёрные Учителя испытывали технологии, с помощью которых разумных погружали в морок. Выдуманную реальность, которую специально созданные для этого машины делали всё правдоподобнее и извращённее. Можно сказать, они испытывали пропускную способность этого мира-узла.
— Сколько продолжался этот эксперимент? — почему-то, похолодев, спросил писатель.
— Около трёх тысяч человеческих лет. Жизнь в этом мире существует и сейчас. Но разум…
Александр Петрович вдруг понял, что безумно устал.
— Они… Они же поглотили ту вселенную? Пирамиды, исследования, межзвёздная пыль… Это же была попытка спасти жизнь от Паутины? — слова давались с трудом, понятия, которые он пытался осмыслить, были настолько велики, что никак не получалось соотнести их с масштабом человеческой жизни.
— Да. Та вселенная стара частью паутины и спустя эоны, в нашем понимании, погибла.
— А в понимании Паутины?
— Нам сложно это осознать. Их ориентиры и точки отсчёта слишком отличаются от наших. После того, как Паутина полностью вычерпала все ресурсы той вселенной, она распылила её до состояния межмировой пустоты. Можно сказать, до состояния «ничто», из которого когда-нибудь может возникнуть новая Вселенная. С одним уточнением — это изначально будет вселенная, которая может стать только частью Паутины.
Усталость сделалась нестерпимой.
— Зачем вы мне всё это рассказываете? Я просто немолодой уже человек, которому осталось жить…
Иван расхохотался,
— Два понедельника? Александр Петрович, дорогой, мы всё это время говорили о ноосфере, о разумных Вселенных и вы всерьёз считаете, что когда физически умрёте, то исчезнете из мира, полностью прекратите существование?
И, сразу стал серьёзным,
— Вселенную меняют все, кто в ней живёт. «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся» — сказано прекрасно и очень верно.
— Допустим, но почему именно я и именно сейчас. Извините, не поверю, что причина в моём кофе, пусть я его и замечательно варю. И, удивительно, что мне пришло это в голову лишь сейчас, кто вы? Почему пришли именно вы?
— Я постараюсь по порядку и коротко. Почему, вы. Во все эпохи, во всех цивилизациях есть разумные существа-маяки. Те, чей свет помогает находить другим верный путь. Не всегда это выдающиеся учёные, или духовные лидеры. Вы — один из маяков.
Александр Петрович понял, что краснеет от гордости, как мальчишка и усилием воли подавил неуместное самодовольство. Цену себе он знал, но лести не терпел и был человеком скромным. Впрочем, Иван просто констатировал факт.
— Почему, сейчас, — он резко встал, задел стол. Хозяин испугался, что чашки-блюдца разлетятся по всей комнате, — боюсь расстроить, но у вас очень сильное историческое чутьё. Вы уже упомянули новые Тёмные века. Наши прогностики много раз проводили комплексный анализ развития вашей ветки реальности этой Вселенной. И каждый раз — один и тот же кризисный период в конце века. Распад социальных, моральных и экономических связей по всей планете. Распад технологического прогресса на отдельные платформы и новый феодализм.
Александр Петрович задумчиво хмыкнул,
— И вы приходите не к руководителям нашего государства, не в Академию наук, а к не самому популярному фантасту?
— Конечно. Это самое разумное, — очень серьёзно сказал Иван. И кивнул, упрямо нахмурив лоб, — Руководители предадут свои идеи. Академии наук будут заниматься выживанием и борьбой за влияние. Но у вас ещё есть время, чтобы написать книги, которые разбудят умы. Вы ещё успеете сохранить в них идеи, опережающие время. Эти идеи откликнулся в далёком будущем. Наконец, мысли, которые родятся в вашей замечательной голове, станут частью ноосферы. Разве, мало?
Лишь сейчас Александр Петрович понял, что ночную тьму медленно сменяет серый осенний рассвет. Начинался новый день и всё, что произошло ночью отступало куда-то в область фантазий, делалось нереальным.
Хотя, вот он, невероятный гость, так и стоит, прислонившись к холодильнику.
— Вы не ответили на третий вопрос…
— А, да? — Иван вынырнул из задумчивости, — почему именно я, — считайте меня путником, что идёт по Звёздному Тракту и разговаривает с хорошими людьми. Или, вестником, который предупреждает людей, которых нужно предупредить и рассказывает то, что надо рассказать.
Он шагнул к двери.
— Теперь, я пойду. Я сказал всё, что был должен.
Александр Петрович порывисто привстал,
— Подождите! Скажите, те древние статуэтки… Это же, действительно, скафандры? Контакт с инопланетными разумными…
Гость улыбнулся и снова коснулся середины лба Александра Петровича указательным пальцем.
___***___
Октябрь в том году был прекрасен и томен. Александр Петрович вырывался в Переделкино, с наслаждением вдыхал холодный хрустальный воздух, задумчиво бродил по участку, шурша золотом листьев, неторопливо уходил в дом, слушал, как потрескивают дрова в печке.
Наконец, в один из дней сел за стол и начал быстро, не раздумывая, записывать. Слова приходили сами… Он знал, что не эти слова будут первыми в его новом романе, но именно они просились на бумагу…
«В иллюминатор "Поиска" зловеще светила новая звезда.
Потрясенные фаэты молчали.»
