Оля глотала слёзы, а отец продолжал кричать, что она ведёт себя глупо, что у неё совсем нет мозгов, и она слушает кого попало. Ей было до слёз обидно, и они бурными потоками не замедлили явиться. Она же чувствовала на губах их солёный вкус и горечь. Давнишнюю горечь нелюбимого брошенного ребёнка, все действия которого вызывают только отторжение.
Оля звонила отцу регулярно, но не часто. Разговор всегда сводился к здоровью, больше говорить было особенно не о чем. Всю их жизнь они прожили отдельно, и отношения наладились, но жизнь прожитая порознь, так и лежала между ними. Оля всячески стремилась сократить это расстояние, и многое удавалось, особенно, когда она приезжала к отцу. Но он и его жена становились очень старыми, и брат, оберегая их покой, сократил встречи до минимума, а потом и общая ситуация сделала поездки невозможными.
Так телефон стал той нитью, которая помогала сохраняться с таким усердием возобновленным связям. Но каждый раз, когда Оля звонила, если то, о чем она рассказывала отцу не совпадало с его представлением, как это должно быть, он горячился, повышал голос, говорил обидные слова. Вот и теперь, с мокрым от слёз лицом она чувствовала себя одиноким, забытым ребёнком, который огорчает родителя.
- Пап, — всхлипывая не сдержалась она. – Неужели ты не можешь любить меня такой, какая я есть. Ты оставил нас, бросил, когда мне было две недели. Тогда ты не мог меня принять, думая, что я не твой ребёнок. Прошло столько лет. Твоё лицо отпечаталось как фотография на моём, как лучшее доказательство твоей крови во мне. Но ты всё равно не доволен, желая переделать меня по своему образу и подобию. Вот и растил бы и воспитывал, но ты же отказался, бросил меня.
Слова вылетали из неё словно внутри была натянута тетива, и стрелы обвинений вылетали практически безконтрольно. Многолетнюю плотину её молчания прорвало. Но тут Оля услышала неожиданное:
- Это вы меня бросили. Ты не давала о себе знать двадцать лет, — парировал отец.
Это была правда. Когда уже у Ольги были дети, отец как то позвонил, после пятилетнего молчания, и она в сердцах выпалила в трубку, что отец раз в пять лет ей не нужен. Страшные слова отречения были произнесены, и он исчез на двадцать лет. Она вскоре раскаялась, искала. Но квартира была сдана, жильцы телефон не давали. В милиции не помогли. Они с мужем честно искали. Она даже сходила на кладбище к деду и бабушке, боясь обнаружить там свежее захоронение. Оля оставила около бабушкиной урны записку для отца, если приедет навестить столь дорогую его сердцу мать.
Ничего не помогло. А по прошествии двадцати долгих лет, мама просто сняла трубку и позвонила по старому телефону, и брат ответил. Необъяснимо. И отец не верил Ольгиному рассказу о поисках. И вот снова, уже после стольких лет примирения, стольких сказанных слов и взаимных прощений, всё поднялось в их сердцах и из старой раны опять засочилась кровь.
- Почему ты так говоришь? – возразила Оля. – Как ты можешь?
- Потому что это правда, — просто ответил отец.
И она почувствовала его боль. У него была своя, совсем другая, только ему ведомая правда.
- Скажи ей, что мы её любим, — слышала Оля крик папиной жены.
Но она больше не могла продолжать разговор. Мысленно поблагодарила добрую женщину и повесила трубку. Потом она ещё долго отогревалась в тёплых и крепких объятиях мужа, всхлипывая и вздыхая, пока не задремала. Но она не спала, даже глаза были открыты. Однако странное состояние опустошения после пережитого разговора растворило все мысли. Оля словно плыла в этом пограничном пространстве между сном и явью.
Она понимала, что идёт по дороге. Чувствовала, что на ней одежда, которую носили давно, может несколько веков назад. Ольга не видела себя со стороны, просто знала, что это она. На руках у неё был свёрток. Она прижимала его к груди. Потом Оля увидела, что она оставляет этот свёрток на чьём-то пороге. А в свертке ребёнок. И в голове очень четко: «Это твой отец».
Она в ужасе вскрикивает, пугая уснувшего рядом мужа. Обхватывая голову руками, босая бежит на кухню и судорожно пьёт воду.
- Так вот о чем говорил отец. Вот когда я его бросила. А теперь решила прожить это сама. И некого прощать, кроме себя, а папа просто помогает. Мы просто поменялись ролями в этой вечной игре жизни. Благодарю тебя, папочка. И прости меня за всё во все времена. Я люблю тебя.
