«Говорят, жил Есенин Сергей,
и любил он любовь, как пожарище?
И приходится слышать: «Налей»
у могилы его поминающих?
Говорят, у него юбилей,
и трехзначная цифра, как будто?» -
Заварите покрепче елей.
Ложку дегтя долить не забудьте.
Как же прибыльно многим копать
про талант сей – погиб, иль спасенный?
«Англетер» мог бы все рассказать,
только в темную ночь он снесенный.
Начинался тот век тяжело.
На Владимирке будто распутье.
Города будоража, село.
и, как вишенка торта, - Распутин
«Бес попутал» одних, чтоб блудить.
А другим - как на печке Емеле.
Угораздило ж бабе родить
в этот век гениального Леля!
О березах и ивах поет,
над щенками убитыми плачет…
Но почувствовал вдруг: он - Поэт,
и уехал навстречу удаче.
А в столицах – уже синема.
Но он верит, что жребий назначен.
Он опишет страны синеву,
и пожар = голубой, не иначе.
Ее потом пропахшую выть.
Анну Снегину, страсти гостинец.
И дороги, где любит ходить,
он оденет в березовый ситец.
И, затянутый в тот окаем,
слышал голос шального предгрозья.
А потом… Загремело потом,
И пастух оказался в обозе.
Он увял, как его жеребец,
что раздавлен стальною конницей.
Понял вдруг, что крестьянам – конец
и конец поэтической вольнице.
И чтоб пламень души не затух,
черным гостем к себе не явиться,
он буянил и дрался, пастух,
боль в кабак уносил, чтоб забыться.
На колени шалаву сажал,
Рядом пели и плакали воры…
Русь казалась той девкой, и знал:
плакать ей и плясать у забора.
Вот опять те, в кожанках лихих,
славословие в уши надули.
Не поймешь, что в карманах у них -
может, дуля, а, может, и дуло…
И, кабацкой Москвы плоть и кровь,
он сбегал к вам, рязанские дали,
где мычащая нежность коров
и где хмель молоком заливали.
И остался застольный шедевр,
что кабацкой Москвой озаглавил.
И соловушки песню пропел,
и бежал на погибель едва ли.
Он звезду ведь не падать просил -
луч холодный просил, сберегающий.
… У ограды знакомых могил
Не забудьте налить поминающим.
2.
Как богата ты, Русь, ширь твоя и душа,
плач твоих журавлей и монисто цыганки.
И слезу рукавом, как и в старь, не спеша,
вытрешь молча и спляшешь под говор тальянки.
Старый клен в том же поле, сказать я боюсь,
облетевший стоит, стылый, заледенелый.
Отцвела твоя липа, как новая Русь,
рекетирам отдавшись душою и телом.
Не хочу разбираться с чужою виной,
что навесили ценники пошлые дивы.
Как прицеп к олигархам с охраной-шпаной,
расползлись по Мальдивам и корпоративам.
Мне близка ж твоя повесть кабацкой Москвы,
где гремела раздольная русская удаль.
Где буянил ты дерзко, сжигая мосты,
не хватался за жизнь, что пошла уж на убыль.
Я тебе подражать не могу, не берусь.
хоть персидских мотивов напето немало.
Мне близка твоя боль за крестьянскую Русь.
Мне по сердцу, как плакал, ругая шалаву.
Хоть противник-соперник и визави
говорил, что в перчатках ты будто корова,
но не знали вы оба, что нет вам пути
в той России советской, где правде коряво.
И персидских мотивов умолкнувший стон,
и кандальную Русь, и плетень в буераке,
рассиропят потом и отпляшут шансон,
как ты галстук повязывал каждой собаке
Да, стихов твоих сладость в гитаре излив,
веселимся, деремся мы и колобродим.
Только жаль, что шансон исковеркал мотив,
блатняком заменив всю напевность мелодий.
Но, быть может, когда по дороге во тьму
я пойду, поэтапно про жизнь забывая,
попрошу: «Проведите меня к нему -
пусть узнает, что Русь - не погибла. Живая!
3.
Ты смеешься, пацан, что пою,
я про жизнь не его, а свою,
и глаза мне слезою опять,
эта песня начнет увлажнять?
Да, крапива пожухла. Плетень
также сохнет у деревень.
Тех людей в кандалах грустный взор
навсегда влился в образ озер.
Поминальный мне слышится звон
в тусклом карканье наглых ворон.
Но меня та дорога манит,
душу трогает и бередит. =
Как «кандальников» взор полюбить
смог, кто пел про рязанскую выть?
Я понять его жизнь не берусь,
уходящей ли видел он Русь
или новой, советской признал:
ведь признался, что Маркса читал...
Может, было, а, может, и нет –
кто ответит, что думал поэт,
когда кровью записку писал
где, как будто, уход заказал?
Говоришь, не типичная грусть?
Говоришь, что придумал? - И пусть:
ведь российских поэтов следы
засыпают листвою сады…
