Не такой. Книга первая
Не такой 2. Гл.14 / Не такой 2. Гл.15
Я лежал на койке в какой-то незнакомой мне комнате, укрытый простынёй. Возле кровати стоял штатив с подвешенной на него прозрачной банкой, наполовину заполненной какой-то жидкостью. Из банки куда-то вниз уходила прозрачная трубка. Всё здесь было какое-то непривычное и чужое, да и сам я был какой-то не такой. Во-первых, у меня жутко болела голова. Мне ещё ни разу в жизни не приходилось чем-нибудь болеть, а потому такое явление, как головная боль, было для меня, можно сказать, в новинку. Во-вторых, моё тело категорически отказывалось меня слушать, и, несмотря на все старания, я не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Я не мог даже оторвать голову от жёсткой подушки, чтобы взглянуть на своё тело, которое мне почему-то казалось… очень маленьким.
— Где я? — чуть слышно прошептал я, когда в комнату тихонько вошла незнакомая женщина в белом халате и белой шапочке. В её руках был какой-то металлический поднос, на котором что-то лежало.
— Помолчи, помолчи, — ласково сказала она и нежно погладила меня по голове. — Тебе ещё вредно говорить и волноваться. Вот выздоровеешь, тогда всё и узнаешь.
— А… чем я… болен? — прерываясь, спросил я, так как для того, чтобы говорить, требовалось много сил, которых, похоже, у меня не было.
— Витя, я же прошу тебя, помолчи, — укоризненно произнесла женщина, что-то поправляя на моей руке, которая выглядывала из-под простыни.
— Ви… тя? — удивился я. — Поче… му Ви… тя?!
— Ну что за мальчик такой? Ну я же прошу тебя не разговаривать.
“Странно… — подумал я. — На вид женщине лет тридцать пять, ну пусть сорок. Почему она меня тридцатишестилетнего мужчину называет мальчиком? Хотя… Ну конечно же, как же я сразу не догадался… Она на самом деле гораздо старше, просто прошла курс омоложения и теперь выглядит всего лишь на сорок лет… Мужчины редко прибегают к такой процедуре, но вот женщин, с их желанием всегда оставаться молодыми и красивыми, не исправили даже тысячелетия эволюции”. От небольшого усилия, которое я затратил на свои размышления, ещё сильнее разболелась голова, и я, немного сморщившись, закрыл глаза. О том, чтобы поднапрячься и попытаться вспомнить, что со мною произошло, нечего было и мечтать.
— Вот видишь, — укоризненно произнесла женщина в белом, — я же тебе говорила… Ну ничего, сейчас я тебя быстренько перевяжу и можешь отдыхать.
Она оголила мою грудь, откинув простыню до пояса, и начала что-то липкое отдирать от моей груди. Я вновь приоткрыл глаза и вопросительно уставился на женщину.
— Потерпи немного, я быстренько, — сказала она и стала легонько протирать мою грудь ватой, смоченной, судя по запаху, в спирте. Теперь я начал понимать, что эта женщина, видимо, является какой-то знахаркой, только вот методы её лечения были очень странными, а если сказать точнее — старинными. В наше время уже никто не пользовался ни спиртом, ни другими спиртосодержащими растворами. Все повреждения физического тела “латают” специальными биопластырями, которые прикладывают к ране, и которые уже через несколько часов превращаются в новую кожу. Для обеззараживания же повреждённого участка тела, применяется обычная вода, ранее подвергшаяся обработке специальной звуковой матрицей. Такая вода не только сама не имеет никаких бактерий, но и обеззараживает всё, с чем в дальнейшем соприкасается. Да и все эти вещи используются лишь в тех случаях, если человек потерял сознание или физически сильно истощён, а потому не может сам, своими ментальными установками, справиться с проблемой.
— Как тебя только угораздило, — беззлобно бурчала знахарка, делая своё дело. — Я понимаю, руку там припёк или ногу, но чтобы грудь вот так прижечь, это ж ещё надо постараться…
“Прижечь грудь… — мысленно повторил я слова женщины. — А ведь действительно, где это меня так угораздило?”
— Ну, вот и всё, вот и молодец, — похвалила знахарка, снова прилепив мне что-то на кожу. Липучка явно не походила на биопластырь и была смазана какой-то вонючей субстанцией, которая своим противным букетом “ароматов” сильно шибанула мне в нос. Как я ни старался, но так и не смог идентифицировать по запаху, что бы это могло такое быть. Единственное, что моё обоняние смогло различить из всего того, что в этой субстанции было намешано, так это наличие рыбьего жира и берёзового дёгтя. — Вот теперь отдыхай. Скоро ужин. Я приду и тебя покормлю.
Женщина взглянула на опустевшую банку, после чего осторожно взяла меня за правую руку и что-то выдернула из-под кожи. Затем она отставила штатив в сторону, поправила простынь и немного взбила подушку, от чего та вовсе не стала мягче. Бросив ещё один взгляд вокруг и убедившись, что ничего не забыла, знахарка забрала свои странные знахарские принадлежности и вышла из комнаты.
— Ну как он? — услышал я из-за двери мужской голос, который показался мне смутно знакомым, вот только вспоминать, кому он принадлежит, я сейчас не стал, чтобы не усилилась головная боль.
— Ещё очень слаб, — ответила знахарка, плотно притворяя за собой дверь.
“Выходит, у меня ожог, — мысленно произнёс я, глядя в белый потолок комнаты. — Видимо, очень сильный, если в теле такая слабость. Но как это произошло, и почему так болит голова? Почему я не помню, каким образом я обжёгся? Ладно, нужно действительно немного поспать, чтобы набраться сил. Тогда уже и буду решать свои проблемы и, возможно, смогу это сделать гораздо эффективнее, чем эта примитивная знахарка”. В голове вновь отчаянно запульсировала боль, и я решил отложить все свои размышления на потом.
Входная дверь вновь тихонько приоткрылась, и в комнату вошёл какой-то мужчина с усами. Сквозь щёлочки полуприкрытых глаз я видел его лицо. Оно мне, вроде бы, кого-то напоминало. Мужчина сочувствующим взглядом посмотрел в мою сторону и, подойдя к кровати, присел на стоявший рядом стул.
— Ты уж, прости меня, Витёк, — чуть слышно произнёс он. — Видишь, Илона оказалась права… Не нужно было тебя привлекать к этому делу. Хорошо, что я ещё догадался одеть на тебя оберег, а иначе бы эта ведьма тебя…
“Да что за ерунда, в самом-то деле, — уже не обращая внимания на боль в голове, мысленно возмутился я. — Почему все называют меня каким-то Витьком, кто такая эта Илона, которая что-то предвидела, но не смогла кому-то правильно растолковать свои предсказания… И, в конце-то концов, откуда взялась ведьма?” От волнения и эмоций моя голова теперь не только жутко болела, но и начала кружиться. Чтобы немного прийти в себя, я плотно закрыл глаза и постарался успокоиться. Мужчина ещё что-то говорил, но его слова, будто заблудившись в тумане, разбредались в разные стороны, не доходя до моего сознания. Немного успокоившись, я действительно почувствовал себя лучше и, приоткрыв глаза, спросил:
— Вы… кто?
— Да я же Иннокентий… Кеша — твой друг, — тут же с воодушевлением сообщил мне мужчина, но тут его лицо нахмурилось и стало выглядеть весьма озадаченным. Некоторое время он пристально всматривался в меня, словно по моей мимике, которая сейчас кроме печали и страдания не выражала больше никаких эмоций, пытался что-то понять, а потом спросил:
— Так ты что же, ничего не помнишь?
— Нет, — чуть слышно выдохнул я. — Ничего…
Мужчина, назвавшийся Иннокентием, молчал, видимо, соображая, что делать, а потом также молча поднялся и вышел из комнаты. Когда входная дверь за ним закрылась, я прислушался к своему организму. И опять ощутил, что с телом что-то не то. Руками я, вроде бы, уже мог пошевелить, но вот ноги по-прежнему были неподвижными и холодными. Медленно, словно боясь, что ничего не получится, я вытащил руку из-под простыни и поднёс к глазам. Теперь я был шокирован ещё больше. Мои предположения оказались не плодом фантазии, а очень даже реальными. Это была не моя рука! Это была рука младенца. Маленькие тоненькие пальчики, мягкая ладошка, ещё не познавшая физического труда… “Приплыли… — мелькнуло у меня в голове. — Это ж как так получилось, что из взрослого мужчины я вдруг превратился в…” Честно говоря, я ещё даже не до конца понял, в кого же именно я превратился. “Так, Пересвет, спокойно, — скомандовал я себе, — главное, не волноваться. По-видимому, этот Кеша, назвавшийся моим другом, что-то про меня знает, а следовательно нужно будет обстоятельно его обо всём расспросить. Сейчас же главная задача состоит в том, чтобы привести тело в порядок. На местную знахарку, похоже, надеяться нечего. Судя по всему, она только и умеет, что лепить вонючую мазь и совсем не обладает никакой целительской силой”. Я вновь закрыл глаза и начал не спеша работать с мыслеобразами, посылая исцеляющую энергию в голову. Первым делом, конечно же, нужно было вылечить именно её, чтобы потом перейти к восстановлению всего организма. Уже через пять минут такой работы я почувствовал, как головная боль начала уходить, а ещё через десять — мне стало и вовсе хорошо. Решив главную задачу, я приступил к работе с телом.
Сколько прошло времени до того момента, как я, наконец, почувствовал тепло в ногах и чуть больше силы в руках, я не знаю. Аккуратно, чтобы вновь не спровоцировать приступ головной боли, я приподнялся на локтях, а потом и вообще сел. Моё изувеченное вместилище мозгов, отнеслось к изменению положения в пространстве очень даже благодушно: ни боли, ни головокружения не возникло. Решительно откинув в сторону простыню, я внимательно оглядел свою нижнюю часть тела. Так же, как и руки, мои ноги и то, что торчало между ними, принадлежало ребёнку, и было очень маленьким. “Хорошо хоть не девочка”, — скептически заметил я про себя и, опустив голову вниз, взглянул на грудь. Там, прямо в центре грудины, крест-накрест были приклеены какие-то полоски плотной белой материи. Видимо, они и прикрывали тот самый ожог, о котором говорила странная знахарка.
Оглянувшись вокруг и ознакомившись со скромным убранством комнаты, в которой кроме кровати и тумбочки стояло ещё несколько шкафов неизвестного назначения, я вновь прилёг и прикрылся простынёй. Теперь всё своё внимание я направил на середину груди. Однако я выпустил из виду, что на данный момент являюсь обычным маленьким ребёнком. Из-за травмы, полученной непонятно как и неизвестно где, запасов жизненной энергии и так было очень мало, а я к тому же провёл ещё и очень энергозатратный оздоровительный сеанс.
Словом, моя энергия быстро исчерпалась, и я просто-напросто отключился. Разбудило меня чьё-то лёгкое прикосновение к моей руке. Солнце уже садилось, и в комнате горел искусственный свет. Он исходил от интересного осветительного прибора в виде плоской квадратной коробки, прикреплённой к потолку. В ней, закрытые матовым стеклом, белым светом горели четыре продолговатых источника света и что-то чуть слышно жужжало.
— Витенька, просыпайся, — приговаривала уже знакомая мне знахарка, поглаживая меня по руке. Я повёл глазами в разные стороны, вновь привыкая к непривычной обстановке и к непривычной одежде женщины. — Ты кушать хочешь? — спросила она, заглядывая мне в глаза.
Я прислушался к своим ощущениям. Однако желудок, в который, по-видимому, уже давно ничего не попадало, прервал мою самодиагностику негромким бурлением, оповестив, что действительно пора подкрепиться.
— Дя, — немного смутившись, почему-то по-детски ответил я, и сам удивился непонятно откуда взявшемуся такому странному произношению.
— Вот и хорошо, — улыбнулась знахарка. — Ужин уже прошёл, а ты так хорошо спал, что я не стала тебя будить… Но ты не переживай, — тут же поспешила обнадёжить меня женщина, — Тамара Юрьевна оставила твою порцию. Сейчас я тебе принесу покушать. А потом мы ещё разок сегодня сделаем перевязочку, и можешь снова баиньки.
Женщина погладила меня по голове и вышла. Минут через пять она вновь вернулась, но уже с подносом в руках, который поставила на тумбочку. Затем она помогла мне сесть поудобней и переставила поднос мне на ноги. На ужин мне предлагалась гречневая каша с парочкой жареных рыбёшек. В стеклянный гранёный стакан был налит какой-то молочный продукт, судя по всему, ферментированный. Облокотившись спиной на подушку, заботливо подложенной знахаркой мне под спину, я не спеша съел кашу, оставив рыбу не тронутой. Не знаю, откуда у меня сохранились знания, совсем не свойственные малышу, но я был уверен, что белок существа, выросшего в другой среде, в данном случае в воде, не может гармонировать и правильно встроиться в организм существа живущего на суше. Кашу я запил кисломолочным напитком, вкус которого мне не очень понравился. Окончив свою скромную трапезу, я поблагодарил женщину за еду и, проигнорировав её замечания о том, что мне обязательно нужно кушать бело́к, потому что это очень важно и полезно для моего растущего организма, я вновь улёгся и сделал вид, что хочу спать.
— Витенька, подожди немного, — засуетилась знахарка, правильно поняв моё намерение, — мне ещё нужно сделать тебе перевязку.
Я не возражал, и сам откинул простыню, оголяя своё тело до пояса. — Подожди, не торопись, я сейчас принесу мазь и лейкопластырь, — сказала женщина и, подхватив поднос с посудой, торопливо удалилась.
Вернулась она с уже знакомым мне металлическим подносом. Я разглядел на нём упаковку ваты, небольшой пузырёк из тёмного стекла, баночку с тёмной густой мазью и рулончик клейкой ленты с ножницами. Я по-прежнему лежал с оголённой грудью, так как в комнате, несмотря на вечер, было довольно тепло. По открытой форточке, затянутой марлей, а также влетающему в неё гомону птиц и тёплому воздуху я уже знал, что на улице сейчас лето.
Знахарка привычно поставила свои принадлежности на тумбочку и, присев рядом на стул, начала, как и в предыдущий раз, аккуратно отлеплять клейкую ленту, которую она называла лейкопластырем. Подняв глаза в потолок, я чувствовал её мягкие тёплые пальцы. От её прикосновений мне было немного щекотно и в то же время очень приятно. Когда пластырь был отлеплен, и снята марлевая прокладка, на которую и наносилась вонючая мазь, женщина вдруг замерла, непонимающе взирая на мою грудь. Я перевёл взгляд с потолка на её лицо и с интересом принялся наблюдать за метаморфозами, происходившими на нём. Сначала на лице знахарки отразилось удивление, затем оно стало задумчивым, словно она напряжённо пыталась что-то вспомнить.
— Ничего не понимаю, — наконец вымолвила женщина, то глядя на мою грудь, то непонятно для чего вертя головой по сторонам, словно желая отыскать “виновника” произошедших с моим телом изменений.
Я не мог сейчас видеть, что же там такого увидела знахарка, хотя, в принципе, догадывался. По-видимому, моё самолечение прошло весьма успешно. Чтобы убедиться в том, что это ей не привиделось, женщина робко протянула руку и легонько прикоснулась пальцем к тому месту, где ещё несколько часов назад была большая рана. Я прекрасно понимал её удивление, так как знал, что ожог — это травма, которая очень трудно поддаётся лечению, и на его заживление требуется довольно много времени. Честно говоря, я и сам не ожидал слишком большого эффекта от первого сеанса энерготерапии.
— Так, подожди, я сейчас приду, — сказала знахарка. Она вскочила со стула и куда-то убежала. Вернулась она не одна, а с каким-то мужчиной, которого я до этого времени ещё никогда не видел. Это был крепко сложенный брюнет лет около тридцати с проницательным строгим взглядом.
— Вот, Олег Иванович, — женщина указала на меня пальцем. — Представляешь, от ожога нет даже и следа!
Заинтересовавшись, я тоже опустил взгляд к себе на грудь. Конечно, я знал, что мой способ оздоровления значительно ускорял процесс заживления ран, но, вот, чтобы за один сеанс исчезли даже её следы, было даже для меня сюрпризом.
— Действительно, странно, — произнёс мужчина, наклоняясь ко мне, чтобы лучше рассмотреть указанное место. Несмотря на интонации голоса, которые должны были засвидетельствовать его искреннее удивление, я чувствовал, что к моему феномену он абсолютно равнодушен. Его голову занимали какие-то иные мысли.
— Впрочем, — добавил Олег Иванович, вновь принимая вертикальное положение, — если учесть особенность нашего интерната и необычность детей, которые в нём живут, то, думаю, Зиночка, к таким вещам нужно относиться более спокойно.
Мужчина, словно бы между прочим, приобнял полненькую знахарку, которая была заметно старше его, за то место, где у неё должна была быть талия. — Пойдём-ка лучше попьём чайку, раз у малого всё в порядке.
— Иди, Олег Иванович, я сейчас быстренько закончу и приду.
Женщина, видимо, вовсе не была против проявления таких нежных чувств со стороны своего коллеги, поэтому, скорее из кокетства, чем из скромности, сбросила с себя его руку, поведя широким бедром в сторону. Присев на стул и смочив вату спиртом, она быстро протёрла тот участок кожи, к которому был прилеплен пластырь. Окончив эту незатейливую процедуру, знахарка Зиночка, собрала все свои принадлежности на поднос. Пожелав мне спокойной ночи, она удалилась, погасив в комнате верхний свет, но оставив ночник, горевший на стене бледным синим светом. Мне никогда не нравилось спать в комнате, в которой нельзя было создать полную темноту. Может быть, эта привычка, закреплённая ещё в детстве, была связана с тем, что на уроках физиологии нам объясняли про гормон мелатонин, который вырабатывается у человека только ночью и только в полной темноте. “Так, стоп! — остановил я свои размышления. — Я сказал в детстве, будто я взрослый человек… Но мне сейчас, судя по росту, не более пяти лет. О каком таком детстве я тогда сейчас вспоминаю? Что же со мной произошло и происходит? Почему меня называют не Пересветом, а Витей? А может быть, вся моя жизнь учёного из какого-то другого мира просто плод моего больного воображения, воспалившегося из-за перенесённой травмы? Может, никакого профессора Здравомыслова вовсе не существует?.. Только, вот, почему-то я прекрасно могу рассказать практически всё о каждом дне моей другой, взрослой жизни, где меня звали Пересветом, и абсолютно ничего не могу вспомнить из жизни Вити… Не могу припомнить даже, что случилось с моим телом, почему так болела голова, и почему я лежу в этой незнакомой мне комнате?”
То, что открылась входная дверь, я скорее почувствовал, чем услышал. По лицу пробежался приятный летний сквознячок. Открыв глаза, я увидел маленькую белокурую девочку, которая быстро вошла в мою комнату и тут же прикрыла дверь. Видимо, тем же самым ветерком в открытую дверь из коридора затянуло и какое-то полупрозрачное облачко, как-то неестественно зависшее у входа в помещение.
— Привет, — сказала девочка, подойдя ко мне. Её голова была чуть выше моей кровати, и, чтобы её видеть, мне пришлось повернуться на бок.
— Здравствуй, — ответил я, не отрывая взгляда от занятного облачка.
— Ты куда смотришь? — поинтересовалась моя нежданная гостья и тоже оглянулась назад.
Облачко, словно учуяв, что на него обратили внимание, начало медленно исчезать, пока не растворилось совсем. Ни его появление, ни исчезновение почему-то не вызвали во мне никаких эмоций.
— Да так… — сказал я, вновь переводя взгляд на девчонку. У неё были большие голубые глаза, и для своего возраста она была очень даже симпатичной. Ещё я отметил, что девочка говорила неестественно чисто и правильно для ребёнка, хотя, впрочем, я ведь тоже не сюсюкал как малыш, что тоже было очень странным.
— А меня Лидой зовут, — улыбнувшись, сказала девочка. — Можно — Лидочкой. А тебя?
— Меня… — тут я запнулся, не зная, какое имя назвать. Ещё утром я был уверен, что меня зовут Пересвет Владиславович Драгин, и что мне было тридцать шесть, и я уже много лет работаю в лаборатории профессора Здравомыслова. Однако то, что я узнал в течение прошедшего дня, дало веский повод в этом усомниться. Мне было, наверное, столько же лет, сколько и моей поздней гостье, и все, кого я сегодня видел, почему-то упорно называли меня… — Витя, — выдавил я из себя непривычное мне имя.
— Точно Витя? — словно усомнившись в моей искренности, спросила Лидочка, а в её глазах мелькнул лукавый огонёк. — Ты ничего не путаешь?
— Нет, — буркнул я, не желая пускаться в полемику с незнакомой мне малявкой, пока сам лично не разобрался во всём.
— Ну, Витя, так Витя, — пожала плечами девочка. — Просто ходят слухи… — она сделала многозначительную паузу. — Ходят слухи, что ты память потерял…
— Ничего я не терял, — возмутился я, понимая, однако, что гостья, скорее всего, права. С моей памятью действительно что-то происходит или произошло, ведь я так и не вспомнил, откуда у меня ожог и прочее.
— Чего ты так кричишь, — испугалась Лидочка и опасливо посмотрела на дверь. — Не хочешь говорить и не надо… Только с чего бы это тогда в интернате такой кипишь стоял?.. Петренко чуть не погиб… Петренко ранен… Профессор какой-то, специалист по черепушке, из самой Москвы прилетал… — Так как я ничего из того, что говорила девчонка, не помнил, то и не стал ей ничего возражать или опровергать. Не дождавшись от меня какого-либо ответа, она сказала:
— Ладно, пойду я, а то кто-нибудь придёт, а тут я… — и, прищурив глазки, лукаво добавила: — Ещё подумают чего…
“Странная эта Лидочка, и мысли у неё какие-то странные, — подумал я, когда девочка вышла из комнаты. — Ну чего такого можно подумать о маленькой девочке, которая заглянула в гости к маленькому мальчику, путь даже и в неурочный час? И вообще: кто она и зачем ко мне приходила? Явно же не справляться о моём здоровье… Облако ещё какое-то с собой притащила…” Я ещё раз взглянул в то место, где недавно зависал странный сгусток тумана, и, повернувшись на правый бок, закрыл глаза. Мой детский организм, продолжая работу по самоисцелению, был ещё сильно ослаблен и нуждался в восстановлении жизненной энергии. Как только мои мысли начали путаться и, наконец, потеряли между собой всякую связь, я провалился в яркое и волнительное сновидение. В нём я брёл по какому-то густому лесу, с трудом продираясь сквозь заросли кустарника и бурелом. Колючие ветки царапали руки и больно хлестали по лицу. Мои ноги гудели от усталости, а конца этому лесу, казалось, никогда не будет видно. Куда я шёл и почему не нашёл более подходящей дороги, я не знал, но меня это вовсе не волновало. В этом сне я был вовсе не мальчиком, а вполне взрослым мужчиной, и этот странный сон мне почему-то казался более реальным, чем то, что происходило наяву. Преодолев очередной неглубокий овраг, заросший высокой травой, я вдруг услышал позади себя чьи-то шаги. Кто-то явно торопился, пытаясь меня догнать. Обернувшись, я увидел своего друга и духовного куратора Селура. Думаю, вам тоже доводилось видеть в своих снах знакомых вам людей, но в совершенно других обличьях. Вы видели перед собой чужое лицо, но в то же время, общаясь с человеком, прекрасно понимали, что это ваш близкий родственник или знакомый. Так было сейчас и с моим духом-куратором. В этом моём сне он почему-то принял облик того усатого мужчины, который приходил ко мне сегодня днём.
— Куда путь держишь? — не без иронии в голосе поинтересовался Селур, пристроившись сзади в двух шагах от меня и теперь пробираясь вслед за мной сквозь лесную чащу.
— Не знаю, — честно ответил я, стараясь не сбавлять скорости.
— И тебя это не удивляет? — ухмыльнулся дух-куратор.
— Честно сказать… — я всё же остановился и повернулся к нему лицом. — Если честно, то да, удивляет. И сильно. — Как ни странно, но об этом я подумал только лишь сейчас, когда Селур задал мне свой вопрос.
— Удивляет и, тем не менее, прёшь, и не задумываешься?..
— Но мне для начала нужно хотя бы выбраться из этих зарослей.
— А что дальше?
— Не знаю…
— А если эти заросли никогда не кончатся? К тому же, ты подумал о том, что, возможно, где-то рядом есть другая дорога, которая тебя приведёт туда, куда надо?
Селур взял меня за руку и потянул куда-то в сторону. Я не стал сопротивляться. Пройдя по кустам буквально шагов десять, мы вышли на широкую тропу, протоптанную то ли зверями, то ли людьми. Остановившись посреди тропинки, мы некоторое время стояли молча. Дух-куратор делал вид, что его очень интересует местная растительность, а я пытался понять: что всё это значит? Иногда в своих снах я частенько находил ответы на вопросы, над которыми мучился в течение дня, но на вопрос, возникший в этом моём сне, никак не мог отыскать правильное решение. Но тут мои мысли переключились на прошедший день, и я решил выяснить у Селура, что же со мной произошло, и почему я вдруг превратился в малыша? Ведь кому, как не ему, положено знать всё до мельчайших подробностей. Услышав мой вопрос, дух-куратор не стал уходить от ответа. Он грустно улыбнулся и, отыскав глазами поваленное дерево, не спеша на него уселся.
— Почему ты стал маленьким, — произнёс Селур, подняв на меня глаза, — это я, пожалуй, сказать могу. Это ты сможешь узнать от меня.
Он вкратце пересказал мне об эксперименте профессора Здрвомыслова и моей инкарнации в прошлое. Сказал, что у меня есть вторые родители, и что в данный момент я нахожусь в интернате для особенных детей.
— А вот по поводу твоего вопроса о том, что с тобой произошло, и почему ты потерял память, — продолжал свой рассказ Селур, — я тебе не имею права говорить. Я как-то уже тебе объяснял, что, согласившись на эксперимент Здравомыслова, ты подписал с Высшими Силами своего рода контракт. Тебе нужно понять, что, попав в эпоху, когда большинство людей пребывает во мраке невежества, тебе неизменно придётся сталкиваться с проявлениями кармы. В этом мире невозможно прожить с теми принципами, которые были в тебя заложены новой эрой, просто потому, что этот мир сомнёт тебя и раздавит, как трактор лягушку. Жить же по законам этой эпохи так, чтобы не накармовать — тебе тоже вряд ли удастся. То, что с тобой произошло — это кармическое воздаяние за то, что ты творил неправедные дела.
— Но что я мог такого сделать, будучи ребёнком? — удивился я.
— Ты, дружок, влезал в головы людей, не имея на то никакого законного и морального права. В этот раз тебе попался человек, который смог тебя за это наказать. Хорошо, что ещё остался жив. Можешь, кстати, поблагодарить за это меня.
— Так это ты мне помог?!
— Тебе помог оберег, а я и есть твой оберег, — сказал Селур и тут же исчез.
Я оглянулся по сторонам, размышляя над его словами. Густой, мрачный лес нависал над моей головой толстыми пышными еловыми лапами, из-за которых не было видно ни кусочка неба. На уши непривычно давила неестественная, тяжёлая, гнетущая тишина. Невдалеке тропа, на которой я стоял, делала крутой поворот и исчезала где-то в зелёных зарослях.
— Нельзя останавливаться, — сказал я сам себе. — Вперёд!
И решительно зашагал к повороту.
