Не такой. Книга первая
Не такой 2. Гл.12 / Не такой 2. Гл.13
— Ну, Витя, нам пора, — Серёгин не спеша вошёл в мою комнату, привычно бросив беглый взгляд по сторонам. — Готов к великим свершениям? — улыбнулся он.
— Всегда готов! — ответил я пионерским отзывом, не один раз услышанным мной в фильмах, которые мы смотрели всем интернатом по телевизору, и которые нам крутили через проектор в Ленинской комнате.
Сегодня в лице моего наставника что-то неуловимо изменилось. Представив в голове вчерашний образ Иннокентия и сопоставив с сегодняшним, я всё понял. “Вот же, балда, — мысленно укорил я себя. — Да он же усы сбрил!”
— Вот и молодец! — похвалил меня мой безусый друг. — Тогда пойдём, нам ещё нужно подобрать тебе подходящую одежду.
— Слушай! — громким шёпотом обратился я к Иннокентию. — Я тут вчера видел кое-что странное.
— И что же? — также тихо спросил тот, присаживаясь на корточки. Серёгин был сегодня в хорошем настроении и явно не придавал большого значения моему заявлению. Я рассказал про странное облачко, вылетевшее из форточки. — Ах, это… — засмеялся наставник. — Так это домовой у нас здесь живёт. Он частенько гуляет по интернату. Правда, не все его видят, но ты же у нас особенный. Поэтому-то тебя и затребовали сегодня.
Поднимаясь, он дружески хлопнул меня по плечу.
— А что, Илона Викторовна разве с нами не идёт?
— Нет. Сегодня она нам не понадобится.
— А куда мы пойдём? В театр? — продолжал допытываться я, когда, ведомый за руку Иннокентием, выходил из помещения во двор.
— Почему в театр? — удивился наставник. — Мы с тобой идём на выставку картин. Ты же любишь рисовать?
Ответ Серёгина меня немного удивил. Вчера он мне ясно сказал, что мы пойдём в театр, а сегодня, мало того, что сбрил свои усы, так ещё и вместо театра, вдруг, решил идти на выставку. Увидев, что на нас смотрит один из охранников интерната, я перешёл на детский лепет и ответил:
— Лублу лисовать.
— Вот и молодец, а сегодня ты увидишь, как рисуют картины настоящие художники, — пообещал мне Иннокентий.
В этот момент открылись ворота, и во двор въехал “Москвич” майора Зарубина. Мы с Серёгиным остановились посреди двора и увидели, как открылась задняя дверца, и из машины вышел улыбающийся Истел. Удивлённо переглянувшись с моим наставником, я уставился на мальчишку, как на инопланетянина. Впрочем, он, конечно, им и являлся, но другого сравнения я сейчас подобрать не успел. Истел, как ни в чём не бывало, подошёл к нам и, улыбнувшись ещё шире, весело поздоровался: сначала с Иннокентием, а затем и со мной.
— Как дела, Витя? — беспечно поинтересовался он, бережно пожимая мне руку.
— Нолмально, — произнёс я в ответ. — А ты где плападал?
— Да так, прогулялся немного… — продолжал лыбиться Истел.
— Иннокентий Витальевич, — послышался голос начальника интерната, — садитесь в машину, нам пора ехать.
— Да-да, — ответил Серёгин и, подтолкнув Истела в открытую входную дверь интерната, тут же её захлопнул, словно опасаясь, что мальчишка вновь попытается сбежать. — Где вы его отыскали? — спросил он, когда мы уселись на заднее сиденье “Москвича”.
— Так я его, считай, уже у самых ворот подобрал, — ответил Зарубин, выруливая на трассу. — Идёт себе, понимаешь, и в ус не дует… Думал, меня увидит и даст дёру… Нет, не убежал. Спокойно сел в машину без проблем…
— И где он был всё это время?
— Говорит, гулял.
— Во даёт! А как же он вышел за территорию, он вам не рассказывал?
— Так, когда ж нам с ним разговаривать было? Я же говорю, что почти у самых ворот его встретил, — ответил Зарубин. Машина выехала с просёлочной дороги на асфальт, и он, переключив скорость, поддал газу. В открытое переднее окно влетал тёплый уже летний ветер и беззаботно трепал мои волосы. — Не продует? — заботливо поинтересовался майор.
— Не-е-еть, — ответил я, радостно щурясь и подставляя лицо воздушному потоку.
— Ну, смотри…
Мы миновали небольшой посёлок под названием Субботино, и вскоре показались первые одноэтажные дома — окраина Зарецка. Ещё минут через пятнадцать мы, проехав вдоль высокой стены, выложенной из белого кирпича, остановились у металлических ворот. Что находилось за этой неприступной оградой, было непонятно, так как я нигде не увидел ни надписей, ни табличек. Майор посигналил, и ворота тут же распахнулись. Машина въехала в небольшой дворик и остановилась.
— Ну, дальше вы сами, — сказал Зарубин, поворачиваясь к нам в пол – оборота.
— Да, спасибо, — ответил Серёгин.
Он вышел из автомобиля, помог вылезти мне и, снова взяв меня за руку, направился к входу в серое двухэтажное здание. И вновь меня удивило отсутствие на доме каких-либо обозначений или надписей. Иннокентий Витальевич три раза нажал на кнопку звонка, расположенного слева от металлической двери. Некоторое время не было ничего слышно, лишь только гул двигателя удаляющегося “Москвича”. Однако вскоре щёлкнул замок, и на пороге появился молодой офицер (звания его я, конечно, не видел, так как разглядеть погоны, глядя снизу вверх, было невозможно) и, проверив у моего наставника документы, жестом пригласил нас войти. В помещении было темно и прохладно. Серёгин повёл меня по узким тёмным коридорам. Я даже не предполагал, что такое невзрачное снаружи здание, внутри окажется таким большим. Хотя, возможно, на мою оценку размеров влиял, опять же, мой рост и детское восприятие мира — в детстве всё кажется большим или даже огромным. Мы всё шли и шли. Коридоры были не только мрачными, но и довольно прохладными, будто мы переместились на несколько месяцев назад по времени. Я уже начал понемногу замерзать, как, наконец, наше путешествие закончилось, и мы остановились возле какой-то двери. Я даже и не удивился, что и на ней, как и везде, не было никакого обозначения. Ясно было одно — мой наставник бывал здесь уже не раз, если без чьей-либо помощи отыскал в этом тёмном лабиринте нужную нам дверь.
Он стукнул три раза и, не дожидаясь ответа, надавил на ручку. Мы вошли в большое светлое помещение, заполненное длинными рядами вешалок с висевшей на них одеждой. Здесь была мужская и женская, маленькая и большая, однотонная и цветная… На стенах в некоторых местах висели большие, в человеческий рост, зеркала. Я понял, что это была своего рода костюмерная, для переодевания сотрудников комитета госбезопасности.
— Проходите, товарищи, — к нам навстречу из-за каких-то тюков, сложенных у противоположной стены, вынырнул пожилой мужчина невысокого роста. Он был одет в серый костюм с нарукавниками, а от блеска его гладкой лысины мне даже показалось, что в помещении вдруг стало ещё светлее. — Меня предупредили о вашем приезде. Только попрошу уточнить, куда конкретно вы собираетесь идти?
“Интересно, как он с таким ростом достаёт с вешалок одежду?” — подумал я, рассматривая служащего этой огромной костюмерной.
— Нам нужно одеться для выставки, — пояснил Серёгин.
— Для выставки, для выставки… — засуетился лысый, с задумчивым видом вращая головой в разные стороны. — Для выставки нам сюда, — он указал пальцем куда-то влево.
Мы не спеша пошли вдоль рядов одежды.
— Вот, — сказал, останавливаясь, наш проводник. — Пожалуй, для мальчика это будет в самый раз.
Словно по волшебству, в руках у лысого появилась палка с каким-то приспособлением на конце, при помощи которой он легко и привычно снял нужные ему плечики с одеждой.
— А зачем нам переодеваться для выставки? — улучив момент, пока служащий склада отвлёкся, на ушко спросил я у Иннокентия.
— Так надо, — тоже шёпотом ответил он.
— Ну-ка, молодой человек, примерьте вот этот костюмчик, — лысый протянул детские вещи моему наставнику.
Чтобы прикинуть подходит размер или нет, Серёгин, для начала, не одевая, просто приложил тёмный пиджачок, беленькую рубашку и брюки к моему телу. Убедившись, что служащий с размером не ошибся, он помог мне всё это одеть, предварительно сняв то, в чём я пришёл. Мою интернатовскую одежду мы оставили на пустой полке, которая находилась с противоположной стороны от вешалок. Я взглянул на себя в зеркало и, в общем-то, остался доволен своим видом. Затем, тоже в тёмный костюм в мелкую синюю полоску переоделся и Кеша. Здесь же у лысого он получил из сейфа пистолет с наплечной кобурой, которую он одел под пиджак. Расписавшись в журнале о получении государственного имущества, наставник, наконец-то, вывел меня на улицу. Видимо, от попавшей в нос пыли из одежды мне сильно хотелось чихать. Не удержавшись, я всё же разочек чихнул.
— Будь здоров! — весело отреагировал Серёгин.
— Пасиба, — ответил я, бросая косые взгляды на провожающего нас к КПП офицера. Если в помещении мне в пиджаке было очень даже комфортно, то выйдя на солнышко, я понял, что теперь придётся попотеть.
Мы прошли через турникет на улицу, где нас уже ждала серого цвета “Победа”. Пока ехали к месту назначения, наставник объяснил мне, в чём именно будет заключаться моя работа. Оказывается, в нашем городе открылась большая выставка, но у организаторов возникло подозрение, что одна из известных картин была каким-то образом заменена на копию. Мне же при помощи моих способностей нужно было постараться определить так ли это. Узнав о задании, я немного растерялся, ведь определять подлинность чего-либо мне ещё никогда не приходилось. В мире, из которого я сюда прибыл, такой задачи никогда ни перед кем не стояло. Все прекрасно понимали, что если на картине есть подпись художника, то только он, и никто другой, является её автором и хозяином. Такое понятие как подделка в том времени давно себя изжило.
Выставка располагалась на первом этаже трёхэтажного дома старинной постройки. У входа стояла толпа желающих попасть в галерею. Я даже удивился, что в нынешние времена люди так сильно интересуются живописью. Машина сделала полукруг и остановилась с другой стороны здания. Автомобиль был не новый, и в салоне пахло бензином, поэтому к концу нашей поездки меня начало немного подташнивать. Я даже забеспокоился, что такое моё состояние помешает нормально заниматься делом. Не успели мы с Серёгиным подняться по ступенькам крыльца, как массивная деревянная дверь отворилась, и в проёме появилась рыжеволосая женщина лет сорока — сорока пяти. Она была одета в тёмный сарафан с короткими рукавами. Из-за худобы мне казалось, что одежда на ней висит, словно на вешалке в костюмерной, которую мы недавно покинули.
— Здравствуйте! — поприветствовала нас женщина, низким грудным голосом, выходя на улицу. В солнечном свете её рыжие завитушки вспыхнули, словно пламя костра, а светлая кожа показалась мне мертвенно-бледной. “Мало бывает на солнце”, — сделал я для себя вывод, а женщина тем временем, наклонившись, погладила меня по голове своей худой и холодной ладонью и с улыбкой добавила:
— Так это и есть наш маленький эксперт по картинам?
— Он самый, — подтвердил мой наставник.
— И как нас зовут? — противно засюсюкала, со мной, словно с младенцем, рыжеволосая.
— Витя, — недовольно буркнул я в ответ.
— Ви-тю-ша-а… — с фальшивым умилением протянула женщина и, выпрямляясь, наконец-то, представилась, протягивая руку Серёгину, — Роза Абрамовна, директор выставочного комплекса.
— Очень приятно, Иннокентий Витальевич, — мой наставник легонько пожал протянутую костлявую ладонь.
— Выставка уже в самом разгаре, — предупредила Роза Абрамовна, увлекая нас внутрь здания. — Мне сказали, что вам никаких особенных условий для экспертизы не надо… — шествуя впереди, она обернулась и вопросительно взглянула на Иннокентия.
— Вас правильно информировали.
— Тогда, чтобы не привлекать излишнего внимания, постарайтесь, пожалуйста, сделать вид, что вы обыкновенные посетители, — словно извиняясь, добавила Роза Абрамовна.
— Да, конечно, — согласился Иннокентий.
Мы снова шли по каким-то коридорам. После яркого дневного света, я только благодаря тому, что крепко держался за руку воспитателя, не врезался носом в стену. Он же, видимо, используя особые навыки, приобретённые в командировке в Китае, умело маневрировал в узких коридорах и плавно направлял меня в нужную сторону. Когда Роза Абрамовна открыла очередную дверь, мы, наконец, очутились в светлом просторном зале. Все стены здесь были увешаны картинами, возле которых прохаживались мужчины и женщины — первые посетители и, видимо, истинные ценители искусства. Пропустив нас вперёд, директор прикрыла дверь и уверенно направилась к интересующей её картине.
Как оказалось, галерея состояла из трёх залов. Пока мы шли в самый крайний, я бросал взгляды на полотна, выставленные на этой выставке. Честно сказать, как по мне, так это была натуральная мазня. Я, в том моём мире, тоже немного интересовался живописью, но наши художники рисовали настолько качественно, что можно было часами стоять возле картины, не переставая удивляться реалистичности передаваемого образа. Роза подошла к большому полотну. Я его сразу узнал, так как видел в энциклопедии. Автора я запомнил из-за его необычной фамилии — Петров-Водкин. На картине был нарисован голый мальчишка на красном коне. Мы остановилась. Иннокентий взял меня на руки, чтобы я мог как следует рассмотреть довольно большой холст.
— Художник Петров-Водкин, — негромко пояснила Роза Абрамовна, с непередаваемым умилением глядя на холст. — Картина называется “Купание красного коня”. Нам её для выставки предоставила Третьяковская галерея. Вы не представляете, какого труда нам стоило договориться с дирекцией Третьяковки. Пришлось обращаться чуть ли не к самой Екатерине Алексеевне, нашему министру культуры. Теперь вы представляете, если подозрения экспертов окажутся обоснованными, и мы попытаемся вернуть в музей подделку? Это же будет скандал... — голос директрисы дрогнул, и она с надеждой посмотрела на Серёгина.
Я мельком взглянул на женщину. Мне показалось, что от волнения её лицо побледнело ещё больше. Возле нас начали собираться люди, и директор умолкла, чтобы не привлекать лишнего внимания. Я же вновь перевёл взгляд на картину, а потом прикрыл глаза и прислушался к своим внутренним ощущениям. Некоторое время я ничего не чувствовал, но через несколько минут медитации передо мной появился образ лысоватого мужчины с усами. По портрету из энциклопедии я сразу его узнал. Это и был тот самый Петров-Водкин, автор полотна. Он то подходил к картине, делая несколько мазков кистью, то отходил от неё, скептически оценивая свою работу. Когда же мужчина сделал последний мазок и удовлетворённо крякнул, я уже знал, что картина настоящая. Не знаю, может у меня особое восприятие мира, но слово “шедевр”, применительно к его работе, у меня почему-то застревало в горле.
— Это… — открыв глаза, начал было я объяснять Иннокентию, как вдруг где-то в глубине души ощутил такой знакомый тревожный звоночек.
Я вновь зажмурился, сосредотачиваясь на своих ощущениях. Образ художника больше не появился, а вместо него была какая-то непроглядная чернота.
— Что? — тихонько, чтобы не привлекать внимания, почти в самое ухо произнёс Серёгин.
Не открывая глаз, я приложил палец к губам. Еле слышный звоночек становился всё громче и громче, пока не превратился в настоящий набат, предвещающий большую беду. Оглядываться по сторонам было некогда. Я чувствовал, что мешкать нельзя, а потому, ещё не осознавая, откуда точно исходит опасность, я, что есть силы, вцепился в пиджак своего наставника и рванул вверх. Резким движением мне удалось лишь немного приподнять Серёгина и сдвинуть его в сторону. Одновременно с моим действием откуда-то сзади раздался еле различимый в людском гомоне хлопок, затем ещё один. Я увидел, как на животе у нарисованного мальчика появились две маленькие чёрненькие дырочки. В нескольких местах раздались женские вскрики, послышались возгласы мужчин, поднялась суматоха. В замкнутом пространстве запахло сгоревшим порохом. Вывернув шею, насколько было возможно, я повернулся, и мои глаза на миг встретились с узкими злыми глазами китайца.
Удерживать при помощи левитации крупного мужчину я долго не мог, да этого и не понадобилось. Иннокентий быстро сообразил в чём дело и, приземлившись на пол, прямо вместе со мной упал на спину. В его руке уже был пистолет. Вот только в отличие от китайца, воспользоваться он им не мог, чтобы случайно не попасть в беспорядочно мечущихся по залу людей. Одна Роза Абрамовна не поддалась всеобщей панике. Она, словно восковая фигура, так и продолжала неподвижно стоять возле картины, тупо глядя на новые несанкционированные отверстия в ней. Мы же с моим наставником во все глаза смотрели, как, разбрасывая на ходу людей, попадающихся на пути, к выходу из галереи бежал невысокий черноволосый мужчина в чёрном костюме. Серёгин быстрым, но аккуратным движением уложил меня на пол, а сам, не опуская пистолета, словно акробат, вскочил на ноги и бросился вдогонку.
Памятуя слова Лидочки, я в этот раз решил не оставаться безучастным. Стриженый затылок очень хорошо врезался в мою память, поэтому мне нетрудно было создать образ такой маленькой кругленькой бомбочки в голове преступника и мысленно нажать на кнопку взрывателя. Послышался ещё один не очень громкий хлопок, а за ним истошный женский вопль. Я, словно в замедленном кино, видел, как медленно остановился, не добежав до стрелка, Иннокентий, как неправдоподобно плавно билась в истерике какая-то тётка, усевшись прямо на пол. Её жирное тело плавно и волнообразно сотрясалось от рыдания, а лицо и платье были забрызганы кровью и мозгами китайца. Видимо, она ближе всех находилась к наёмному убийце в тот момент, когда его голова разлетелась вдребезги, будто переспелый арбуз. Такой же грузный мужчина, словно нехотя, присел рядом с ней на корточки. По-видимому, это был её муж. Он тщетно пытался успокоить свою вторую половину, что-то бормоча и пытаясь большим носовым платком стереть с её лица кровь.
За окнами как-то быстро потемнело, по полу повеяло непривычным для лета холодом. Я потрусил головой, приводя своё восприятие мира в надлежащий порядок, и, поднявшись на ноги, подошёл к Серёгину. Тот тоже ещё не мог прийти в себя. Слишком уж всё то, что здесь сейчас произошло, было, даже для такого опытного сотрудника, как он, неожиданным. Быстро взглянув на распростёртое на полу тело китайца, я уже хотел отвернуться, как вдруг произошло нечто необычное. Рука мертвеца, так и не выпустившего пистолет с большим глушителем на стволе, чуть дёрнулась, а потом начала медленно подниматься вверх. Иннокентий в это время уже шарил глазами по опустевшему помещению, видимо, выискивая телефонный аппарат. Я же, словно загипнотизированный, взирал на то, как поднималась рука китайца, до тех пор, пока дуло, словно пустой бездушный зрачок, не взглянуло мне прямо в лицо. Не в силах пошевелиться и оторвать взгляд, я всё смотрел и смотрел, как указательный палец обезглавленного трупа плавно потянул на себя спусковой крючок. Выстрела я почему-то не увидел и не услышал, лишь почувствовал, как что-то горячее прошло сквозь мою голову, с силой войдя в лоб и выскочив через затылок наружу. Боли не было, было лишь удивление и вопрос: почему я, имея такую возможность, не смог уклониться от пули? “Может, это карма настигла меня?” — промелькнуло в моей дырявой голове. В глазах вдруг потемнело, сознание погрузилось в вязкую пелену тумана, а тело, растянувшись на полу, ещё сильнее ощутило холод, который продолжал струиться по картинной галерее.
— Витя, Витя, — сквозь туман пробился далёкий голос моего друга. — Витя, да что с тобой?
“Странный мужик этот Кеша, — ухмыльнулся я мысленно, — неужели он не видит что со мной? — и тут же появилась новая мысль: — так я теперь куда? Назад в будущее?”
— Да просыпайся же ты, соня, — голос наставника теперь звучал более громко и более настойчиво. — Витя, хватит притворяться.
Я неохотно открыл глаза, всё ещё не понимая, где я, и почему Серёгин не хочет оставить моё искалеченное тело в покое.
— Ну наконец-то, — облегчённо вздохнул Иннокентий, увидев, что я на него смотрю. — Что-то ты, друг, сегодня разоспался как никогда. Я уж подумал, что ты приболел.
Только теперь я осознал, что лежу вовсе не на холодном полу, а в своей кровати в интернате, а мой наставник стоит рядом и улыбается в свои усы.
— Наверное, сон интересный приснился? — сказал он, настойчиво стаскивая с меня одеяло. — Я тебя уже пять минут бужу, добудиться не могу.
— Да уж, сон был просто замечательный, — улыбнулся я в ответ. — Доброе утро!
Честно говоря, я был очень рад, что не погиб, что продолжаю жить, а тот кошмар, в котором я принимал самое непосредственное участие, был всего лишь неприятным сном. Единственное, что меня сейчас интересовало, было: смог бы я всё же вернуться в будущее, если бы действительно умер не своей естественной смертью?
— Доброе, доброе, — ответил мне Серёгин. — Давай-ка, Витёк, делай свои дела, а после завтрака будем готовиться к нашей операции. Сегодня у нас с тобой будет очень насыщенный денёк.
