Начало здесь
— Мать, это же надо! Нет, ты только посмотри, что эта малявка творит, — возмущённо заорал отец, хватаясь руками за голову.
Сегодня он пришёл навеселе. “Навеселе” — ещё одно странное выражение в этом мире, смысл которого я тоже не сразу осознал. И, опять же, всё потому, что в моём настоящем мире алкоголя не существовало в принципе, а если человек и был весёлым, то это означало лишь то, что у него просто хорошее настроение. У отца такие вот “весёлые” дни выпадали раза два-три в неделю. Обычно причиной его приподнятого настроения было употребление после работы пива с мужиками из бригады, но иногда он являлся домой ещё более “весёлым”. Случалось это реже, когда они всем коллективом отмечали чей-либо день рождения. Что за праздник батя отмечал сегодня, я не знал, но в этот день, а точнее вечер, ему, видимо, очень захотелось проявить свои педагогические таланты. В том, что у него таковые имеются, был уверен только он, так как даже мать взглянула на мужа скептически, когда он заплетающимся языком сказал, что хочет взяться за обучение сына.
— Сегодня, сынок, я буду учить тебя играть в шахматы! — заявил он тоном, не терпящим никаких возражений, хотя я, в принципе, и не возражал. — Ты у нас парень смышлёный, книги вон читаешь.
Отец поводил замутнённым взором по комнате, чтобы указать на какое-нибудь издание, но, не обнаружив под рукой ничего подходящего, ткнул пальцем на сложенную на столе газету. — Так что давай, сынок, садись и внимательно слушай, что я тебе буду рассказывать.
Пока мать возилась на кухне с ужином, отец достал с антресоли коробку с шахматами и с загадочным выражением лица высыпал их на ковёр, где мы с ним и расположились для прохождения первого урока. Шахматы были обычные деревянные, покрытые прозрачным лаком и уже не новые. До этого момента мне не приходилось держать их в руках, так как отец после игры с Толиком сразу убирал всё снова на антресоль. Мне же он не давал в руки шахматы из-за опасения, что могу потерять какую-либо фигуру.
Пока в течение десяти минут учитель нудно и скучно объяснял мне, как называются фигуры, как они располагаются на доске и как ходят, в общем, то, что я и без него прекрасно знал, я брал в руки по одной фигурке и внимательно её рассматривал. Чтобы не выдавать себя и не подавать виду, что мне это не интересно, я вытерпел все его красноречивые высказывания (родитель, видимо, очень хотел выглядеть в моих глазах мудрым знатоком этой древней игры). Делая вид, что рассматриваю незамысловатые шахматные фигурки и слушаю проникновенную речь отца, я тем временем обдумывал всевозможные варианты избавления моего предка от его пагубного пристрастия к алкоголю. Лично для меня, кроме перегара, к которому со временем пришлось привыкнуть, употребление им веществ, содержащих спирт, никаких неудобств, в общем-то, не доставляло. Но я ведь прекрасно понимал, что это временное явление, так как это его увлечение в недалёком будущем обязательно отразится и на его здоровье, и на нашем семейном спокойствии соответственно. С самого начала моего знакомства с таким явлением как алкоголизм в здешнем мире, я не мог понять, и до сих пор не понимаю людей, отравляющих себя этим ядом, независимо от того, каким бы вкусным и притягательным он не был, и в какой бы обёртке (то бишь, в бутылке) не преподносился.
Закончив свою длинную вступительную речь, отец, ещё раз деловито поправил на доске шахматные фигуры и предложил мне сделать первый ход. Я на правах слабейшего и самого младшего играл белыми, а они, как известно, всегда ходят первыми.
— Ну, сынок, давай, ходи! — торжественно заявил он. — Ага, “е” два — “е” четыре, — озвучил наставник мои действия на шахматном поле после того, как я двинул одну из своих пешек вперёд. — Молодец, быстро схватываешь! Ну что ж, а я отвечу “е” семь — “е” пять.
Отец взглянул на меня и просиял, словно этим ходом совершил небывалый переворот в истории розыгрышей шахматных дебютов. Я же, после первого “удачного” хода, начал умышленно “ошибаться”. Несколько раз я пытался пойти пешками по диагонали, потом мне “вздумалось” “прыгнуть” слоном через свою пешку, а когда той начала угрожать опасность, без зазрения совести подвинул её назад. Мой добрый учитель, а отец всегда после возлияния становился самым добрым человеком в мире, каждый раз снисходительно улыбался и тактично пресекал мои попытки сделать неверный ход. В этом нужно отдать ему должное, ведь редкий индивидуум сможет вот так, без нервов, раз за разом терпеливо объяснять, почему так ходить нельзя. В общем, первые две партии я играл кое-как, пытаясь выявить уровень папашиного мастерства, его слабые стороны и, конечно же, безоговорочно проиграл. Поняв, что он играет относительно неплохо, но часто “зевает”, в третьей партии я пару раз подловил его на этом, забрав слона и ладью, но и в этот раз решил батю не огорчать и тоже проиграл. Я думал, что у него не хватит терпения возиться со мной так долго, однако, отец, выигрывая даже у такого малыша, как я, таким образом, видимо, тешил своё самолюбие. Поэтому, проявив завидную настойчивость, он решил продолжить “издеваться” над ребёнком. Когда мать позвала нас за стол, батя даже упросил супругу подождать немного с ужином, пока мы не сыграем ещё одну партию.
— Ларочка, мы не долго, я быстро, сейчас… — крикнул он, начиная новую партию.
Мне же надоело видеть его самодовольное лицо, и в четвёртой партии я взял и объявил ему мат. Такого подвоха от своего двухлетнего отпрыска отец явно не ожидал, поэтому, выпятив удивлённые глаза, начал шумно возмущаться и звать супругу.
На пороге, с полотенцем в руках, появилась мать.
— Ну, и что же он творит? — поинтересовалась она, присаживаясь рядом со мной на ковёр и гладя меня по голове.
— Не, мать, ты представляешь? — продолжал возмущаться отец. — Этот салажонок мне мат поставил!
— Молодец! — похвалила меня мамочка. Она снова провела прохладной рукой по волосам и чмокнула в макушку. — Вырастешь, будешь шахматистом.
— И это я его только сегодня научил! — возмущение отца сменилось гордостью, но не за меня, а за себя, такого непревзойдённого учителя и наставника молодёжи. — Ещё немного у меня потренируешься и будешь как Виктор Корчной, — добавил он, аккуратно пожимая своей мозолистой пятернёй мою маленькую ручку.
Несмотря на все его дифирамбы как в мою, так и в свою честь, я понял, что проигрывать батя не любит, так как после ужина продолжать моё “обучение” шахматам не стал. Пока мы с матерью были на кухне, он быстренько убрал шахматы на антресоль и уселся перед телевизором. Но я не слишком-то и расстроился, хотя, как уже упоминалось, эта игра мне нравилась. Важнее всего для меня было то, что за время нашего с отцом поединка, я всё же придумал с чем отождествить тот алкоголь, который он в дальнейшем будет употреблять. У меня не было никаких иллюзий по поводу того, что он сам, по своей инициативе сможет бросить эту вредную привычку. Выход я нашёл в тот момент, когда услышал из кухни шум текущей из крана воды. Конечно же, это было самым простым и надёжным решением. Немного поработав с мыслеобразами, я добился стойкого отождествления обоих жидкостей и успокоился. Правда, каким образом это сработает, я наверняка не знал, а потому, вернувшись на следующий день из садика домой, с нетерпением стал ждать возвращения своего непутёвого родителя.
Отец пришёл с работы раньше обычного невесёлый и задумчивый.
— Коля, что-то случилось? — участливо поинтересовалась мать, увидев его состояние.
— Та… — супруг хотел было что-то сказать, но только махнул рукой.
— Пошли кушать, у меня ужин готов.
— Нет аппетита, — ответил отец и, усевшись в зале в кресло, развернул свежую газету.
Мамочка усадила меня за стол, положила в тарелку картофельного пюре с жареным яйцом. Сама же есть не стала, а направилась к мужу.
— Коля, что-то на работе случилось? — услышал я её тихий голос. — Ты же говорил, что задержишься сегодня…
— Говорил, — буркнул в ответ супруг.
— И что?
— Как видишь, ничего!
— Но что-то ведь случилось? — не унималась мать.
— А то и случилось, что… — отец пытался подобрать слова, чтобы как-то объяснить, что же с ним произошло, но, видимо, ничего кроме нецензурной брани, которую, кстати, он дома не употреблял, ему в данный момент на ум не приходило.
Меня просто подмывало увидеть плоды своих “трудов” своими глазами, поэтому, оставив ужин недоеденным, потопал к родителям в зал.
— Витюша, ты чего не кушаешь? — мамочка переместила своё внимание на меня.
— Нихацу, — ответил я и, чтобы меня не прогнали, обхватил стоявшую возле кресла мать за ногу. Она ласково погладила меня по голове и вновь повернулась к отцу.
— Ты знаешь, сколько я сегодня выпил? — спросил он, увидев, что опять находится в центре внимания. Было заметно, что переполнявшие его чувства бурлили где-то в глубине его души, требуя выхода наружу. — Три, понимаешь, три! — батя в сердцах бросил газету в сторону и для пущей убедительности показал три пальца.
— Три чего? — не поняла мать. Она потянула носом воздух, присмотрелась к супругу, но ни запаха, ни каких-либо других признаков опьянения не обнаружила. Мой чуткий нос всё же ощутил едва уловимый запах алкоголя, но это был не пресловутый перегар, а лишь остаточные признаки того, что спиртное побывало у отца во рту.
— Три стакана! — он продолжал махать перед собой тремя разогнутыми пальцами.
— Три стакана чего? — решила ещё раз уточнить мать. Она никак не могла понять причину такого несвойственного поведения своего супруга.
— Три! Стакана! Водки! — разделяя и чётко выговаривая каждое слово, произнёс отец. — Ты это понимаешь?!
— Но ты же абсолютно трезвый, — попыталась усомниться мамочка.
— Вот! — почти выкрикнул её супруг. — Вот! — повторил он ещё раз и добавил:
— И абсолютно трезвый!
— Но почему? Как так?
— Вот и я не знаю… как? Все пьют, всем весело, а я сижу трезвый, как дурак, и ничего не понимаю, что происходит. Четвёртый стакан мне уже просто не налили. Обозвали, — батя многозначительно взглянул на меня, — обозвали нехорошими словами и сказали, что они сами трезвыми останутся, если продолжат меня поить. Говорят: в тебя как в прорву…
— А ты? — всё ещё не веря своему мужу, спросила мамочка. Ей до сих пор казалось, что тот её просто разыгрывает.
— Я знаю, чьих это рук дело! — не ответив на вопрос, произнёс отец. — Знаю! Это всё тёщины происки.
Такого поворота событий даже я не ожидал.
— Петренко, ты с ума сошёл? — во взгляде матери читалось скорее удивление, чем обида. — Причём тут мама?
— Причём, говоришь?.. А кто больше всего мне на мозги капает за то, что в свободное от работы время я позволяю себе выпить кружечку пивка? Мне что, уже после работы и расслабиться нельзя? Нет, это точно она. Верующая… едрить тудыть через коромысло. В церковь она ходит... Да она церковью только прикрывается, чтобы никто даже не подумал, что она ведьма. Грехи она свои там замаливает, вот что!
Мать обескураженно смотрела на мужа, не зная, что ответить на такое обвинение в адрес своей родительницы. Батя же разошёлся так, что его уже было не остановить. Видимо, у него в глубине души давно всё это копилось, пока не дошло до критической отметки.
— Я ей никогда не нравился, — продолжал он свою обвинительную речь. — Что не сделаешь — всё не так, всё не эдак. Никогда ей не угодишь… Сама ведьма, а на Витьку нашего всё косится, анчихристом обзывает. Пусть, пусть только покажется, я ей всё скажу…
Отец ещё что-то хотел добавить, но, видимо, больше не нашёл благозвучных для ушей ребёнка слов и замолчал. Он схватил отложенную в сторону газету, но, видимо, настроение читать у него пропало. Вновь бросив газету на стол, батя включил телевизор и, вернувшись в кресло, уставился в экран. Я, конечно, такой реакции на мои манипуляции от папаши не ожидал, ну да ничего, перебесится. Мне ведь его здоровье и здоровье семьи важнее.
Продолжение следует...
