Олесь Бердник
Подвиг Вайвасваты
Роман-легенда
Продолжение, начало тут
РАБ
Иногда Вайвасвате казалось, что он видит страшный сон.
Не было ничего! Ни чёрных кораблей, ни жестоких воинов, ни острова Рута, ни палящей пустыни. Это ему снится… И безграничная каменистая пустошь, и узкие каналы, и журавли над глубокими колодцами, и сотни рабов, добывающих воду из-под земли, чтобы поливать необъятные плантации.
Днём и ночью скрипит гигантское било журавля, немеют руки от натуги, крутит огнём спину, широко раскрытый рот хватает раскалённый воздух … Да, да! Этого нет! Ещё немного, ещё немного – и он проснётся, и всё исчезнет… Опять будет у него ласковая Анура, молчаливый отец, глухой шум прибоя, который стучит в скалу у их жилья…
Нет, Вайвасвата не просыпался. Шли дни, шли ночи. И парень с ужасом понял, что счастливая юношеская жизнь исчезла, испарилась, как белое облачко в горячем летнем небе.
Великан воевода сдержал слово. Он отдал Вайвасвату хозяевам маисовых плантаций, которые поставляли зерно в город Золотых Ворот. Сотни рабов из разных краёв – белых, чёрных, жёлтых – каждое утро выходили из каменных тюрем под наблюдением чёрных воинов и шли к колодцам, их приковывали к срубу толстыми цепями. От колодца невозможно отойти хотя бы на два шага. Тяжеленную бадью надо было опустить на полсотни локтей вниз, зачерпнуть воды и затем извлечь обратно. Ни остановиться, ни передохнуть, ни выпустить из рук било. Вверху, у журавля был хитрый механизм, который угрожал смертью тому рабу, что бросал бадью на произвол судьбы.
Она поднималась вверх, ударяла рычаг, сверху падал камень и давил непослушных. Вайвасвата знал об этом. Он видел несколько таких случаев. На его глазах не выдерживали нечеловеческого напряжения молодые рабы, выпускали из рук било и, закрыв глаза, покорно ждали неизбежного…
Раздавленные кровяные трупы раскладывали перед каменной башней, чтобы рабы вечером, идя на ночлег видели к чему приводит непослушание. После такого зрелища Вайвасвата не спал до рассвета, ужасные призраки витали перед его глазами, тело трясла лихорадка.
А на рассвете снова надо было идти на работу. Надзиратели, ругаясь, раздавали рабам маисовые лепёшки и по мисочке густой тёплой бурды. А потом вели их к колодцам. Вайвасвату спасала его огромная сила. В первый день он достаточно легко закончил свою работу, но потом всю ночь плакал украдкой от жгучей боли, которую причиняли ободранные ладони.
Спас его старый раб Соат, лежащий рядом с юношей. Он услышал стон Вайвасваты, и понял его беду. Достав из-под изголовья пук зелёных маисовых кос, Соат приложил их к ранам, завернув тряпкой. Боль понемногу утихла.
Вайвасвата с благодарностью улыбнулся старику. А тот, жалобно глядя на нового раба, шептал:
— Бедная деточка! Зачем судьба занесла тебя сюда? Пропадёшь ни за что!
Вайвасвата молчал, не зная, что ответить. Слишком страшным и неожиданным было всё, что произошло.
— Не спеши, — советовал юноше Соат, — не надрывайся. Знаю, что силы много имеешь, и здесь её легко выбросить на ветер. Благодарности от хозяина не получишь, поэтому береги себя. А вдруг улыбнётся тебе судьба… Кто знает?
Вайвасвата постепенно втянулся в работу. Зажили заскорузлые ладони, потемнело под солнечными лучами тело, мощная сетка жил и мышц опутывала руги и грудь.
Надзиратели смотрели на атлетическую фигуру юноши, и свирепствовали. Кому-то из них показалось, что это слишком лёгкая работа для белого раба. Как пёрышко, таскает он бадью туда и обратно! Никакого страха, никакой муки! А какой раб без муки?
И они заменили бадью в колодце Вайвасваты на вдвое более тяжёлую. Хотели испытать юношу, и надзиратель так ударил его ремнём, что кожа лопнула на спине. Вайвасвата прикусил язык, хоть мысленно был готов растерзать мучителя.
Теперь работа истощала юношу больше, чем других. Даже его молодых сил не хватало, чтобы вынести такой ужасный груз. Он начал худеть. Соат замечал это, и отдавал ему часть своей доли. И ещё Вайвасвату поддерживала неизменная весёлая улыбка старого раба. Это была не вымученная, искусственная улыбка, нет! Юноша видел, что Соат будто озарён изнутри незримым огнём. Он был похож на нищенскую, потрёпанную непогодой лачугу. Внешне она разбитая, облупленная, в драной кровле свистит буря, а за покосившимися стенами горит уютный огонёк, живут добрые люди, которые всегда готовы принять к себе измученного путешественника, накормить его, положить спать…
Удивлялся Вайвасвата, откуда это у Соата? Как он в такой беде сохранил веселье и даже радость? Однако спросить у Соата сразу не решился. Только знал, что в душе старый раб хранит какую-то тайну. Без тайны, наверное, нельзя так действовать и так жить.
Особенно Вайвасвата чувствовал странное влечение к Соату по вечерам, когда надзиратели запирали рабов в широкой овальной крепости. Здесь можно было походить, размять застывшие ноги, полежать на каменных плитах, заросших сорняками. Рабы, разбитые дневным трудом, замертво падали на соломенные подстилки. А Вайвасвата вместе с Соатом садились в стороне и долго молча смотрели, как над ними величественно катило волны небесное море, полное звёздной рыбой.
— Соат, — грустно сказал Вайвасвата. — Старый Соат! Мне тяжело на душе, когда я смотрю на звёзды. Кажется, что я потерял что-то. Что-то прекрасное, недоступное, великое…
Старый раб вопросительно смотрел на юношу, улыбался, молчал. Затем тихонько пел странную, тревожную песню — протяжную и мелодичную.
Разве рыба грустит от того,
Что её окружает родная, водная стихия?
Нет, не унывает рыба от этого …
Бьётся рыба на горячем песке,
Задыхается на каменном берегу,
Желает окунуться в зелёную глубину
Породившую её!
Когда сокол парит в небе,
Разве соколу трудно от того,
Что ветры его в небо поднимают,
В голубое, прекрасное небо?
Нет, не тяжело ему от этого!
А в клетке грустит сокол,
В деревушке трепещет сокол,
Когда связаны крылья широкие,
Когда небо закрыто от глаз,
Прекрасное, величественное небо!
Песня волновала Вайвасвату, но он не понимал её глубины, её скрытого смысла. И юноша ещё настойчивей спрашивал у Соата:
— Ты всегда весёлый, Соат. Чему ты радуешься?
— Жизни! — просто ответил Соат.
— Жизни, — горько повторил юноша. — Где ты видишь жизнь, в чём? В страдании? Соат! Ты смеёшься надо мной!
— Не смеюсь, — серьёзно ответил старый раб. Его сухое, жёлтое лицо разгладилось, прозрачные глаза сияли, глядя в задумчиво в глубины неба. — Не смеюсь, Вайвасвата. Ты ещё молодой, ты ничего не знаешь. А я пожил достаточно… Был и свободным, был и рабом! Знаю цену и свободе, и рабству. Часто люди радуются беде и печалятся, когда счастье подходит к ним. Кто скажет – где она радость? И где несчастье?
— Не понимаю, — грустил Вайвасвата.
— Представь себе, — тихо шептал Соат, — что ты возвращаешься в родной дом…
— Молчи, и не говори этого, — скрипел зубами юноша. — Небудет этого, не будет…
— Э, не перебивай, — смеялся старый раб. — Возвращаешься ты к родной матери. Вокруг тьма, гроза, грязь. Ты мокрый, оборванный, холодный и голодный. Будешь жаловаться, что ты несчастен?
— Не буду, — мрачно сказал Вайвасвата. — Потому что вскоре найду убежище от бури!
— Понял, — ласково ответил Соат. У меня впереди такой приют, родной кров…
— Где он? — недоверчиво спросил Вайвасвата.
— Над нами, смотри, — сказал Соат, протягивая руки к звёздам. Дорогой мой юноша! Помни, что всё проходит и всё сплетается в странном потоке жизни. Попав в рабство, мы готовим себе дорогу к славе. Увлекаясь богатством и величием, мы приближаемся к падению! Я радуюсь, потому что плачу старые долги. Когда-то же нужно расплатиться?
— Всё одно, не пойму, — мрачно возразил Вайвасвата. — Чёрный Властелин имеет необъятную власть. Ты только червь под его сапогами. Он хозяин своего счастья и несчастья. А ты? А я? Мы зависим от одного его слова…
Старый Соат тихонько засмеялся, обнял Вайвасвату за могучие плечи, прижал к себе.
— То обман. Это призрак ума, не видящего глубин бытия, Вайвасвата. Он — Чёрный Властелин — настоящий раб. А мы свободны! Подожди. Я объясню. Только мои объяснения не помогут, если ты сам не поймёшь. Скажи откровенно — чего ты больше всего хочешь?
— Свободы! — вскрикнул Вайвасвата. — Больше ничего. Ни дворцов, ни рабов, ни лодок, ни золота. Свободы!
— Отлично, — засиял Соат. — Мой друг, прекрасно! Тебе и мне не нужно ничего. А Чёрному Властелину и его воеводам нужно многое! И рабы, и дворцы, и храмы, и поля, и корабли. Им нужна власть над людьми, над миром. Как же ты не поймёшь, что они никогда не будут иметь свободы? Они рабы всего того, без чего не могут обойтись. Свободен лишь тот, кто отказался от всего. И даже от себя!
— От себя? Как это?
— Этого нельзя объяснить, — сказал Соат. — Это приходит в тот момент, на который нельзя указать. Как расцветает цветок…
— Ты мудрый, Соат, — с горечью сказал Вайвасвата. — Ты мудрый и добрый. Но я не всё понимаю. И я не хотел бы отказываться от себя, нет! Я хотел бы стать свободным и сильным!
— Зачем?
— Чтобы разрушить произвол и рабство! — гневно ответил Вайвасвата. — Чтобы все люди могли свободно дышать и жить! И чтобы были сами себе хозяевами!
— А что ты хочешь за это получить, юноша? — спросил старый раб. За то, что освободишь рабов?
— Ничего, — удивлённо ответил Вайвасвата. — А зачем себе? Когда другим будет хорошо, то радостно будет и мне…
Соат удовлетворённо засмеялся.
— Тогда ты тоже отказался от себя, друг мой. Только ум твой ещё тугой и неповоротливый, а сердце, как алмаз. Береги сердце, Вайвасвата! Оно приведёт тебя к правде…
Юноша мучительно размышлял над словами Соата, пытался понять их. И не мог. Мало ещё мозг запечатлел знаний, ещё мало опыта влилось в чашу души, чтобы понять таинственные мысли старого раба.
Так проходили дни и ночи.
Вайвасвата метался в башне, как лев, ища выхода. Бросался к Соату, горячо шептал:
— Я не выдержу, старый Соат! Не выдержу! Надо бежать! Помоги мне!
— Куда ты убежишь? — грустил Соат. — Ты такой заметный. Сразу поймают… Однако надо что-то придумать. Кожу можно покрасить. У меня есть сок, припрятанный уже давно… А волосы подстрижём. Ну, ну леопард! Задушишь! Тише, а то кто-нибудь услышит! Быть беде!
Они нашли место в углу, где никто не спал. Начали немного подрывать землю, выбрасывая её в сточную яму. Но радость их и надежда были недолгими. Кто-то заметил эти приготовления и сообщил надзирателям.
Соата и Вайвасвату поймали с поличным. На рассвете их яростно били ремнями перед толпой рабов. Наливались кровью багровые полосы на спинах, потупившись, стояли рабы, и , как всегда, ласково смеялось солнце, поднимаясь над океаном.
Вернувшись с работы, Вайвасвата бился головой о камни, рвал на себе волосы.
— Соат! Что делать? Теперь конец! Мы рабы навсегда. А ты говорил: мы свободны! Ты говорил, что они — рабы! Ха-ха! Соат! Что же теперь скажет твоя мудрость? Что?!
— Неразумное дитя! — жалобно шептал старый раб. — Тебя возмущает боль и жажда мести. Не думай о себе. Успокойся! И будь радостным! Я не смеюсь, и не зыркай на меня глазами! Ведь горе, когда оно уже пришло, не даёт ни удовольствия, ни помощи! Радуйся в горе, Вайвасвата! Радость - это большая сила! Это наше освобождение, юноша!
— Ты в бездне рабства считаешь себя свободным? Соат! Я схожу с ума! Я не могу понять тебя…
— Пойми, - закрыл глаза Соат. — Скоро… Чёрный Властелин думает, что владеет мной? Глупости! Он владеет временно и то, только телом.
… А что тело? Мара… Ты видишь, как оно ничтожно, как легко его уничтожить… Все погибают, все гниют в земле… Один раньше, другой позже… Зачем же бояться за то, что всё равно исчезнет… Чем же обладает Чёрный Властелин, Вайвасвата? Навозом… А душа моя неподвластна ему… И никому! Никому, слышишь? Воля моя, дух мой со мной. Я сбегу из тюрьмы тела, когда захочу. Никакие обладатели не удержат меня… Они пугают меня смертью. Но смерть – свобода. Свобода, Вайвасвата…
Старый раб забылся в бреду. Он что-то бормотал, заворачиваясь в тряпьё, но Вайвасвата уже ничего не мог разобрать. Он просидел всю ночь около него, опустошённый и мрачный. А когда утром надзиратели выгоняли рабов, Соат, как обычно улыбался.
Старший надсмотрщик разозлился, увидев его улыбку:
— Эй, ты, поганый раб! Ты смеешь насмехаться? После того, что получил вчера? А ну, дайте ему большое ведро! Слышите? Пусть теперь посмеётся!
На лице Соата не изменилось ничего. Он лишь с сожалением посмотрел на надзирателя, и расставаясь с Вайвасватой, сказал:
— Пора мне, юноша. Пора домой…
— Куда? — не понял Вайвасвата.
— К отцу, — улыбнулся Соат. — Почивать…Уже не могу держать груз. Придут другие… А, ты — терпи. Терпи, Вайвасвата! И помни о радости!
Вайвасвата опускал бадью в колодец, вытаскивал, выливал воду в корыто, и никак не мог отогнать тревожных мыслей о Соате. Что он задумал? Куда хочет убежать?
Когда солнце поднялось в зенит, над плантациями пронеслись яростные крики. Вайвасвата видел суету, слышал брань смотрителей, но не знал, что случилось.
Только вечером, когда рабов заводили в каменную башню, Вайвасвата не заметил в толпе Соата. Сердце юноши затрепетало болезненно и тяжело. А у входа на земле лежало раздавленное тело. По цветным тряпкам, которыми Соат обматывал ноги, юноша узнал старого раба. Раба? Теперь уже Соат не был рабом. Он освободился от рабства. Он был свободен!
Вайвасвата понял, о какой свободе говорил старый друг. Как просто, как легко! Один миг – и рушится темница! Исчезает всё – небо, темница, Чёрный Властелин! Отпустить било, упадёт камень – и конец! Видимо, так и сделал Соат.
В тот вечер Вайвасвата сидел в темнице на привычном месте один. Рабы издалека смотрели на убитого горем юношу, но не подходили, зная, что невозможно сейчас ни утешить его, ни развлечь.
Вайвасвата смотрел в тёмно-синее небо, звёзды помогали утолять нестерпимую боль души. Не было дум, не было мечты… Пусто в сердце! Только в пространстве звучали тихие слова:
Разве соколу трудно от того,
Что ветры его в небо поднимают,
В голубое, прекрасное небо?
Продолжение
Перевод с украинского - С. Большакова