Начало здесь
Спустя несколько дней, когда мы немного освоились, Анатолий предложил нам сходить с ним на рыбалку.
— Кого ловить будем, какие снасти готовить? — поинтересовались мы.
— Пойдём за хариусами.
Анатолий показал нам свои снасти. Это были двойные и тройные крючки средних размеров, к ним была привязана тонкая леска длиной сантиметров пятнадцать – двадцать. На другом её конце была завязана петля. К самому крючку цветными нитками был прикручен пучок рыжей шерсти.
Таких поводков у него было около десятка. Все они были разные. Разные размеры крючков, разного цвета шерсть, разного цвета шерстяные нитки.
— Вам нужно каждому таких штук по пять, или хотя бы по три.
— Вроде бы всё понятно, как делать, шерсть где брать?
— У Буяна отстригите, — ответил Анатолий, погладив собаку по голове.
Мы так и сделали, попросили у Буяна разрешения, отрезали у него за ухом несколько пучков шерсти, сделали себе поводки. На это у нас ушла вторая половина дня. На следующий день, рано утром мы отправились в тайгу. Примерно через час хода дорогу нам перегородила небольшая, но очень бурная таёжно-горная речка.
— Отсюда и начнём, — сказал Анатолий.
Мы срезали тонкие длинные прутья, сделали из них удилища, привязали к тонким концам метров по пять лески с петлей на конце. На эти петли мы закрепили заготовленные нами поводки и стали забрасывать крючки прямо в бурлящие потоки речки. Называется такой способ ловли внахлыст.
Прыгающий по поверхности крючок для рыб под водой казался бабочкой или большой мухой. Рыба догоняла его, хватала и попадалась.
Рыбалка была увлекательной, азартной. Хариусы, живущие в быстрых потоках воды, были очень сильные, поэтому мало их поймать, нужно было ещё сноровку иметь, чтобы рыбу на берег вытащить. Мы поняли, для чего нужно столько поводков. К концу рыбалки их у нас уже не было ни одного. То рыба сорвётся вместе с поводком, то оторвётся сам поводок, зацепившись за корягу или камень.
Некоторые рыбины были огромные для этой породы. Достигали тридцать – тридцать пять сантиметров в длину, и весили до полукилограмма. Но, что было интересно, они пахли свежими огурцами. Было желание их посолить и тут же съесть. Что впоследствии и делала наша новая знакомая Саша. Я же так и не научился есть сырую рыбу, как это делали все жители Крайнего Севера.
Забегая немного вперёд, расскажу такой случай. В середине лета мы всем селом косили сено. Вернее, те у кого была скотина: коровы, кони. Конь был один на метеостанции. На нём возили дрова из леса и воду зимой из реки, из проруби. Вот для него и заготавливали мы сено. Рано утром пришли на покос и работали до обеда. В обед вскипятили на костре воду, заварили чай, нарезали хлеб, лук. Поставили в баночке соль. Достали из густой сырой травы холщовый мешок со свежепойманной этой ночью рыбой. Из него, прямо на «стол», вывалили живых, ещё бьющихся, стерлядок. Нарезали их, как колбасу и, причмокивая, все стали это есть. Как я ни пытался сделать, то же самое, как ни силился, не смог себя преодолеть. Пришлось утолять голод хлебом с луком, с солью и чаем.
Вернусь к нашей рыбалке. Улов был хороший. Все заготовленные нами крючки благополучно были потеряны и, как говорится, усталые, но довольные, мы пошли домой.
Анатолий, удовлетворённый рыбалкой и, привыкнув к нам, по дороге назад, разговорился, разоткровенничался. Видимо, давно уже ему хотелось с кем- то поговорить, но не с кем было.
Он рассказал нам всю свою жизнь. Как родился и рос он в деревне. Как его били и издевались над ним ребята в школе. Рассказал, как он пошёл в армию. Служил на радиолокационной станции радистом-оператором. Там его унижали, били «старики», дембеля.
Он решил покончить с собой и специально облучился локатором. Врачи спасли его, он выжил, но на всю жизнь остался инвалидом. Ему сказали, что у него никогда не будет детей. Но вот Галя родила ребёнка и теперь он мучается, не знает, его это ребёнок, или нет.
Мы смотрели на него удивлённо, он рассказывал нам, малознакомым людям, такие вещи… Тем более, для него мы были, в общем-то, ещё дети.
Но он увлёкся, глаза его горели, руки тряслись, губы дрожали. Я попытался его остановить, как-то отвлечь, но он, как глухарь, уже ничего не слышал, только говорил и говорил.
– После госпиталя меня хотели комиссовать, но я упросил врачей оставить меня. Пока я лежал в госпитале, все дембеля уже ушли. Я стал «стариком». Теперь я сам мог заставлять молодых делать всё, что я захочу. Я остался. Я отомстил за всё, за улицу, за школу, за армию. Одно было плохо, скоро мне предстояла демобилизация из армии. Тогда я подписал контракт на сверхсрочную службу на пять лет сержантом. Потом ещё продлил на такой же срок. Вот тут я по полной программе отработал. Если меня били всю жизнь, то теперь я сам стал бить. Так бил, что многие меня всю жизнь помнить будут, а кое-кто уже ничего не вспомнит никогда. Поэтому я и приехал сюда, чтобы меня никто не нашёл из тех.
Меня тошнило от его рассказа. Несколько раз я пытался остановить его, но было бесполезно. Тогда я отстал от них и пошёл сзади, чтобы не слушать этот бред. Геннадий продолжал идти рядом с ним, кивал, сочувственно поддакивал.
У меня в голове не укладывалось то, о чём он рассказывал. Мне тоже приходилось сталкиваться с дедовщиной в школе и в училище, не часто, правда. Но мстить за это, тем более, так зверски, мне никогда не пришло бы в голову. Впоследствии в своей жизни мне часто приходилось слышать и видеть жертвы армейской дедовщины. Здоровые, красивые парни, ставшие «овощами», до сих пор стоят перед глазами. До конца дней своих не забуду Дамира, боксёра, кандидата в мастера спорта, друга моего старшего сына: высокий, стройный, накаченный, просто красавец парень. Таких сильных противников побеждал он на ринге, что все диву давались. Забрали в армию его в 1990 году, а через полгода привезли домой в цинковом гробу. Сказали, что сам повесился. Кому бы это говорили, но не нам, тем, кто знал его отлично. Такие ребята сами не вешаются. Только вот такие звери, как этот Анатолий могли это сделать. Он, будучи крепким, сильным парнем, спортсменом, не стал подчиняться стае шакалов. За это они расправились с ним.
С того времени с Анатолием я вёл себя осторожно, мало ли что от него можно было ожидать. Я его не боялся, мне он стал просто неприятен. Геннадий, наоборот, всё больше стал тянуться к нему.
