РУСЬ НЕРУССКАЯ (Как рождалась «рідна мова»)
Приложение четвёртое — Не сотвори себе кумира
(Ещё раз о Тарасе Шевченко и тарасопоклонниках)
Есть у меня приятель на примете.
Не ведаю, в каком бы он предмете
Был знатоком, хоть строг он на словах.
Но чёрт его несёт судить о свете:
Попробуй он судить о сапогах!
А. С. Пушкин
Нельзя сказать, что появление в «Киевском телеграфе» ругательной «рецензии» на мою статью «Копытца ангела. Тарас Шевченко: оборотная сторона медали» («Киевский телеграф», 19–25 мая с. г. (2003)) стало для меня неожиданностью. Учитывая обстановку, которая сложилась вокруг публикации, был уверен — такое обязательно произойдёт. И не ошибся. В номере за 16–22 июня порадовал (пишу это без тени иронии) своим откликом поэт, культуролог (так он подписался) Александр Хоменко. Порадовал и, вместе с тем, немного разочаровал. Всё-таки хотелось бы иметь дело с более подготовленным «противником». Но тут уж — кого Бог пошлёт.
Как бы там ни было, хочу выразить признательность своему оппоненту. Он несколько раз прочитал мой материал, «анализировал» его, «проверял на достоверность», наконец, сочинил забавный отзыв. Единственное, что огорчает — есть в этом отзыве некоторые недоработки. Не всё, о чём пишет мой нелицеприятный критик, соответствует действительности. Точнее, всё, что он говорит о моей статье,— далеко от истины.
Ни в коей мере не хочу упрекнуть глубокоуважаемого Хоменко, поэта, культуролога, в сознательной лжи. Причина слабых мест в его статье — другая. Мой достопочтенный оппонент, как бы это мягче выразиться, не совсем хорошо знает жизнь и творчество Тараса Григорьевича Шевченко, о котором громогласно взялся высказываться. Надеюсь, г-н Хоменко не обидится, если я укажу на отдельные неточности в его по-своему увлекательной работе.
Но сначала хочу повторить то, что уже писал. Я нисколько не отрицаю наличия литературных способностей у Тараса Шевченко. Скажу больше. Я считаю его самым выдающимся из всех поэтов, когда-либо писавших на украинском языке. И обвинять меня в стремлении «на одной газетной странице перечеркнуть значение Шевченко-поэта» — неправильно. Не стремился я к этому. Однако вернемся к нашему Хоменко.
Суди не выше сапога
Выступление в печати достопочтенного поэта-культуролога напомнило мне эпизод из античной истории. В своё время этот случай вдохновил Александра Пушкина на написание стихотворения «Сапожник», фрагмент из которого вынесен в эпиграф. Древнегреческий художник Апеллес имел обыкновение выставлять нарисованные им картины в людных местах. Считая народ лучшим критиком и ценителем, живописец внимательно выслушивал мнения о своем творчестве проходивших мимо людей. Однажды некий сапожник заметил ему, что сапог на одной из картин изображён неверно: на внутренней стороне обуви нарисовано на одну петлю меньше должного. Художник поблагодарил специалиста по сапожному ремеслу и тут же исправил оплошность. Вдохновленный этим, сапожник принялся критиковать всю картину: и нога не так изображена, и всё остальное. В конце концов, Апеллес не выдержал: «Сапожник, суди не выше сапога!»
Схожесть Александра Хоменко с незадачливым обувщиком поразительна. Разве что сапожник хоть в сапоге знал толк. А Хоменко…
Моего критика чрезвычайно рассердила состоящая, по его мнению, из смеси «гремучего невежества», «заносчивости» и «легко опровергаемой лжи» статья «никому неизвестного автора», написанная в жанре «погромной журналистики». Он просто пылает праведным гневом: «Ни одного правдивого утверждения я в этой статье не нашел, хотя и пытался».
О собственной известности спорить не буду. Хотя и не думаю, что известность поэта Александра Хоменко намного превышает мою. С остальными тезисами рискну не согласиться. Но возражать постараюсь без резкостей, присущих моему обвинителю. Помню о золотом правиле: «Чтобы не оскорблять человека, если хочешь указать на недостатки, сначала похвали». Поэтому, прежде чем ответить поэту-культурологу, скажу о нём доброе слово.
Г-н Хоменко совершенно прав в оценке литературных и иных нравов сталинской эпохи. Он, наверное, даже представить не может, насколько я солидарен с ним в этом вопросе. Особенно охотно разделяю возмущение по поводу того, что из истории литературы на долгое время был вычеркнут Сергей Александрович Ефремов. Ведь именно на работах Ефремова во многом основана моя статья. Биографию и произведения Тараса Шевченко этот учёный знал досконально. Чего, к сожалению, нельзя сказать о г-не Хоменко. Между тем, для того чтобы точно определить, где правда, а где ложь, нужно обладать хотя бы минимальным запасом знаний по разбираемому вопросу. Иначе вся аргументация берущегося судить о чём-либо критика будет на уровне доводов туповатого лектора-атеиста из советского прошлого: «Я Бога не видел. Гагарин летал в космос — тоже не видел. Значит, Бога нет».
Новое платье короля
Не хотелось бы обижать Александра Хоменко, но его аргументация именно такого уровня. Он, например, сомневается в аутентичности приводимой мною цитаты «якобы из какого-то письма Ивана Франко, в которой Шевченко называется посредственным поэтом». Поэт-культуролог ничего не знает о таком письме, в связи с чем употребляет выражение «сплошная лажа».
Сообщаю г-ну Хоменко и всем скептикам: письмо это датировано 1907 годом, адресовано видному шевченковеду Василию Доманицкому, а мною взято из книги Сергея Ефремова «Иван Франко», лишь недавно возвращённой из спецхранов в открытый доступ. Кстати сказать, Америки я не открываю. Всё, что было изложено в моей статье, прекрасно известно специалистам. Не самый знающий главный редактор «Народної газети» Анатолий Шевченко (тоже весьма бурно отреагировавший на «Копытца ангела») безошибочно указал, что это за цитата.
Что же касается восторженных отзывов о Шевченко Тарасе, сделанных Франко публично, то стоит порекомендовать г-ну Хоменко прочитать сказку Андерсена «Новое платье короля» или поспрашивать людей, помнящих не такие уж далёкие времена «застоя». Многие тогда в публичных речах и статьях говорили одно, а в узком кругу — другое. Те, кто думает, что в среде, к которой принадлежал Франко, отношение к инакомыслящим было более терпимым, чем в СССР эпохи Брежнева, глубоко ошибаются. Достаточно вспомнить о судьбе «позднего» Кулиша или Драгоманова. Вот и приходилось Ивану Яковлевичу, подобно подданным глупого короля из андерсеновской сказки, громко восхищаться тем, чем он совсем не восхищался в душе.
Оконфузился достопочтенный Хоменко и с «разбором» другой цитаты. «В уста Мыколы Хвылевого, — пишет он, — вкладываются негативные слова о Шевченко как о малокультурном и безвольном человеке. „Поздравляю вас, господин, соврамши!“ — говаривал, помнится, в подобной ситуации булгаковский персонаж, поскольку приведённые Каревиным слова принадлежат не Хвылевому, а Дмитрию Карамазову — литературному персонажу романа Хвылевого „Вальдшнепы“. Подобное передёргивание всегда считалось одним из самых грубых нарушений научной и журналистской этики».
Безусловно, не всегда позицию автора правомерно отождествлять с позицией его литературного героя. Однако в данном случае литературоведы уверены: в уста Дмитрия Карамазова Хвылевый вложил собственные мысли. Небезызвестный Евген Маланюк (тоже поэт и культуролог, но поавторитетнее Хоменко) о данном изречении написал целую статью «По поводу высказываний М. Хвылевого о влиянии Т. Шевченко на формирование психологии украинского народа». Статья эта, в которой осуждается «бунт Хвылевого против Шевченко», давно опубликована за границей. В 1997 году её перепечатал журнал «Народна творчість та етнографія» (№ 2-3). Другой исследователь в журнале «Український засів» (1995. №4) даже пишет фамилии литературного героя и его автора через дефис: Карамазов-Хвылевой и нападает на писателя за попытку «нейтрализации» Шевченко. Перечень аргументов из литературоведческих работ можно продолжить. Их довольно много. Но, кажется, и так ясно, что с булгаковским «соврамши» по моему адресу достопочтенный слегка погорячился.
«Проверка на достоверность»
Не выдерживает критики и проведенная Хоменко «проверка на достоверность» утверждения о неряшливости Кобзаря. Повторюсь ещё раз: для такой проверки проверяющему необходимо обладать определённым запасом знаний. Мой оппонент ссылается на воспоминания Сошенко о том, что Шевченко «хорошо одевался». Жаль только, что воспоминания эти г-н Хоменко изучал не очень тщательно. Будь он усерднее, обратил бы внимание: рассказ Сошенко относится к концу 1830-х годов, а у меня речь идёт о конце 1850-х. «Сапоги смазные, дегтярные, тулуп чуть не нагольный, шапка самая простая барашковая, да такая страшная и, в патетические минуты Тараса Григорьевича, хлопающаяся на пол в день по сотне раз». Так описывает Шевченко Пиунова.
А вот свидетельство доброго знакомого Кобзаря, музыкального критика Стасова: «Я ненавижу лук… и через этот фрукт ушёл было раз за 1,5 версты от Шевченки, когда он повстречался со мною на Невском, закабалил мою руку, по которой похлопывал дружески и любовно своею красною толстою ладонью, а сам для наиболее эстетического услащения вонял мне прямо в нос луком и водкой».
Легко отметаются и другие «доводы» г-на Хоменко. О Шевченко-«садисте» (это слово употребляет мой оппонент, в моей статье его нет), поровшем одноклассников, известно из его собственного признания. Об увлечении крепкими напитками (принимаемыми в количествах, многократно превышающих указанную Хоменко «норму»,— «рюмка-другая») — свидетельств масса. Тут и Максимович, и Иванишев, и Костомаров, и Кулиш, и Белозерский, и Лебединцев, и Косарев, и Ускова. Да и в так называемом «Дневнике» Тараса Григорьевича есть соответствующие «откровения». О «таинственных редакторах» замечу, что таинственные они лишь для г-на Хоменко и равных ему по уровню. Большой тайны здесь нет. Это прежде всего Кулиш. Ещё Гребенка, Мартос. Вероятно, Костомаров. Есть и другие, менее известные.
Негодование моего оппонента вызвало утверждение о всего только двух случаях, когда Шевченко в жизни (а не в стихах) возмущался под настроение крепостническим произволом. Хоменко уверяет, что таких случаев было «большое количество», но в доказательство приводит только один — эпизод с помещиком Родзянко. Ну, и где же «большое количество»? У меня, по крайней мере, речь идёт о двух эпизодах, один из которых как раз и есть история с Родзянко. Тогда, как известно, недовольный подзатыльником, отпущенным дворецким мальчику-слуге, Тарас Григорьевич покинул помещичий дом не попрощавшись. Это и было возмущение под настроение. Прошло немного времени, настроение поменялось,— и вот уже поэт пишет супругам Родзянко: «Дорогие мои Аркадий Гаврилович и Надежда Акимовна. Как я теперь раскаиваюсь, что оставил ваши места».
Ещё более курьёзна претензия г-на Хоменко по поводу приведённого мной общеизвестного факта: после увольнения в отставку Шевченко устремился не на родную Украину, а в Петербург, где покровители обещали ему безбедное существование. «Зачем так подставляться? — вопрошает мой достопочтенный оппонент. — Зачем делать всё на таком примитивном уровне, откровенно врать, сознавая, что твоя ложь сразу будет опровергнута… Каждому учителю украинской литературы известно, что после увольнения Шевченко не мог по собственному желанию выбирать место своего проживания».
Чуть-чуть поправлю моего многоуважаемого критика. Не только каждому учителю, но и вообще каждому, кто учил в школе биографию Кобзаря, должно быть известно: Шевченко после выхода в отставку ничего не знал о каких-то ограничениях на выбор места проживания. Куда ехать, он выбирал сам. «1 августа пришла почта и привезла мне разрешение ехать, куда я хочу», — писал поэт Михаилу Лазаревскому. Только в Нижнем Новгороде, уже на полпути в Петербург, настигло Тараса Григорьевича ограничительное распоряжение. Он вынужден был почти на полгода застрять в провинциальной глуши, настойчиво добиваясь права на въезд в столицу империи.
Всё это, повторяю, факты общеизвестные, ничего не слышал о них, кроме г-на Хоменко, наверное, только народный депутат Владимир Яворивский (что, конечно, очень печально, ибо главе Национального союза писателей Украины следовало бы лучше ориентироваться в биографии Кобзаря).
Не переадресовываю Александру Хоменко вопрос: «Зачем так подставляться?» Уверен: подставляться он не хотел, а просто не очень хорошо знал, о чём пишет. Нужно пожелать многоуважаемому поэту и культурологу немного больше скромности. Наверное, не стоило при таком уровне осведомлённости высовываться со своим «отзывом» на страницы прессы. А если уж высунулся, нужно грамотно выбирать тактику ведения полемики: определить у «противника» «слабые места» и наносить по ним выверенные до миллиметра удары, избегая ударов по местам защищённым. Хоменко же со всей силы лупит туда, где, образно выражаясь, броня крепка. Так и покалечиться можно.
Гораздо умнее поступил, например, главный редактор «Літературної України» Василий Плющ. В эмоциональном, написанном сразу по горячим следам отклике, он в своей газете всё же не стал опровергать содержащиеся в «Копытцах ангела» факты, переключив внимание читателей на другое. Дескать, Пушкин с Байроном тоже не были ангелами в жизни, но их всё равно ценят как литераторов.
Тут возразить нечего.
Но, как говорится, умнее поступает тот, кто умнее. Г-н Хоменко, судя по всему, и не мог выбрать правильную тактику. Главная, хорошо просматривающаяся цель его опуса — «достать», уязвить автора ненавистной ему статьи. Подскажу своему оппоненту: легче всего подобная цель достигается, если стремление к ней завуалировано, неочевидно для «врага» и третьих лиц. У Хоменко это правило не соблюдено. Злобой дышит каждая его строчка. А злоба и ненависть — плохие помощники в полемике.
Заслуга Ефремова
Особняком стоит вопрос об уровне грамотности Шевченко. Моё утверждение, что писал Тарас Григорьевич со множеством ошибок, г-н Хоменко называет «полной галиматьей». А напрасно. Обосновать это утверждение совсем нетрудно, благодаря Сергею Александровичу Ефремову. В 1920-х годах он, будучи редактором полного собрания сочинений поэта, готовил эти сочинения к изданию. Свет, к сожалению, увидели только два тома («Дневник» Шевченко и его переписка). Затем Ефремова арестовали, издание прекратили, а уже вышедшие тома, вместе с содержащимися в них необычайно ценными редакторскими комментариями, надёжно упрятали в спецхран.
Ныне они из спецхрана извлечены, и шевченковеды получили возможность узнать много интересного. Вот что, например, писал Сергей Александрович о рукописи шевченковского «Дневника»: «Первое поверхностное впечатление от этих густо исписанных страничек может уложиться в слова — какая неграмотная рукопись! Какой хаос в передавании графическими знаками тех или иных звуковых сочетаний! Какая изумительная небрежность относительно написания самых обычных слов, какое игнорирование всех предписаний грамматики, полное презрение к установленной пунктуации». И далее: «Шевченко, пишучи, вообще мало заботился об общепринятых графических обычаях, не давая себе труда задуматься над написанием данного слова и писал его как придётся. Это, собственно, и бросалось в глаза всем, кто читал эту рукопись, прежде всего редакторам и издателям записок поэта. Они смотрели на них просто как на удивительно неграмотную рукопись, которую нужно исправить „по грамматике“. И исправляли».
Сам Ефремов считал, что любая ошибка и даже описка Тараса Григорьевича ценна для понимания Шевченко как личности. Поэтому издал его «Дневник» в первозданном виде. Благодаря этому интересующиеся могут получить представление об уровне грамотности Кобзаря, даже не заглядывая в архивы.
Кстати, из ефремовского издания взята мною и информация о венерическом заболевании Шевченко. Собственноручное признание поэта о том, что он страдал от трыпера (воспроизвожу это слово так, как писал его Тарас Григорьевич) содержится в письме доктору Андрею Козачковскому от 16 июля 1852 г. Из последующих изданий это признание удалено.
Честно говоря, не понимаю, почему вышедшая наружу правда вызвала такую истерическую реакцию. Ну, любил холостой человек погулять. Ну, подхватил неосторожно заразу. Кто от этого застрахован? Между прочим, украиноязычный журнал «Політика і культура», выходивший под редакцией недавно погибшего Александра Кривенко, как-то выдал куда более шокирующую информацию про «особливі статеві схильності» Тараса Шевченко (а также Леси Украинки, Григория Сковороды и Агатангела Крымского). И случилось это тоже накануне празднования «шевченковских дней» (№ 17 журнала за 2000г.). Проглотили, панове? Кривенко считается журналистом, на которого надо равняться. Зачем же тогда вся эта свистопляска вокруг «російськомовного» «Киевского телеграфа», с политическими доносами в «инстанции» и воплями про «антиукраинский заговор олигархов»?
Не зная броду
Думается, всего приведённого достаточно, чтобы убедиться: достопочтенный Хоменко сунулся в воду, не зная броду. Результат закономерен. Можно, конечно, и дальше разбирать нелепицы, которыми обильно усыпан его опус. Но надо ли?
И всё-таки в одном мой уважаемый оппонент прав. Он высказал предположение, что когда я писал статью о Шевченко, то вспоминал кого-то из своих знакомых. Верно, вспоминал. Но, конечно, не в том смысле, что приписывал Тарасу Григорьевичу качества своих приятелей. В памяти я держал другое.
Мне хорошо известны люди, которые с детства воспитывались на образе Ленина — мудрого, честного, справедливого вождя. Они не были дураками, видели все недостатки советского строя, но питали уверенность: всё плохое у нас от того, что не выполняются заветы Ильича, допущены отступления от ленинских норм. Когда правда о «вожде мирового пролетариата» стала всплывать на поверхность, эти люди буквально хватались за голову. Как дальше жить, если он был таким? Если тот, кому поклонялись с юных лет, оказался недостоин поклонения?
Таких людей было много. На светлом образе «самого человечного человека» воспитывались целые поколения. И оставались с опустошёнными душами.
Сейчас на место Ильича воздвигают другого кумира. На нём воспитывают сегодняшнее юное поколение. Ему поклоняются, его ревностно оберегают от критики. Но ведь тайное всё равно станет явным. И что тогда? Опять опустошенные души? Не надоело ставить эксперименты над собственным народом?
Мы строим новое государство. Зачем же возводить его на заведомо ненадежной основе? Пушкин в России — только великий поэт. Самый великий! Самый гениальный! Но только поэт. Мицкевич в Польше — тоже. И Байрон — в Англии. А у нас: «батько Тарас», «найдорожча святиня», «апостол правди», «сонце нації», «національний пророк». Не слишком ли?
