Начало здесь
Я сидел со своими одногруппниками на горшке (это, так сказать, мероприятие проводилось у малышей регулярно через небольшие промежутки времени, дабы как можно реже менять штаны у тех, кто ещё не научился проситься по нужде) и привычно рассматривал детвору. С ясельной в младшую группу садика нас пятерых постепенно переводили по мере того, как мы обучались ходить. Конечно же, я был в числе первых, так как мне порядком надоело ежедневное лежание в кровати. Теперь у меня, наконец, появилось больше возможностей двигаться и развивать своё тело.
Теперь в нашей группе было пятнадцать человек, но из тех, кого я знал более-менее хорошо, было только двое. Первой была Лидочка Сае́нко — симпатичная девочка с большими, такими же, как и у её старенькой куклы, голубыми глазами и золотыми кудряшками. Над её макушкой, как обычно, нависала метёлка из волос, стянутая внизу неизменным розовым бантом. Девчонка сидела на горшке справа от меня и молча разглядывала белые горошины на своём видавшем виды фиолетовом платьице, время от времени тыкая в них своим маленьким пальчиком. Она беззвучно шевелила губами, и со стороны могло показаться, что она каждый раз считает свои горошины. Рядом с её горшком лежала любимая кукла, одетая в какие-то лоскуты, которые, вероятно, символизировали платье. Несмотря на простоватость (семья Саенко состояла из двух человек: Лидочки и её матери, которая, видимо, имела весьма небольшой доход), мне нравилась Лидочка. Нравилась так, как может нравиться тридцатишестилетнему мужчине симпатичная соседская девчушка. Я, возможно, даже сказал бы как дочка, но так как у меня не было в той жизни своих детей, то истинные родительские чувства мне были пока что недоступны.
Вторым знакомцем был Гришаня Толсты́х. Этот мальчишка своей комплекцией вполне оправдывал фамилию. Он с гордым видом бросал на окружающих взгляды полные превосходства и достоинства, будто сидел не на своём голубеньком горшке, а на королевском троне. Пухленькие ножки и ручки Гришани казались набитыми ватой, а глядя на его розовые щёки, мне всегда чудилось, что он держит за ними стратегический запас еды, на случай, если нас вдруг забудут покормить. Мальчишку привели в нашу группу пару месяцев назад и, судя из разговора его матери с нашей воспитательницей, который я невольно подслушал, он был сыном какого-то большого начальника на заводе, где работали и мои родители. То ли от природы, то ли вследствие раздутого с самых пелёнок эго, Гришаня почему-то считал себя важнее всех. Было очень забавно наблюдать со стороны, как он деловито надувает и без того толстые щёки, щурит свои маленькие глазки и оттопыривает пухлые губки. Мальчишка явно хотел быть похожим на кого-то из своих родителей и всегда старался привлечь к себе внимание. Если же Гришаня по какой-либо причине этого самого внимания не получал, то тут же начинал сердиться и капризничать.
Почему эти такие разные по характеру дети мне были знакомы более других объяснялось просто. Они являлись не только моими одногодками, но даже родились в тот же день и месяц, что и я. По случаю нашего второго дня рождения в детсадовской группе вчера был устроен маленький банкет, где нам, как виновникам торжества, и довелось иметь между собой более тесный контакт. Не знаю, что именно повлияло на этих двух малышей (предполагаю, что те же магические девятки в дате рождения), но они очень отличались по своему развитию от остальных одногруппников, естественно, в лучшую сторону. Лидочка была, если так можно выразиться, тихушницей. Она как бы невзначай проявляла свои незаурядные способности в различных обучающих мероприятиях, которые проводили для нашего развития воспитатели, и скромно, не выражая особых эмоций, принимала похвалу в свой адрес. Гришаня же был её яркой противоположностью. Тот всегда кичился своими достижениями и после каждой похвалы задирал нос так, словно был не карапузом в колготках, а каким-нибудь лауреатом Государственной премии. Это было бы так забавно, если бы я не чувствовал в нём умело скрываемую и тщательно завуалированную агрессию. Только, видимо, папашин авторитет и не детская конспирация Гришани не позволяли работницам детсада заметить в нём этот маленький, но небезобидный недостаток. Мальчишка время от времени пытался причинить боль кому-нибудь из тех малышей, которые находились ближе всего. Те плакали, но из-за своего небольшого возраста ещё не могли объяснить воспитательнице причину своих слёз.
Обведя взглядом детвору, я уставился в пол, выложенный какой-то невзрачной коричневой плиточкой. Мысли вдруг скользнули в моё прошлое, которое я оставил на неопределённое время, и которое, по всей видимости, наступит очень не скоро. “Смешно звучит, — улыбнулся я про себя. — Прошлое, которое ещё не наступило…” И это ведь не единственный временной курьёз в моей жизни. Забавно было ещё и то, что при вполне живых и здоровых родителях, которые остались в моей прошлой жизни, в этой у меня появились новые папа и мама. И если в этом времени я, скорее всего, их переживу, то вернувшись обратно, я надеюсь встретить всё таких же бодрых и едва заметно состарившихся своих истинных предков. Правда (чего уж скрывать), увлечённый повседневной будничной суетой в этом мире, я на некоторое время про них забывал, но, тем не менее, всегда считал моими основными родителями, давшими мне мою истинную жизнь.
После “посиделок” на горшках Алевтина Васильевна, наша воспитательница, начала проводить с нами развивающие занятия. Сначала это были подвижные игры, которые мне, в общем-то, нравились. Под пристальным и неустанным надзором работниц детского сада у меня не было возможности проводить занятия по собственному плану, так что приходилось довольствоваться малым. В нашей группе я был чуть ли не самым подвижным ребёнком, который, впрочем, своей неусидчивостью не причинял никому никаких неудобств. Когда же все дети усаживались в кружок, чтобы под руководством воспитателя выполнять простенькие задания, наша троица садилась за столики и занималась рисованием. В своей прошлой жизни я очень даже неплохо рисовал. Теперь же, чтобы не слишком выделяться среди других моих сверстников, я старательно изображал на бумаге какие-то каракули. Однако даже в таком варианте мои рисунки всё равно превосходили то, что рисовали мои одногруппники, не считая, конечно, двух моих конкретных ровесников. Лидочка и Гришаня тоже показывали небывалые способности в творчестве, поэтому-то воспитательница нам и позволяла иногда игнорировать групповые занятия, неподдельно восхищаясь потом результатами нашего мастерства.
Я сидел за столом и, копируя мимику и повадки своих одногодок, рисовал ракету. Прошло всего три года со дня полёта в космос первого в мире космонавта Юрия Гагарина, и космическая тема была одной из основных в детском творчестве. Я старался изо всех сил, чтобы мой рисунок не получился слишком уж хорошим. Это отнимало большое количество энергии и требовало большой концентрации внимания. Закончив рисовать, я, наконец, расслабился и только теперь бросил взгляд на рисунки своих товарищей. У Лидочки было изображено что-то похожее на букет цветов. Это было моё предположение, так как ничего другого от девчонки я не ожидал, но вот у Гришани… Взглянув на его рисунок, я чуть было не вскрикнул от неожиданности. С его листочка на меня смотрела голова змеи. Конечно, прорисовка вполне соответствовала возрасту художника, но не узнать гадюку, которую швырнул в меня в моём страшном сне Серый маг, бывший ученик профессора Здравомыслова, я не мог. Уставившись на художества маленького толстяка, я застыл, словно заворожённый. Ужас, который я испытал в том нехорошем сне, вновь шевельнулся в моей груди и холодком пробежал по всему телу. Гришаня заметил мою реакцию, хотя всё это продлилось всего несколько мгновений и, видимо, остался доволен произведённым на меня эффектом. Он бросил на меня, как мне показалось, надменный взгляд и отвернулся к окну. Я же, оправившись от шока, вновь склонился над своим листочком, будто забыл что-то нарисовать.
Делая вид, что старательно обрисовываю контуры уже нарисованной ракеты, я погрузился в размышления. Если до этого момента у меня были какие-то сомнения, и тот памятный сон казался обычным полётом фантазии, то теперь я всё больше склонялся к мысли, что ученик профессора всё же каким-то образом смог воспользоваться открытием своего учителя и тоже инкарнировал в этот мир. И, конечно, его выбор пал на семью более состоятельную, с влиятельным папашей и заботливой мамашей. “Но зачем он это сделал? Что здесь ему нужно?” — крутились в моей голове вопросы. Или для него это тоже был своего рода эксперимент, так сказать, проба своих магических сил? “Нужно будет как можно скорее разузнать про семью Толстых, — решил я, но тут же сам себе возразил: — Ну и как ты это сделаешь с ростом от горшка два вершка, как говорят в этом мире? Тоже мне следопыт в колготках…”
Я приподнял голову и, словно невзначай, взглянул на Гришаню. Тот, отложив карандаши, теперь слегка раскачивался на стульчике и пялился на остальных детей, играющих с воспитательницей мячиком. Я всматривался в пухленькое тельце двухлетнего малыша, пытаясь найти хоть какое-нибудь подтверждение своей версии. Однако ничего общего с тем “серым” мужчиной, виденным мною во сне, я не нашёл. “Глупости! — мысленно сказал я сам себе. — Что ты хочешь найти? Ты же и сам родился у других родителей и тоже не имеешь никакого сходства с тем Пересветом, каким был в своей настоящей жизни”.
К этому времени закончила рисовать и Лидочка. Она безо всякого интереса взглянула на нашу с Гришаней мазню, встала со стульчика и молча присоединилась к компании ребятишек. Чтобы не выделяться, а главное, чтобы не видеть этого злосчастного рисунка, я последовал её примеру.
Почти весь день у меня прошёл в напряжённой мыслительной деятельности и тайных наблюдениях за Толстых. Попытка влезть к нему в голову (её я оправдывал тем, что, возможно, от этой информации зависела ни много ни мало моя жизнь), не дала никаких результатов. Я словно упирался в невидимую стену, которая не позволяла мне проникнуть в святая святых Гришаниной сущности. Это обстоятельство ещё больше убедило меня в правильности моих догадок, хотя некоторые сомнения всё же оставались. Напряжённая работа ума так измучила мой неокрепший детский мозг, что к вечеру, перед приходом матери, у меня поднялась температура. Алевтина Васильевна намётанным взглядом определила, что у меня не всё в порядке со здоровьем. Она заглянула мне в глаза, пощупала лоб и тут же позвала врача. Та сразу сунула мне под мышку холодный стеклянный градусник.
— Тридцать восемь и две, — констатировала она, извлекая его через несколько минут. — Пойдём-ка, дружок, в изолятор.
Изолятором в садике служила небольшая комната с двумя кроватями. Врач уложила меня на одну из них, и, достав какую-то штуковину, вставила себе в уши, а металлической шайбочкой принялась водить по моей груди. Исследовав таким образом мою грудную клетку, она сделала для себя какое-то заключение, после чего с задумчивым видом подошла к двери.
— Так, — остановившись и словно рассуждая сама с собой, тихо произнесла медсестра, — звонить матери на работу уже не к чему, она и так скоро уже придёт… Ну что ж, давай посидим вместе, подождём твою маму. — Она вернулась и присела на вторую пустую кровать. — Чего это ты, друг ситцевый, затемпературил ни с того ни с сего? — обратилась она ко мне, явно не ожидая никакого ответа.
Откуда ей было знать причину моей болезни. Она даже и предположить не могла, что ребёнок может банально переутомиться от нервного напряжения и непрерывной мыслительной деятельности. Ждать долго не пришлось, скоро к нам в комнату заглянула нянечка и сказала, что за мной пришли.
— Ну вот, — вздохнула мама, усаживая меня в коляску, чтобы ехать домой. — В воскресенье мы хотели отметить твой день рождения, а ты так некстати расхворался.
Я хотел было возразить, что болезни вообще никогда не бывают кстати, но лишь грустно покачал головой.
— Что? — поинтересовалась мать, заглядывая мне в глаза.
— Неть, — ответил я и снова помахал головой.
— Ну, что нет?
— Неть, не бу балеть, — как мог, постарался успокоить я родительницу.
— Не будешь? — во взгляде мамочки появилась заинтересованность.
— Неть, — в очередной раз повторил я.
— Ну что ж, поверим тебе и в этот раз, — мать улыбнулась, толкая с места коляску.
Пока мы ехали домой, я вновь вернулся к своим размышлениям, только уже с другой стороны. Теперь, покинув стены детского сада, всё, что мне там думалось и представлялось, показалось смешным и нелепым. Ну подумаешь, пацан нарисовал что-то похожее на змею. И что из этого? Может он видел её на картинке или по телевизору, вот и решил изобразить на бумаге. Почему сразу маг из моей прошлой жизни? Так рассуждая во время нашего пути, я вполне успокоился и сразу ощутил, что температура начала спадать. Когда дома мать вновь сунула мне под мышку градусник, он показал обычные тридцать шесть и шесть.
На следующий день я снова был вполне здоров. Этому дополнительно поспособствовали долгий целительный сон и полный отказ от глупых мыслей. В воскресенье, как и было мне обещано, состоялось празднование по поводу моего второго дня рождения. Девятое число выпадало на среду, поэтому торжество решили перенести на воскресенье тринадцатого сентября. Гостей пригласили на двенадцать часов.
Отец с самого утра ходил чем-то недовольный и всё время бурчал себе под нос. Причину его недовольства я понял, когда он заговорил об этом с матерью.
— Напрасно мы затеяли это сегодня, — сказал он, остановившись на пороге кухни, где мама с тётей Оксаной что-то готовили к праздничному столу.
— Чего это вдруг? — спросила мать, прервав беседу с подругой.
— Число тринадцатое… — как-то пространно ответил батя.
— И с каких это пор ты стал таким суеверным? — с иронией в голосе поинтересовалась несостоявшаяся крёстная, не отрываясь от работы.
— Причём тут я, — голос отца стал громче. Я в это время сидел, как обычно, в сторонке. Одетый по случаю праздника в новую рубашечку, кофточку и тёплые детские колготы, которые ненавидел, я делал вид, что разглядываю картинки в подаренной мне Оксаной книжке про репку. — Если хотите знать, то тринадцатое число во многих странах официально признаётся несчастливым, — давил своей начитанностью отец. — Я вот читал в газете, что в США и Великобритании нет тринадцатого этажа в гостиницах, даже если это небоскрёбы.
— Это как же, — удивилась Оксана, — они что, тринадцатый пропускают, и после двенадцатого сразу начинают строить четырнадцатый?
— Не знаю, — огрызнулся старший Петренко и продолжил развивать свою мысль: — А в Италии, например, на кораблях нет кают с номером тринадцать.
— Да что ты привязался к этой цифре? — не выдержала мамочка нудного брюзжания своего супруга. — Тебе-то чем она не нравится? Ты же на каждом углу кричишь, что партийный, а сам, получается, веришь в эту ерунду?
— Да потому что у нас и в другие дни вечно не всё слава богу… То ёлка сгорит, то борода у попа, то ещё чего… Попомните моё слово…
После этой фразы обе женщины переглянулись и прыснули, бросив работу.
— Ты прямо, как твоя любимая тёща говоришь, — отсмеявшись, сказала мать.
В это время раздался дверной звонок.
— Легка на помин, — пробурчал отец и пошёл открывать дверь. — Здравствуйте, Матрёна Никитична, — послышался его фальшиво-радостный голос в прихожей. Батя оказался прав (видимо, на мою бабулю у него уже сформировалось особое чутьё).
— А я вам яблочек принесла, — сказала баба Матрёна, входя на кухню и протягивая матери авоську с фруктами. — В этом году симиринка уродила, слава Богу. — Сказав последнюю фразу, она тут же перекрестилась и кинула в мою сторону подозрительный взгляд. — Угощай своего анчихриста.
Я, словно между прочим, взглянул на бабулю и по выражению её лица понял, что ей явно хотелось добавить к сказанному ещё: чтоб он подавился! Мать взяла авоську и, помыв самое крупное яблоко, протянула мне. Под пристальным вниманием взрослых я грызнул сочный плод. Яблоко было очень вкусным, и я, не останавливаясь, постепенно съел его, не оставив даже огрызка.
— Ты не боишься, что у него аппендицит будет? — заволновалась Оксана. — Он же прямо с косточками съел…
Мать бросила на меня вопрошающий взгляд, а я едва заметно отрицательно покачал головой.
— Ерунда всё это, — улыбнулась мне мамочка, — ничего у него не будет.
После того, как я ей на днях сказал, что не буду болеть и вполне сдержал слово, не поверить и в этот раз было бы с её стороны глупо.
— Дело ваше, — пожала плечами несостоявшаяся кума.
В этот раз к нам в гости кроме Толика пришла мамина начальница Зинаида Яковлевна с мужем и подарила мне большого плюшевого медведя. Сегодня у меня заметно прибавилось игрушек, к которым, как вы понимаете, я был абсолютно равнодушным. Однако, чтобы в глазах гостей не показаться неблагодарным мальчишкой, мне приходилось изображать восторг от каждого подарка и, пока посторонние не разошлись по домам, делать вид, что с удовольствием играюсь с ними. Интересно, чтобы сказала главная бухгалтерша, узнав, что моей единственной любимой игрушкой на данный момент был арифмометр, который мама иногда приносила с работы, чтобы закончить то, что не доделала в рабочее время. Это была забавная тяжёлая (как только моя бедная мамочка не надорвалась, таская её в сумке) металлическая штуковина с вращающейся сбоку ручкой. Когда мать на нём работала, я старался расположиться поближе и с интересом наблюдал за её манипуляциями. Закончив свои дела, она, зная моё аккуратное отношение ко всем вещам, позволяла мне немного позабавиться с этим “чудом техники”. О том, что когда-то существовали такие вот вычислительные приспособления, я раньше даже и не догадывался. В моей прошлой жизни вообще не было никаких устройств для вычисления.
Но я прекрасно понимал, что и арифмометры, и компьютеры, которые появятся чуть позже — это лишь так называемые костыли для человечества, которое попросту не научилось развивать свой мозг. В той моей жизни тоже существуют компьютеры, но они выполняют исключительно бытовые функции. Зачем, спрашивается, развитому человеку нужно какое-либо приспособление, если он без труда в считанные мгновенья решает в голове любые задачи, а все необходимые сведения получает из Ноосферы? В этой же реальности с мозгами у людей было всё просто печально. Здесь даже самые лучшие учёные не дотягивали в развитии нейронных связей мозга до обычного старшеклассника из моего времени. К слову сказать, я удивляюсь, как мне ещё передались те суперспособности, которыми я обладал раньше, если мой мозг в данный момент был развит лишь чуточку лучше среднестатистического ребёнка.
Вопреки опасениям отца, день рождения прошёл вполне спокойно, если не считать, что супруг маминой начальницы, видимо, выпил больше спиртного, чем мог принять его организм, и начал шумно расхваливать главу государства Никиту Сергеевича, выкрикивая заученные из газет лозунги. В конце концов, он блеванул в унитаз, и Зинаиде Яковлевне срочно пришлось прощаться с хозяевами и уводить “распоясавшегося” партийца домой. Вскоре после них разошлись и остальные. Я с облегчением вздохнул и, сложив игрушки в большую картонную коробку, достал из-под подушки томик сочинений Пушкина. Подаренная Оксаной книжонка про репку, как и множество других ей подобных, годилась разве что для моих сверстников из детсада, но точно не для меня.
