Она сидела около него, массировала его уставшие ноги. Они давно не виделись. Так получилось, что жизнь их развела, когда ей было всего семь. Он просто больше не смог жить с её матерью, даже ради неё. И ушёл, уехал подальше, чтобы не так болело сердце. Потом встретил свою настоящую судьбу, родил сына — и та, первая семья, отошла на второй план. Она не забылась, но каждый раз причиняла такую боль, что он старался вспоминать её как можно реже. Она, наверное, обижалась. Ребёнку очевидно только то, что его бросили. Причины расставания родителей — это их причины, они становятся понятны или непонятны только потом, когда дети сами становятся взрослыми. Она долго не могла его простить, очень долго. И всё же не так долго, как он смог простить её мать. Даже после её смерти боль воспоминания терзала его, и хотя он произнёс слова прощения, боль не отпускала, и оставалась тень обиды. Временами она стояла между ними, и оба это чувствовали.
И всё же, ещё при жизни мамы, она разыскала его и стала регулярно приезжать на несколько дней отпуска, иногда на подольше. Он стал уже очень стар, сын и внуки прекрасно о нём заботились, и ему ничего не было нужно. Когда она приезжала, чувство радости смешивалось в его сердце с неотпущенной болью, и это порой нарушало гармонию их отношений.
Теперь они подолгу разговаривали, но ещё дольше вместе молчали, думая каждый о своем. Тень прожитой боли и обиды нет-нет да и появлялась между ними, и они замолкали. Она думала, что прошлого нет, есть только наше воспоминание, наши чувства в настоящем. А он в свои девяносто думал, что вся его жизнь — прошлое, и он может только молить о прощении. И тогда он снова и снова шептал слова молитвы. И они, каждый по-своему, приходили в равновесие.
Когда-то давно, когда он ещё был с ними, она помассировала ему уставшие после работы ноги. За весь день ему некогда было присесть. К вечеру ноги гудели, и даже тёплая вода лишь притупляла боль в ногах. И тогда просил её помять их. Она неловкими детскими пальчиками нажимала на заскорузлые жёсткие ступни, потом шлёпала их ладошками, даже била кулачками, играя с огромными папиными подошвами, словно это были ноги спящего великана, которого она старалась разбудить. Они вместе смеялись и радовались этой игре.
Однажды он попросил её помассировать ему ноги. Но ей не хотелось. Её детские мысли были где-то далеко, в другой игре.
— Я хочу рисовать, — рассеянно произнесла она.
— Вот и рисуй прямо на ногах, — не задумываясь, отозвался он.
Идея ей так понравилась, что вскоре все ступни и икры его ног были покрыты цветами, зайчиками, человечками и домиками. Его ноги, исчерченные синей шариковой ручкой, напоминали наколки матёрого уголовника. Только сюжеты эти были чужды криминальному миру. Однако он об этом не знал. Его убаюкали её мерные движения, и он сладко уснул.
Утром её мать, как всегда в четверг, собрала его в баню. Он быстро оделся, даже не бросив взгляд вниз, и пошёл париться. А когда зашёл в парилку, знакомые мужики посмеялись от души. И потом ещё долго ему вспоминали её художества.
Он же много лет, идя в баню, вспоминал этот случай с неизменным теплом. И в этот миг, даже если был далеко, его сердце было с нею.
Вот и сейчас она решила растереть его старческие ноги. Венозная сетка покрывала их, как когда-то её рисунки. И оба вспомнили. И у обоих на глаза навернулись слёзы. В этот момент они снова были вместе — там, где расставание ещё не наступило.
