Смена мерности

Рите было страшно. Всегда, когда приходилось везти кого-то в больницу или ехать самой, сосало под ложечкой. Противное чувство растерянности и беЗсилия. Она ощущала это каждый раз, и каждый раз подступало глухое раздражение. И этот запах,  запах болезни и еще чего-то, чего не должно быть, а оно есть.

Она привезла маму в больницу на такси. Скорая повезла бы куда ни попадя, а мама соглашалась только на эту больницу. И Рита решила, что Бог ей поможет. И вот долгие объяснения с врачом в приёмной, её очевидное нежелание брать тяжёлого, и сильно пожилого пациента и невозможность отказать. Она что-то говорила милой женщине в белом халате, глядя, как мама с трудом взбирается на каталку, поправляя убогие простыни и подушку. Маму увезли, а она, потоптавшись, пошла оформлять бумаги. Не глядя, подписывала казенные листы. Всё немного расплывалось перед глазами.

Рита вспоминала об этом сейчас, слушая ещё совсем молодого человека, рассуждавшего о Славянском мифе про распятие ДаждьБога. Выступающий рассказывал о том, как Кощеи похитили Богиню Мару, и люди утратили смерть, а с ней и смысл проживать каждый день с пользой, созидая себя, ведь время жизни перестало иметь значение. Рита слушала и вспоминала, как уходила мама. Она старалась понять и принять смерть, так, как она явилась в её жизнь. Ведь мама проживала это и для неё, чтобы в свой черед Рита была готова.

Рита вспомнила, что сильно раздражалась, даже покрикивала на маму, стараясь побудить её сделать необходимые вещи: поесть, например. Она всегда становилась груба с ней, когда чувствовала свое беЗсилие. Потом ей бывало стыдно, она сожалела, но ситуация каждый раз повторялась. Сейчас, когда прошло уже несколько лет, ей хотелось быть нежной и ласковой, и очень терпеливой с мамой, найти слова поддержки, может даже шутки. Сейчас ей хотелось быть очень любящей и бережной, но тогда она словно была сама не своя, словно одела броню жесткости и резкости, лишь бы ничего не чувствовать.

- Ешь, - говорила она маме, отворачивавшейся от ложки. – Хочешь жить, ешь.
- Не хочу, - просто и вдруг тоже жестко ответила мама.
Рита замолкла, отвечать было нечего.

Потом приходили какие-то люди, делали разные неприятные вещи: всякие там клизмы, катетеры. А вскоре и вовсе повезли на обследование, смысл его почему-то ускользал от Риты, но она, словно в потоке чужой воли утратила способность управлять ситуацией, стараясь просто держаться.
В этом состоянии отупения она поехала домой, а когда наутро приехала в больницу молодой лечащий врач сказал, что после тяжелого обследования маме стало хуже, она в реанимации и шансов нет, это только вопрос времени.

Рита растерялась ещё больше. Она совсем не понимала, как ухаживать за мамой дома в таком состоянии. Та была полная, и даже перевернуть её было проблемой. Но пока мама была в больнице, об этом можно было не думать. Через день маму перевели в палату, где лежали умирающие. Шесть человек в одной палате казались Рите никому не нужными. Они ещё были живы, а мир уже списал их со счетов. Этого Рита снести уже не могла, перевела маму в отдельную палату, наняла сиделку, а что ещё?  Получалось, только ждать, так как жизнь уже утратила свой смысл, а смерть ещё не пришла.

У Риты было ощущение, словно всё происходит в фильме, который она смотрит. Словно она наблюдала за происходящим со стороны.  Мама ещё иногда приходила в себя, позвала внуков попрощаться. Те приехали, плакали. Рита вышла из палаты. Она окаменела. Потом вместе с детьми вышла из больницы. Дочка, врач, сказала, что неделя, не больше. Рита почти спокойно съела свой принесенный из дома обед, дети стояли с ней рядом, все вместе говорили о чем-то обыденном. У неё даже нашлись силы пошутить.

Самое трудное было звонить отчиму. Он был ещё старше мамы, отважно и стоически, с великим терпением ухаживал за мамой до отъезда в больницу, а теперь боялся поехать в больницу. Всё откладывал. Да мама и не звала его, видать, берегла. Они поженились поздно, после шестидесяти. У каждого за плечами была не одна неудавшаяся семья. Прожили вместе больше двадцати лет, на склоне лет, обретя друг в друге понимание и опору, и даже смирение.

А вот зятя, мужа Риты, мама позвала, да он не стал торопиться, и даже сказал что-то грубое. Рита сорвалась, обиделась. Надо-то было просто поговорить спокойно, объяснить, он бы и поехал. Но это всё она осознала потом, через месяцы, а тогда обида заслонила человеческие отношения, простые слова замерли на губах.

Вечером она должна была проводить занятия с теми, с кем вместе ходила в арт-студию рисовать. Вечер был запланирован в студии ещё месяц назад. Рита позвала студийцев и их знакомых активировать художественные способности с помощью рун. В тот период она была сильно погружена в символику и смыслы ДаждьБоговых рун, писала об этом. И предложила своим товарищам нарисовать те образы, которые описала в стихах.

Рита совсем не хотела отменять встречу, напротив, она ещё больше стремилась погрузиться в эти энергии, чтобы ощутить жизнь. И она пошла, читала стихи, рисовала, рассказывала. Она не думала, о том, что мама уходит. Рита жила свою жизнь, она наполнялась ею до краёв. Ей было интересно. Задержались допоздна.

Телефон зазвонил рано утром, когда она стояла под душем:
- Поторопитесь,-  неожиданно сказала сиделка, - Отходит.

Но Рита, словно не слыша этих слов или не желая в них поверить, ещё завтракала, ехала в метро, шла. А когда пришла, мамы уже не было в этом мире. В больнице её дожидалась сиделка, приплюснутая видом недавнего ухода человека. Даже голос её сплющился, стал плоским и глухим. Рита собирала вещи, подписывала бумаги. Отказалась от вскрытия. Спросила врача для чего нужно было мучить маму тяжелым обследованием, если и так всё было ясно, и поняла, что он тоже заложник ситуации, как и она, не глядя подписавшая бумаги с согласием на обследования при поступлении.

Потом был морг, крематорий и кладбище, а там особые люди, работающие рядом со смертью, привыкшие к ней и принявшие, и понявшие её. Они все оказались на удивление симпатичными и простыми людьми. Рита ездила в архив, на кладбище, понимая, что вокруг смерти тоже кипит жизнь.
Особенно удивило её то, как изменился внешний вид мамы. Она и при жизни была красивой, а теперь, в гробу, выглядела ещё и академичной. Её черты приобрели завершенность. Но Рита её такой не знала. Потом и это превратилось в пламень, в пепел, в дымок. Дочка видела, как отлетела мамина Душа.

- Кажется, ты всё сделала правильно, - сказала она, имея в виду кремацию. Слава Богу у Риты была возможность поговорить об этом с мамой, и заручиться её согласием. Близкие тоже поверили ей.
Но Рита чуть не сожгла большой мамин портрет, который она сама подарила ей на юбилей. На нём мама была молодой и очень привлекательной. Картина удалась. Но Рите хотелось сжечь изображение, чтобы не привязывать душу.

- Остановись, ты так дом сожжешь,- вдруг резко сказал муж. Она взяла себя в руки. Жизнь социума брала свое, надо было считаться.

На похоронах она уже не выдержала, атмосфера кладбища взяла её в оборот, и Рита расплакалась, в голос, безудержно и горько. Так, как плачет ребенок, лишившийся матери. После этого ей было плохо, пусто, гнетуще-вязко.
Спасибо, приехала школьная подруга мамы, любительница поминок, совершенно нелепая женщина. Она вспоминала, рассказывала. Было смешно, что-то даже ново. И все неожиданно выдохнули, тоска чуть-чуть отпустила, стало легче.

И всё же долго ещё было странное ощущение нереальности, всё хотелось по привычке позвонить маме, спросить как дела. И от того, что звонить было некому подступал комок, со временем становящийся всё меньше, меньше, а потом и вовсе исчезнувший. Хотя желание позвонить осталось.

Всё это Рите вспомнилось пока она слушала молодого человека, рассказывавшего о смысле древнего мифа для нас сейчас. И ей подумалось, что в подвиге Тарха ДаждьБога был Великий смысл, вернув людям смерть, он научил их понимать жизнь. В том, что Рита прожила во время ухода мамы было очень много жизни. За недолгое время после её ухода она поняла в разы больше, чем за всю предыдущую жизнь. Смерть - Великий Учитель и Регулятор. Тот, кто умирает, сменяет мерность, но и тот, кто остаётся, меняет свои меры. С уходом каждого человека из нашей жизни, мы становимся другими, переходим в другое состояние.

Рита вдруг ощутила, как важно с каждой потерей становиться ещё живее, ещё больше обретать смыслов жить. Только от нас зависит, умрёт вместе с другим человеком эта часть нас или станет ещё живее, перейдет в состояние благодарности, наполненности, продолжения, а значит, Вечности, в которой мы все одно.