Продолжение. Начало здесь...
XI
За сутки Москву так завалило снегом, что движение встало. Машины чистили, но снег всё валил и валил. Катя уже надоела самой себе, но дурацкие переживания не давали расслабиться, и снова она хваталась за телефон. Два раза ей удалось удержаться и не позвонить, но, сев в машину, она набрала дочкин номер:
— Алло, Машунь, как дела? Чем занимаетесь?
— Всё хорошо. Мам, я дорисовала подарок. Для тебя. Так красиво. Мам, можно мы пойдём погулять?
— Куда?
— Во дворе. — они с Антоном ответили хором.
— Ты покушала?
— Да, конечно. Мы и тебе что-то вкусненькое приготовили. Ой, это сюрприз! — дочь захихикала.
— Да? Интересно. Хорошо, погуляйте. Только оденься теплее. Шапку — зелёную... да... ту, что уши хорошо закрывает. И варежки возьми запасные. И шарф завяжи…
— Хорошо. Мам, мы пошли.
Катя старалась ехать быстрее, но чёртовы расчищалки не спешили, собирая в хвосте огромные пробки. Переулки превратились в узкие тропки. Снег подтаивал, чёрным блеском оплывая на грязном асфальте. По лобовому стеклу, как метрономы, монотонно елозили дворники, отсчитывали секунды. Ей хотелось скорее вернуться домой. В голове вертелись дурацкие мысли. И почему она не стала заглядывать в паспорт? Он так и остался лежать на столе… Да нет, вроде, хороший же человек… И дочке он сразу понравился… Всё-таки мало ли что на уме?…
Торопясь, она не стала обедать в столовой, и теперь в животе клокотало. Надо было хотя бы попить, но, стремясь сманеврировать в потоке машин, чтобы выиграть время, Катерина не обращала на это внимания. Машины ехали до бешенства медленно. Она взяла телефон, пролистала ленту звонков, отбросила на сиденье. Включила радио, чтобы забить шум в голове.
За калиткой слышался смех. Катя вошла, и тут же над ухом просвистел плотный снежок, расплющился о железный забор. Нет, это слишком!
— Стоп! Перемирие! — крикнул Антон, поднимая вверх руки, и рыхлый ком снега прилетел ему за воротник. — Так нечестно! Перемирие! Мама пришла!
— Мама, мама, как хорошо, что тебя отпустили! Смотри, что мы тут построили! Крепости. Правда, здорово? Одевайся в простую одежду и выходи с нами играть. А то Антон меня побеждает. А это нечестно, потому что я младше.
— Хорошо, погуляйте ещё. Мне надо передохнуть. — Катя улыбнулась Антону, который отряхивал снег, выгребал из-за ворота.
Она вошла, внимательно осмотрелась, как ревностная хозяйка, которой пришлось впустить в дом чужака. Кроме немытых тарелок и сбитых в ком покрывал на диванах и креслах, всё, вроде, на месте. Привычно тикают часы на стене. И так странно быть дома одной… Катя встала коленями на диван, посмотрела в окно. В детском азарте Антон, не поймав комок, упал в мокрый снег. Маша с победным визгом бросилась добивать поверженного врага. Снежки у неё получались непрочные, рассыпались белыми брызгами, лишь частично долетая до жертвы. Взрослый мужчина уворачивался, катался в снегу и просил пощадить. Маша звонко смеялась. Когда её дочь в последний раз так смеялась? Трудно вспомнить.
XII
Антон не стал разуваться, топтался в прихожей, мял в руках шапку:
— Ну всё, я пошёл? Машка, завтра ещё погуляем?
— Да! Да! Да! Мам, можно мы завтра опять погуляем? — Маша прыгала на диване, окончательно сбивая вниз покрывало. И, странно, её никто не ругал.
— Нет, доченька, боюсь, завтра у нас не получится. Повезём щеночков к ветеринару. На одного из них нашёлся хозяин. Надо проверить, сделать прививки… — она подняла к нему взгляд, и лучики больших синих глаз вскружили ей голову. — Антон, спасибо, вы так меня выручили…
Катя протянула руку, сделала шаг попрощаться, зацепилась за коврик и рухнула в объятья мужчины. Отскочив от него, сгорая от дикой неловкости, Катя забормотала:
— Ой, простите, я… я…
— Ничего страшного, Катя. — он заглянул ей в глаза — Ловить хорошеньких девушек даже приятно. Обращайтесь. До свидания, дамы. — он засмеялся, открыл дверь и вышел.
Катя рухнула в кресло, подобрала колени, сжавшись калачиком, натянула на ноги съехавшее покрывало. Лицо горело, в сердце бурлило давно забытое переживание. «Нет, я не должна. Это всегда плохо кончается. Я должна жить для дочки. Я даже не знаю, кто он такой… Всего день, как знакомы. Это всё наваждение… Нет, надо взять себя в руки. Пройдёт… отпустит… надо немного перетерпеть…». Чтобы развеять волнение, щёлкнула пультом. На экране мужчина и женщина в старинных костюмах выясняли отношения:
— Чего же ты хочешь? Сама понимаешь, что хочешь ты? — отчеканил герой три последние слова, держа даму за руку.
Катя выключила телевизор. Ей хотелось рыдать, но горло сжал ком. Столько лет она, красивая женщина, не позволяла себе жить для себя, думала только о том, что должна… Маме, дочери, коллегам, начальнице…
Маша тихонько подкралась, обняла маму за шею. Катя, как когда-то давно, подтянула дочку к себе на колени. Они обнялись. Словно время отмотало стрелки назад. Словно не было нескольких лет суеты, в которой некогда посидеть, уткнувшись друг в дружку.
— Мам, давай позовём к нам Антона. С ним так весело. Мне он очень понравился.
— Да? Расскажи, мне интересно, что вы делали, пока я была на работе?
— Мы жарили блинчики. — она захихикала, — Тебе оставили самые не горелые. Ну, гуляли ещё. Щенков выпускали побегать. Такие смешные! Журналы в сарае собрали — они там всё разбросали. Ещё играли. В парашютистов. То есть, я. Я прыгала с парашютом, а он приземлял.
— Представляю…
— Рисовали кошек, собак. И… Хочешь, я покажу, как Антон красиво рисует? Я тоже хочу так уметь. — девочка подскочила, умчалась в комнату, продолжая оттуда кричать:
— А я Антона побритым совсем не узнала!
— Я тоже.
Маша вернулась с кипой рисунков. Щенки, грибочки, снежинки на ёлке, довольно умело изображённые дочкой. На пол выпал листок, подплыл по воздуху к самым ногам.
— Это… я? — Катя рассматривала красивое лицо, несколькими штрихами выполненное карандашом. — Он художник? Ты у него не спросила?
— Нет, кажется, он сказал — архитектор. А это кто?
— Тот… кто рисует дома́. — от волнения лист в руке задрожал. Во рту пересохло. С портрета ей улыбалась счастливая женщина.
