Начало здесь
Представьте в своём воображении молодого учёного. Он беззаветно увлечён своей работой и, частенько забывая обо всём, что его окружает, всё своё время посвящает изучению интересующей его темы. Его мозг ни на минуту не перестаёт работать в этом направлении, оттачивая теоретические знания предыдущих поколений и просчитывая перспективу новых открытий. В своей работе этот учёный постоянно использует какие-либо приборы для проведения экспериментов и массу всяких мелочей, чтобы фиксировать результаты своих исследований. Ну что, уважаемые мои читатели, представили? А теперь предположите, что у этого самого учёного изъяли все его работы и инструменты, привели в детский сад и, усадив среди ребятни в десять раз его младше, предложили играть в их игры игрушками, предназначенными для двух-трёхлетних детей. Мало того, ему строго-настрого запретили показывать своё умственное превосходство над окружающей его ребятнёй и приказали, чтобы его поведение ничем не отличалось от поведения тех, с кем он играет. Ведь никто из окружающих ни при каких обстоятельствах не должен догадаться, что он вовсе и не ребёнок (конечно, если не обращать внимания на его внешнюю форму). Конечно же, меня никто ни к чему не принуждал, и на эксперимент я пошёл по своей доброй воле, но… Если у вас хорошо развито воображение, то, думаю, вы, исходя из вышеизложенного, вполне сможете представить, какие эмоции бурлили в моей груди, и что я чувствовал, сидя с двухлетними малышами в предназначенном для игр уголке с примитивными игрушками. Вот действительно, когда воистину начинаешь ощущать, как же медленно тянется время. Каждый раз, как только я переступал порог отделения нашей группы, мне сразу начинало казаться, что время вдруг, словно ленивый осёл, начинало упрямиться и упираться всеми силами, никак не желая двигаться дальше. Стрелки на настенных часах словно залипали в одном и том же положении, а всё, что происходило у нас в группе, мне напоминало какое-то дежавю — событие, повторяющееся изо дня в день.
Однако, что не говори, но то, что мне было запрещено, а именно показывать свой настоящий интеллект, то же и поддерживало меня в тонусе. Мне ежесекундно нужно было контролировать своё поведение, свою речь и даже свои мысли, чтобы, не дай Бог, в голову не пришло, а, главное, не проявилось вовне, чего-нибудь такое, за что потом придётся дорого расплачиваться.
Сегодня меня в детский сад привёз на санках отец — мать чувствовала себя неважно и взяла на работе отгул, чтобы отлежаться, а если “станет хуже”, то и вызвать на дом врача. Я прекрасно понимал, что событие, произошедшее с нами в больнице КГБ, не прошло для неё бесследно. Кто бы чего не говорил, но я прекрасно понимал, как психическое состояние человека влияет на его здоровье. Мать всегда была законопослушной женщиной, ставящей общественные дела выше личных. Она всю жизнь была доброй и покладистой, никогда не грубила и никогда не могла отказать в просьбе кому бы то ни было, даже если эта просьба шла вразрез с её планами. Поэтому, столкнувшись с грубостью представителя силовой структуры, который по сути, вроде бы как, должен был охранять спокойствие всех порядочных граждан, ей было больно и обидно, а, главное, непонятно такое вот отношение к ней. В её сознании произошёл какой-то надлом, что неизменно повлекло за собой изменения и в физическом теле.
Когда, наконец, вся наша группа собралась, и нас начали усаживать на завтрак, я понял, что из пятнадцати малышей пришли всего семеро. Ещё в раздевалке, когда батя неуклюжими ручищами пытался снять с меня пальтишко, а затем переодеть в одежду, предназначенную для детсада, я из разговора родительниц, приведших сегодня своих чад, понял, что началась эпидемия какого-то гриппа. В числе отсутствующих оказалась и Лидочка. После того как я ей подарил своего медведя, за что получил от отца небольшую взбучку, она стала относиться ко мне немного иначе, чем к остальным нашим согруппникам. Мы с ней стали почти друзьями, если можно так назвать некоторую привязанность между детьми чуть старше двух лет. Гришаню, как обычно, привела его мамаша-толстуха. Он, как всегда, был бодр и весел, и, по-прежнему, не упускал возможности поглумиться над оставшимися малышами.
Второй после эпидемии новостью оказалось то, что нам добавили вторую воспитательницу. Вместе с Алевтиной Васильевной с нами теперь занималась невысокая круглолицая женщина лет тридцати пяти. У неё были рыжие, короткие волосы с загнутыми вперёд концами и широкие, как у мужчины, кисти рук. Звали нашу новую воспитательницу Диной Ивановной. Мне всегда было интересно слышать, как малышня умеет перекручивать обычное для взрослого человека имя и отчество.
— Дина Ва́нана, — слышалось с одной стороны.
— Дива́навна, — улыбался другой мой одногруппник.
— Дина́мовна, — это уже Гришаня переиначил на свой манер имя-отчество воспитательницы. Не иначе как его отец, впрочем, как и мой, был завзятым болельщиком.
Я, незаметно наблюдая за Диной Ивановной, обратил внимание, что она с первых минут нашего знакомства ненавязчиво начала уделять мне и Гришане повышенное внимание. Это не могло меня не насторожить, а потому, чувствуя неопределённость и тревогу, несмотря на внутреннее сопротивление совести, всё же аккуратно просканировал её голову. Предчувствие меня не обмануло, и я убедился в своих предположениях: это была сотрудница той же организации, что и Геннадий Семёнович, которую временно ввели в штат сотрудников детского сада для того, чтобы лично контролировать каждый мой и Гришанин шаг. Ну что ж, этого вполне следовало ожидать. Не получив никаких результатов при обследовании, сотрудники особого отдела, конечно же, не оставили нас в покое. Они явно решили ещё более плотнее заняться изучением нашего поведения, больше не полагаясь на волю случая. С одной стороны, это ещё более усложнило моё существование, но с другой — привнесло в мою жизнь дополнительный элемент риска. Теперь мне нужно было быть начеку и с Гришаней (я всё ещё склонялся к тому, что именно он является тем самым Серым магом, хотя последнее время никаких магических проявлений в мой адрес он не проявлял) и контролировать себя в общении с новой “воспитательницей”. С сотрудницей такой серьёзной организации нужно было быть вдвойне, а то и втройне осторожней.
Зато Гришаня, как мне показалось, нисколько не обеспокоился появлением новой персоны и не проявлял никакой осторожности. Выполняя новые, более сложные, чем раньше, задания, которые предлагала нам Дина Ивановна, он, как и раньше, задирал нос после очередной похвалы и пытался сделать следующую задачу ещё лучше. Я с удовольствием отметил, что акцент внимания новой воспитательницы всё больше начал смещаться с меня в сторону нашего толстячка. Начиная с первого дня появления в саду Дины Ивановны, я возвращался домой изрядно уставшим. Ведь теперь мой бедный маленький мозг постоянно перегревался, работая с максимальной нагрузкой. Мой беспрерывный самоконтроль изматывал меня гораздо больше любых физических упражнений.
Пока Лидочка болела, Дина Ивановна начала обучать нас с Гришаней алфавиту. Изображать из себя тупого малыша было бы глупо. Я ведь прекрасно понимал, что эта женщина не такая простушка, как она пыталась себя показать. Новая воспитательница прекрасно бы поняла, что её водят за нос, но и обнародовать своё умение бегло читать текст любой сложности я тоже не мог. Постоянно приходилось находить какой-то компромисс, вариант, который бы устроил и меня, и нашу учительницу. В первые дни наших с ней занятий, когда мы пытались с трудом заучить первые буквы алфавита, я всегда мысленно представлял удивлённое лицо Дины Ивановны, если бы она вдруг застала меня за чтением неизвестно как оказавшейся в нашей квартире книги Льва Толстого “Война и мир”. Улыбаться после таких весёлых фантазий мне, к сожалению, тоже приходилось мысленно.
Гришаня, как я уже упоминал, вовсе не заморачивался с конспирацией. Не проявляя никаких магических штуковин, он сразу же включился в процесс и начал проявлять большие способности в обучении грамоте, показывая довольно-таки неплохие результаты для своего возраста. Я же делал вид, что с трудом поспеваю за “лидером”.
Спустя несколько дней после того, как Дина Ивановна плотно занялась нашими персонами, на одном из занятий со мной и Гришаней она незаметно (как она думала) достала из кармана шарик для тенниса. Это был обычный лёгонький пластмассовый шарик, свободно поместившийся в её широкую ладонь. Улучив момент, когда мы уставились в букварь, рассматривая предложенную нам новую букву “З”, женщина вдруг громко позвала:
— Гришаня! — мальчишка нехотя оторвался от книги и беспечно поднял голову. — Лови! — вновь крикнула воспитательница и кинула шарик прямо в лицо ничего не понимающему малышу.
Как сказал бы мой незабвенный папаша: реакция у Гришани была, как у забора. Шарик звонко стукнулся о его лоб и, отскочив в сторону, весело поскакал к играющимся в стороне с Алевтиной Васильевной остальным малышам. Те обрадовались новой игрушке, а Гришаня несколько мгновений недоумённо пялился на Дину Ивановну, после чего разразился громким плачем. Я чуть было не прыснул, заметив, что произошло с толстяком. Скорчившись (естественно в мыслях) от смеха, я усилием воли с трудом заставил себя сохранить равнодушное выражение на лице. Естественно, я разгадал, в чём заключался смысл такого неординарного поступка воспитательницы и мысленно поаплодировал Гришане. Задумка была проста, как три копейки: человек, обладающий отменной реакцией, в стрессовой ситуации, с большой долей вероятности всегда обнаружит свои способности. “Интересно, а как бы я отреагировал на такой эксперимент? — подумалось мне. — Смог бы и я так же искусно прикинуться валенком (выражение из лексикона папаши), как это сделал Гришаня”.
Алевтина Васильевна тоже заметила, что произошло у нас за столом, но, укоризненно покачав головой, ничего не сказала. Конечно, её, без сомнения, ввели в курс дела, кем именно является наша новенькая наставница, и для какой цели она появилась в нашем саду. Я же, сделав вид, что разглядывание странички с буквой “З” мне надоело, взял и захлопнул букварь. На строгое замечание разочарованной неудачей Дины Ивановны, я не обратил никакого внимания, а просто начал ёрзать на стульчике, будто у меня закончилось терпение.
На этой неделе меня продолжал водить в садик отец, так как мать действительно заболела этим самым гриппом и пошла на больничный. Этот термин для меня тоже оказался в новинку. Там, в моём настоящем времени, поскольку у нас не существовало простудных и вирусных болезней, как и всяких других, то и больничный, соответственно, не был нужен. Конечно, человек вполне мог почувствовать какие-то временные изменения в организме, которые здесь условно можно назвать недомоганием. Но тогда он, если трудился на каком-либо предприятии, обращался к своему сменщику, и тот всегда безо всяких претензий подменял товарища по работе. Приболевший же быстро, практически за одни сутки, при помощи определённых методик работы с телом и сознанием, приводил свой организм в норму.
Из-за отсутствия знаний по болезни под названием “грипп”, я не мог оказать матери помощь в лечении, и она несколько дней лежала дома с высокой температурой. Я вполне мог бы убрать воспалительный процесс, протекающий в её теле, как проделал это с отцом, когда у него от сварки воспалились глаза, но ведь организм повышением температуры с чем-то боролся, и я не мог ему в этом мешать. Для того, чтобы лечить человека, прежде нужно было тщательно разобраться в том, что представляет из себя этот грипп, понять его природу и выбрать правильную методику борьбы с ним. На всё это у меня просто не было возможностей.
На следующий день в садике меня ожидал очередной сюрприз. Во-первых, появилась Лидочка, которая довольно быстро справилась со своей болезнью, а во-вторых, после завтрака к нам в группу привели какого-то мальчишку лет восьми-девяти. Звали его Вовой, а привёл его солидный мужчина в костюме и галстуке. Опять же, по этическим соображениям мне очень не хотелось влезать в чужие мозги, но и в этот раз решился залезть к мужику в голову, так как вновь почувствовал угрозу своей персоне. После сканирования его мыслей я узнал, что это ещё один сотрудник всё той же организации, которую представляла и Дина Ивановна. Они даже оказались знакомыми, так как общались, хотя и вежливо, но всё же как-то по-свойски.
Поскольку детей было всего восемь человек, то воспитательницы усадили нас за столиками по двое. На столы положили разнообразные мелкие игрушки. Я сидел вместе с Гришаней и с интересом следил за тем, что будет дальше. Когда воспитательницы, приложив немало сил, наконец, утихомирили детей, Вова начал деловито ходить от стола к столу и… взглядом двигать игрушки в разные стороны! Детвора пришла в восторг. Улыбался во весь рот и я, стараясь в этот момент ни о чём не думать. Влезать в голову нашему “фокуснику” я побоялся, мало ли какими способностями ещё он обладает, может он и мысли умеет читать… А мне вот так, за здорово живёшь, выдать себя не было никакого желания. С какой целью был приглашён этот мальчишка, я прочёл в мыслях сотрудника КГБ.
— Гришаня, ну-ка, а теперь ты так сделай, — предложила Дина толстяку, когда Вова усилием мысли легко толкнул карандаш в его сторону (этот предмет, видимо, умышленно был выбран для нашей пары, так как Гришаня один раз уже двигал карандаш).
Мальчишка радостно захлопал в ладоши, и я даже сразу не понял, каким образом он умудрился отшвырнуть карандаш в сторону Володи. Он красной стрелой вылетел за пределы стола, но не упал, а взял и завис в воздухе. Для детей всё это показалось просто ожившей сказкой или фокусом, но взрослые так и замерли в изумлении, раскрыв рты. Особенно были поражены наши воспитательницы. Между тем карандаш, задержавшись на несколько мгновений на одном месте, вернулся к нам на стол и заскользил по лакированной поверхности в сторону Гришани. И вновь тот, не прикасаясь к предмету руками (теперь я это видел очень хорошо), отправил его в обратный полёт. Теперь Вова не стал его останавливать, как сделал это в первый раз, и карандаш шлёпнулся на пол. “Фокусник” (так, вероятно, думали о Володе воспитательницы) обернулся на стоявшего возле стеночки мужчину, как бы спрашивая своим взглядом, что делать дальше. Тот пальцем поманил его к себе. Они о чём-то пошептались, и на этом представление окончилось. Вскоре мужчина и его подопечный удалились. Дальше мы занимались обычными делами по обычному распорядку. На следующий же день, когда мой папаша уже привычно переоблачал меня в раздевалке, Дина Ивановна встретила Гришаню с матерью у входа, и они, не раздеваясь, вышли на улицу. Больше ни Гришаню, ни Дину Ивановну я в садике не видел.
