Начало здесь
За высоким круглым столиком городской кулинарии, расположившейся на первом этаже пятиэтажного дома, друг напротив друга стояли двое мужчин. Тот что пониже имел чёрную с проседью окладистую бороду, из-за которой казался гораздо старше своих лет — на вид ему было лет около пятидесяти. Одет мужчина был в серого цвета драповое пальто с каракулевым воротником, которое едва сходилось на его выдающемся животе. Сдвинутая на затылок небольшая меховая шапка-ушанка смотрелась не очень естественно на человеке, которому больше бы подошла монашеская скуфья[1]. Мужчина то и дело хмурил брови и недовольно поглядывал на своего собеседника.
Его собеседником был человек, представлявший из себя практически полную противоположность бородачу. Высокий, подтянутый, лет двадцати пяти, с выбритым до синевы подбородком мужчина был щеголевато одет не по погоде в болоньевый плащ и шляпу. В отличие от своего угрюмого собеседника, он всем своим видом излучал превосходство и самоуверенность. Черты лица этого молодого человека были настолько простыми и не примечательными, что с первого раза его, пожалуй, трудно было бы даже запомнить. И только проницательные серого цвета глаза выдавали в нём личность незаурядную и в какой-то степени даже таинственную.
Как уже было сказано: и по внешнему виду, и по манере держаться, это были совершенно разные люди, которые, казалось, не могли иметь между собой ничего общего. Тем не менее, любой, кто случайно обратил бы внимание на эту пару, сказал, что они ведут весьма задушевную беседу на какую-то известную только им тему. Перед собеседниками на столе стояли простенькие блюда, купленные здесь же. Толстяк, похоже, был голоден, а, возможно, он просто любил поесть, потому как, слушая молодого человека, с завидным аппетитом уплетал холодную варёную курицу. Отломив очередной кусок мяса, мужчина щедро сдабривал его горчицей, которая вместе с солью бесплатно накладывалась в специальные приборы, расставленные на всех столах. Молодой что-то негромко говорил, лениво ковыряясь вилкой в салате и время от времени, будто невзначай, бросал быстрые взгляды по сторонам. По его лицу можно было догадаться, что такая еда ему не по нраву, и если он сейчас находится в этой “забегаловке”, то только лишь по причине какой-то необходимости. Кроме указанных выше блюд, на столе возле каждого стояло по бутылке кефира, запечатанные синей фольгой, и два пустых стакана, накрытых коржиками “звёздочками”.
Из посетителей этого небольшого общепитовского учреждения были только эти двое да ещё один неказистый мужичок, видимо, забежавший с мороза погреться и заодно перекусить. Мужичок, не обращая ни на кого внимания, с удовольствием поглощал такую же незамысловатую пищу, запивая всё томатным соком.
— Теперь я хотел бы послушать вас, отец Михаил, — негромко сказал молодой мужчина, отодвигая в сторону тарелку с нетронутыми салатом и котлетой. Он легонько ткнул указательным пальцем в фольгу на бутылке и, откинув незатейливую крышечку в ту же тарелку, налил кефир в стакан.
— Так чего говорить-то, — отозвался толстяк, прекратив обгладывать куриную ножку. Он делал заметный акцент на букве “о” и, несмотря на то, что старался говорить почти шёпотом, из-за густого низкого тембра, его голос в полупустой кулинарии всё равно звучал весьма внушительно. — Говорить-то особо и нечего…
— Неужели так и нечего? — ухмыльнулся молодой человек, сверля собеседника неприятным холодным взглядом. — А вы подумайте хорошенько. — Он сделал пару глотков кефира из стакана, и на его верхней губе появилась тонкая белая полоска, напоминающая усики. — В таком заведении как ваше не может ничего не происходить. Как же тогда ваш бог с разными там чудесами? А, отец Михаил? Мы ведь только из-за возможности появления этих самых чудес и привлекли вас к работе нашего отдела. Где же ещё как не в вашей организации их можно ожидать? — Губы мужчины едва заметно растянулись в скептической улыбке, но глаза оставались такими же серьёзными.
— Геннадий Семёнович, — взмолился отец Михаил, — да где же я вам эти чудеса-то возьму? Господь, он ведь понапрасну, без всякой надобности, чудесами-то не разбрасывается. Ну говорила как-то одна прихожанка, что архангел Гавриил к ней давеча наведывался… Неужто вам и правда это интересно? Старуха, небось, уж давно из ума выжила, вот и мерещится ей…
— Не скажите, Михаил Нестерович, не скажите, — молодой мужчина, которого священнослужитель уважительно называл по имени-отчеству, с невозмутимым видом отпил ещё из стакана и, отломив небольшой кусочек коржика, ловко закинул его в рот. — Нам всё интересно… Вы, пожалуйста, напрягите память. Неужели за то время, что мы с вами не виделись, кроме этой старухи, остальные прихожане вам ничего интересного не рассказывали? Я же вам уже говорил: если на свою память не рассчитываете, то записывайте всё на листочке. Ну, так что?
— Ну, одна прихожанка сказывала, будто после долгой искренней молитвы и прошения Господа нашего об исцелении, она избавилась от диабета.
— Вот, хорошо, это уже что-то. Она вам сообщила какую именно молитву читала, как долго?.. Фамилию этой гражданочки вы мне не забудьте черкнуть. Для нашего отдела это может быть интересной информацией.
Уже много лет назад отец Михаил был завербован сотрудником комитета государственной безопасности, служившим в секретном отделе под названием “Осот”. Этот отдел, напрямую подчинённый лишь председателю КГБ, и о котором не знали даже многие сотрудники этой организации, занимался поиском людей, обладающих необычными способностями, а также всевозможных аномальных явлений, именуемых в народе чудесами. О существовании такого отдела, к тому же с таким неприглядным названием, священник услышал тогда впервые и сразу даже подумал, что это какая-то шутка. Но когда вербовщик предъявил корочку капитана госбезопасности и заставил подписать документ о неразглашении, понял, что всё на самом деле гораздо серьёзнее, чем он предполагал. “Травяное” же название организации, созданной под эгидой КГБ расшифровывалось очень просто — особый отдел. С тех пор отец Михаил время от времени, а точнее раз в полгода, должен был докладывать своему куратору о всех увиденных или услышанных невероятных событиях, которые каким-либо образом могли заинтересовать данную организацию и в частности этот таинственный отдел.
С Геннадием Семёновичем Беспаловым он сотрудничал не так давно. Нынешний собеседник святого отца ходил в звании старшего лейтенанта. Он-то и сменил полтора года назад предыдущего куратора, которого перекинули на другую работу. Новый куратор отцу Михаилу не очень нравился. Нельзя сказать, что он от предыдущего был в восторге, но то ли молодость Беспалова, то ли его надменно-недоверчивый взгляд почему-то вызывали в священнослужителе чувство отторжения.
— Ну, а что ж вы до сих пор молчите по поводу того, что у вас ребёнок по храму летал? — вдруг задал неожиданный вопрос Геннадий Семёнович. Он отломил ещё один кусочек коржика, при этом сохраняя на лице маску безразличия.
— А… откуда вы знаете? — удивился отец Михаил, прекратив жевать. Событие, о котором напомнил сотрудник госбезопасности, и которое оставило яркий след в его памяти, произошло уже более двух лет назад. Он тогда так и не понял, какая именно сила: Божественная или же дьявольская, вырвала из его рук младенца, внука одной из прихожанок церкви Святого Петра. Вот только событие это было настолько невероятным, что, долгое время находясь в смятении, священник всё же решил скрыть этот факт от старого куратора. В потоке обыденных дел он уж начал забывать о том случае и вот… “Откуда же новый куратор о нём узнал?” — подумал отец Михаил.
— Святой отец! — Геннадий Семёнович укоризненно покачал головой. — Вы забываете из какой я организации… Нам положено всё знать!
— Тогда почто я вам нужен, коль вы и так всё знаете? — буркнул священник. У него совсем пропал аппетит, и он с грустью поглядывал на нетронутую бутылку кефира и коржик.
— А для того, уважаемый Михаил Нестерович, чтобы все слухи проверять и перепроверять. Нам нужны не домыслы и не фантазии выживших из ума старух, а реальные факты, подтверждённые компетентными людьми и показаниями свидетелей. Ну, так что вы скажете по поводу ребёнка?
— Да привиделось мне, — тихо пробасил священник. — Показалось…
— Ой ли?! — недоверчиво произнёс Геннадий Семёнович и с лукавым прищуром взглянул на собеседника. От этого взгляда у того защемило в груди. — Вы хотите сказать, что и остальным присутствующим тоже всё это показалось? Что-то вы, уважаемый Михаил Нестерович, темните, — сотрудник “Осот” немного помолчал, не сводя глаз с лица священника, и, наконец, произнёс: — Ну а каким образом сгорела ваша шикарная борода? Или это тоже вам и вашим прихожанам привиделось?
Отец Михаил инстинктивно ощупал свою давно отросшую бороду и, бросив исподлобья недовольный взгляд на собеседника, ответил:
— Всяко бывает…
— А вот мне кажется, что вы, уважаемый Михаил Нестерович, всё же что-то от нас скрываете. Только я не пойму, по какой причине вы это делаете?
— Потому что пустое это всё… Не стоит внимания.
— А вот это, позвольте, уж нам решать, что заслуживает внимания, а что нет. — В голосе сотрудника госбезопасности послышались стальные нотки. — Ваше дело маленькое — вовремя доложить о происшествии. Что делать с этой информацией, и насколько она важна, мы уже сами будем разбираться. А здесь получается, что мы узнаём об этих происшествиях только через два года и совсем от посторонних людей. — Отец Михаил молча смотрел на свой пустой стакан с нетронутым коржиком, а собеседник тем временем продолжил:
— Вам известна фамилия ребёнка? Кто его родители? Что вам ещё известно об этой семье?.. Ну?.. Я жду, Михаил Нестерович…
Священник ещё помолчал некоторое время, словно собираясь с мыслями, а затем не спеша выложил всё, что знал о семье Петренко. Да, собственно, он и знал этих людей лишь со слов Матрёны Сырниковой, женщины хотя и преданной его приходу, но несдержанной на язык. Прекрасно разбираясь в людях, отец Михаил понимал, что доверять всему, что говорила эта балаболка, не следует.
— Так вы говорите, ваша борода вспыхнула не в квартире Петренко, а в тот момент, когда вы ещё поднимались по лестнице? — уточнил Геннадий Семёнович, внимательно дослушав повествование собеседника до конца.
— Так оно и было… Когда подходил к квартире…
— И никого из Петренко вы в это время не видели?
— Не было никого. Они из квартиры вышли, уж, когда я кричать начал.
— Интересно, — задумчиво произнёс Беспалов. — Ну да ладно, разберёмся…
Он допил из стакана кефир, промокнул платочком белую полоску над губой и, не прощаясь, вышел из помещения. Отец Михаил проводил его невесёлым взглядом, застегнул верхнюю пуговицу пальто, надвинул шапку на уши и тоже двинулся к выходу.
— Невероятно вкусное варенье, Матрёна Никитична, — произнёс Геннадий Семёнович, третий раз зачерпывая чайной ложечкой вишнёвое варенье из небольшой пластмассовой розетки. — Неужели это вы своими руками изготовили этот божественный нектар? — Он проследил, как от его слов расплылось в довольной улыбке лицо хозяйки квартиры, после чего положил вишенку в рот. Сделав глоток из стеклянного стакана в алюминиевом подстаканнике бледно-коричневой бурды, именуемой здесь чаем, Беспалов льстиво добавил: — И чаёк у вас просто чудо!
Матрёна Никитична зарделась от похвалы. Она с благоговейным трепетом взирала на гостя, нервно теребя концы тёмного цветастого платка, повязанного на голову. В первые минуты знакомства, после того как, предъявив удостоверение сотрудника КГБ, Геннадий Семёнович сказал, что ему нужно с ней поговорить, у законопослушной гражданки душа юркнула куда-то вниз. Однако её беспокойство длилось не долго. Одетый в гражданскую одежду старший лейтенант оказался совсем не страшным, а даже наоборот, очень вежливым и культурным молодым человеком. Окинув намётанным взглядом скромную однокомнатную квартирку одинокой женщины, он отметил порядок, в котором хозяйка содержала жильё, а также заботливо поинтересовался её здоровьем. Сердце Матрёны Никитичны вмиг растаяло, и она предложила гостю выпить чаю. Тот с удовольствием принял приглашение. Теперь они, сидя в маленькой уютной кухоньке, “наслаждались” свежезаваренным грузинским чаем вприкуску с вишнёвым вареньем и вели спокойную непринуждённую беседу.
— Вишенки, наверное, на рынке покупали? — спросил Геннадий Семёнович.
— Что вы. Свои вишенки, с дачи.
— У вас есть дача?
— “Виноградники”, может, слышали? Садовое товарищество за Андреевкой…
— Слышал, конечно, — подтвердил свою осведомлённость сотрудник серьёзной организации. — Участок-то большой?
— Да как и у всех — шесть соток.
— Работы, наверное, много? — участливо поинтересовался Беспалов.
— И не говорите… Работы невпроворот. Как весна начинается, так и работа… То посадить, то полить, то собрать урожай, а его ещё до ума довести нужно… Что-то на рынок выношу, а что на зиму заготавливаю.
— Спекулируете, значит? — нахмурился старлей.
— Господь с вами? Какая ж это спекуляция? — возмутилась было Матрёна Никитична, но, вспомнив, с кем имеет дело, тут же умерила свой пыл. — Торгую-то своим. Я же не перекупщик какой…
— Хорошо, хорошо, я просто пошутил, — улыбнулся сотрудник “Осот”, испугавшись, что женщина может замкнуться и перестать говорить. — Скажите, ну а дети вам помогают управляться-то с хозяйством? — он осторожно направил разговор в нужное ему русло.
— От них дождёшься. — Взгляд хозяйки квартиры стал недовольным. — Оба работают, а на выходные у этого, — она пренебрежительным тоном выделила слово “этого”, — всегда какие-нибудь дела найдутся, лишь бы на дачу не ехать.
— Пьёт? — сочувственно поинтересовался гость.
— Кто? — не поняла Матрёна Никитична, видимо, её мысли уже летели дальше.
— Зять ваш пьёт?
— Пьёт, окаянный, пьёт, будь он неладен. Прости меня, Господи. — Здесь, конечно, женщина слукавила, так как прекрасно знала, что её зять с прошлого года ни капли спиртного в рот не берёт. Даже на праздновании нового тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, на котором супруги Петренко решили ёлку вообще не ставить, он был трезв, как стёклышко. — А тут ещё этот анчихрист маленький на нашу голову… — Хозяйка по привычке перекрестилась, но, вновь вспомнив, кто её гость, опасливо взглянула на собеседника.
Тот сделал вид, что не заметил такого проявления религиозности хозяйки, а наоборот, изобразив на лице удивление, с явным интересом спросил:
— Это кого же вы антихристом называете, Матрёна Никитична?
— Да Витьку, внука своего, кого же ещё… — Рука женщины инстинктивно потянулась ко лбу, но на этот раз она сделала вид, что поправляет на голове платок.
— И чем же он вам так не угодил? Балуется, наверно, шибко? — показал полное неведение в данном вопросе Беспалов.
— Если бы только баловался, — вздохнула хозяйка. — Тут дела похлеще будут. В этого анчихриста не иначе как дьявол вселился!
— Да что вы говорите?! — изумился Геннадий Семёнович, так, что даже остановил очередную ложечку с вишней у самого рта.
— Вот вам крест! — женщина вновь по привычке энергично перекрестилась. — Истинный анчихрист, прости меня Господи.
— И в чём же это выражается? Почему вы так о внуке-то?
— Да лучше б такого внука и не иметь вовсе, — вздохнула Матрёна Никитична. — Угораздило Лариску в такие-то годы родить… Ей врачи уж сколько лет как сказали, что не получится ребёночка сделать, а оно вон как вышло… родила…
— И всё же, чего с ним не так, с внуком вашим? — вновь подкорректировал ход беседы гость.
— Так он ведь, представляете, чего учудил? — понизила голос хозяйка квартиры.
— Чего? — заговорщицки подался вперёд собеседник.
— Он на крестинах по церкви летал!
— То есть, как летал? — ещё больше удивился Геннадий Семёнович.
— А вот так, взял и вылетел из рук отца Михаила.
— Так, может, отец Михаил его просто упустил? — искусственно усомнился Беспалов.
— Лучше бы он его упустил… Говорю вам, летал! Своими глазами видела. Вот вам… — женщина вновь потянулась щёпотью ко лбу, но столкнувшись со взглядом сотрудника госбезопасности, покорно сложила руки на коленях.
— Скажите, Матрёна Никитична, а вы телевизор в очках смотрите? — вдруг спросил Геннадий Семёнович.
— Так нет у меня телевизора, только радио. — Хозяйка заметно удивилась такому вопросу и кивком головы указала на большую коричневую коробку, висевшую в углу комнаты.
— Ну а газеты в очках читаете? — продолжал допытываться гость.
— Да чего в них читать-то? — Матрёна Никитична удивлённо взглянула на собеседника, не понимая, зачем ему понадобились очки, но уточнять не стала.
— Ну хорошо, — Геннадий Семёнович решил подойти к вопросу о зрении хозяйки квартиры с другой стороны. — Вот меня, например, вы смогли бы издали узнать?
— А чего ж вас узнавать-то, — заулыбалась Матрёна Никитична, — вы человек видный, солидный…
— Ладно. Стало быть, со зрением у вас всё хорошо?
— Не жалуюсь пока. Библию при хорошем свете без очков читаю.
— Значит, очки вы всё же имеете? — Беспалову пришлось сделать над собой усилие, чтобы не показать закипающего внутри раздражения.
— Имею, конечно. — Женщина полезла в карман сарафана, сшитого из какого-то тёплого сукна и достала старенькие очки без одной дужки. — Вот, — сказала она, протягивая очки собеседнику.
Тот проворно убрал со стола руки, будто хозяйка хотела вручить ему не очки, а ядовитого скорпиона.
— Да-да, спасибо, я уже увидел. Вы лучше мне ещё чего-нибудь про внука расскажите. Чем он ещё вас удивил?
— Скажите лучше, напугал.
— Даже так?
— А чего вы удивляетесь? От этого анчихриста чего хочешь ожидать можно. Хорошо, что ещё Господь уберёг, да мы живы остались…
— И что же он сделал на этот раз?
— Так ёлку спалил окаянный.
— Это как? — В этот раз Геннадий Семёнович удивился искренне, так как об этом инциденте у него никаких сведений не было.
— Очень просто… Аккурат на новый год взял дьяволёнок и поджёг ёлочку-то. Хорошо мы все рядом были — успели затушить.
— Вот даже как?! Видимо, спички на кухне стащил?
— Кто ж ему спички-то даст? — хмыкнула Матрёна Никитична. — Она, вроде как, сама загорелась… да я-то знаю, что это его, дьяволёнка, рук дело.
— Пирокинез! — словно сам себе тихо пробормотал Беспалов.
— Какой ещё пикинес? — переспросила хозяйка. — Нету у нас никакого пикинеса. Слава Богу, собак заводить им в голову ещё не пришло.
— Это я так, к слову, — замял этот глупый разговор Геннадий Семёнович. — Ну что ж, — он, поднимаясь из-за стола, многозначительно посмотрел на наручные часы, — пора, как говорится, и честь знать. Кстати, чего я к вам приходил… — словно что-то вспомнив, остановился гость у самой двери. — Ваши соседи общественный порядок не нарушают, на лестничной клетке не мусорят?
— Ну что вы? — замахала руками Матрёна Никитична. — Наши соседи очень приличные люди. А что, поступил сигнал? — насторожилась женщина.
— Нет-нет, всё в порядке, просто нужно было убедиться. До свидания, уважаемая Матрёна Никитична. Благодарю вас за чай и варенье!
— Ой, да не за что, — в который раз расплылась в улыбке хозяйка квартиры. Она хотела было сказать привычное: “Заходите ещё”, но что-то сдержало этот её душевный порыв.
“Ну что ж, — спускаясь по лестнице, рассуждал старший лейтенант Беспалов, — кое-что накопать мне всё же удалось. Правда, чуть было не отравился её бурдой, но это, как говорится, уже издержки профессии. На что только не пойдёшь ради нужной информации. Значит, что у нас? А то, что малец не только отцу Михаилу бороду спалил, он ещё и ёлку, выходит, поджог. Ну-ну”.
[1] Скуфья — повседневный головной убор православного духовенства и монахов.
